Эшафот забвения - Платова Виктория - Страница 32
- Предыдущая
- 32/96
- Следующая
– Я тоже так думаю. Анджею оставим обезьяну, он у нас известный имитатор, звукоподражатель и человек искусства. Так что вам остается только морской котик.
– Судя по всему.
– А морской котик – существо очень беззащитное. Вот так. – Кравчук приподнял котика за хвост и мгновенно смял его в кулаке. А затем бросил его в блюдце с костями и полил соусом ткемали.
Ну что ж, Андрей Юрьевич, мускулы вы продемонстрировали, псевдосамурайский дух, больше похожий на дешевые приколы киношных мафиози, видимо, не дает вам покоя.
– Очень убедительно. А теперь наезд камеры и стоп-кадр, – только и смогла сказать я. – Но вы забываете одну вещь. Мы не втроем. И даже не вчетвером, если учесть убитую вчера женщину… Есть кто-то еще. Кто-то, кто сделал это.
Я взяла оставшиеся фигурки животных и кольцом расставила их вокруг тарелки:
– Как вы думаете, кто, Андрей Юрьевич? Может быть, жираф? Или мышь?
– Это не мышь, – поправил меня педантичный Кравчук, – это броненосец.
– Хорошо, пусть так. Неужели вам безразлично, кто сделал это и почему? Неужели вы не хотите предпринять хотя бы попытку расследования? Ваш жираф может быть опасен. Или броненосец… Или лягушка. Скрыв преступление, вы дали убийце шанс остаться безнаказанным. А своей безнаказанности они не выносят и не прощают.
– Откуда такие познания в психологии убийств? – заинтересованно спросил Кравчук.
– У меня была возможность в этом убедиться.
– Не сомневаюсь. А может, это вы и сделали? – Он широко улыбнулся. – Вы первой обнаружили тело, никто не знает точно, сколько вы там пробыли, старуха вас знала, и вы не представляли для нее никакой опасности. Думаю, вы достойны того, чтобы вами заинтересоваться. А в органах работают очень серьезные ребята, уверяю вас. То мягкое.., скажем так.., м-м.., ограничение свободы, которое вы имеете сейчас, не идет ни в какое сравнение с камерой предварительного заключения. Если я захочу, то смогу предоставить сотню свидетелей, которые под присягой подтвердят, что сами подавали вам шильце. Есть и другой вариант, гораздо менее громоздкий: ваши показания, кому бы вы их ни давали, ничего не будут значить, потому что старуху после ее якобы “смерти” видели несколько человек. И это уже не мои собственные свидетели, а совершенно не зависящие от меня люди… В лучшем случае вам порекомендуют обследоваться у психиатра на предмет навязчивых маний…
– Так почему же вы до сих пор не использовали ни одного из двух вариантов?
– Во-первых, вы с самого начала поступили мудро, не закатив никакой истерики. Полагаю, у вас не было никаких особых причин поступать именно так, но вы поступили – вот и все. Из страха, из каких-либо опасений за себя, из любви к режиссеру, из изощренного цинизма – не берусь судить… Во-вторых, вы мне нравитесь, Ева. – Кравчук осторожно подбирал слова. – Вы занятная дамочка и далеко не простая. Я могу ответить на первую часть вашего вопроса, хотя на него уже ответил наш уважаемый режиссер, – скандальная история с убийством может серьезно повредить репутации фильма. Во всяком случае, это касается престижных фестивалей. Все эти отборочные комиссии достаточно брезгливы… Братны – и вы не будете этого отрицать – уже сейчас культовая кинематографическая фигура наднационального масштаба. Не стоит ставить ее на одну доску с жизненкой никому не нужной, давно забытой актрисы. Поверьте, она не стоит того и никогда не стоила. Впрочем, не буду вас уговаривать, вы и так прекрасно все понимаете. Если честно, я с удовольствием познакомился бы с вами поближе.
– Не могу ответить вам тем же.
– А придется. Давайте расставим все точки над i. Вы вносите дополнительные трудности в схему, хотя и оживляете ее. Согласны? Я не могу доверять вам, так же как и вы не можете доверять мне. Но я могу шантажировать вас так же, как и вы можете шантажировать меня. Вся проблема заключается в том, кто из нас будет молчать дольше или кто заговорит первым… Но у нас еще будет время поворковать об этом. А сейчас извините, у меня много дел. Да и Митяй, должно быть, уже заждался…
– Тогда последний вопрос. Что вы сделали с телом?
Я уже задавала его Братны…
– Не стоило докучать великому режиссеру такими пустяками… Да и вам не стоит забивать этим голову. Я буду рад видеть вас в своем ресторанчике.
Наш разговор ничего не изменил, он даже не прояснил позиции сторон: мягкое давление на меня продолжается, я по-прежнему являюсь призрачной пленницей Кравчука. Я даже знаю, что произойдет через несколько минут: Кравчук церемонно поцелует мне руку, не забыв продемонстрировать отменные резцы добермана, пара официантов с физиономиями Джеймса Бонда при исполнении проводит меня до машины и сдаст с рук на руки Митяю…
– Значит, я все еще не могу быть свободной?
– Это временная мера. Не обижайтесь. Думаю, вы скоро распробуете этого милого молодого человека из вашего эскорта и он вам понравится, – позволил себе скабрезность Кравчук. – Надеюсь, это немного подсластит пилюлю…
Уж не в кровать ли женщине сомнительной красоты и сомнительного возраста вы собираетесь подложить блестящего культуриста, Андрей Юрьевич? Хитрован Кравчук, казалось, прочитал мои циничные необязательные мыслишки:
– Повторяю, он в полном вашем распоряжении.
– Я учту это. В общем, я неприхотлива, самая большая статья моих расходов – это сигареты. Белый “Житан”. А они сейчас стоят довольно дорого…
– Я увеличу вам ставку. В знак особого расположения. Сколько вы сейчас получаете как ассистент?
– Самое удивительное – ненамного больше, чем в прокате. Вы с вашим гениальным режиссером, снимая гениальное кино, проводите не самую удачную финансовую политику.
Это было чистой правдой: из Братны, который не жалел огромных денег на кинопроцесс, невозможно было выбить мало-мальски приличной зарплаты. Он не платил и десятой доли того, что обещал. Самым удивительным было то, что люди не разбегались, они все становились либо фанатиками его кинематографа, либо заложниками его фантастического обаяния, либо тем и другим вместе…
– Все может быть. Но политику в съемочной группе определяю не я – это вопрос свободного выбора каждого.
Я хмыкнула – ничего себе свободный выбор, особенно в моем теперешнем положении.
– Допустим. Но вы должны знать… Я живу…
– Я в курсе. Вы живете со слепым художником. Сергей Каныгин, не так ли?
– Риторический вопрос. Я действительно живу у него. Но он не только слеп, он беспомощен. У него сломан позвоночник, и он прикован к креслу.
– Боюсь, он уже не так беспомощен, как вам кажется, Ева, – двусмысленно промурлыкал Кравчук.
– Вы вперлись и к нему? – с ненавистью сказала я.
– Зачем же так грубо? Просто навестили страдальца. Прикупили парочку картин за очень хорошие деньги. Ему понадобятся деньги… Он был неплохим художником, очень жаль, что с ним произошло это ужасное несчастье… Кстати, мои ребята застали там очаровательную молодую кошечку. Вы только один день не ночевали дома, и вот, пожалуйста… Похоже, ваш слепыш вам изменяет.
Я с трудом удержалась, чтобы не двинуть кулаком в лощеную физиономию Кравчука.
– Мне нужно хотя бы сообщить ему… Мне нужно заехать домой…
– Я понимаю. Вы заедете к нему, если хотите, прямо сейчас. Скажете, что уезжаете на выбор натуры. На некоторое время. Скажем, недели на две.
– Думаете, что решите проблему за две недели?
– Все может быть… – неопределенно сказал Кравчук.
– Я не могу его оставить.
– Можете. Идемте, Ева.
– Вот еще что, Андрей Юрьевич… Я возьму несколько оригами… На память об этом обеде. Вы не возражаете?
– Берите все. – Кравчук был великодушен. К столу подошел метрдотель, и Кравчук что-то шепнул ему на ухо: тот коротко кивнул и мгновенно исчез. Я проводила его ироническим взглядом:
– Скажите, Андрей Юрьевич, у вас весь обслуживающий персонал похож на резидентов советской разведки в “третьих странах” или есть счастливые исключения?
– Весь, – улыбнулся Кравчук, – это ведь все отставники, профессионалы высокого класса, которых государство выкинуло на помойку, как запаршивевших котят. Очень неосмотрительно с его стороны…
- Предыдущая
- 32/96
- Следующая
