В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 90

• Предыдущая
• 90/144
• Следующая

Апофеозом же пребывания марийских родственников стал культпоход в ГУМ, куда они отправились в сопровождении Серьги, Алены и меня. В ГУМе недавно открылся магазин “Карштадт”, где бойко торговали одеждой на немецкие марки. Отстояв дикую вспотевшую очередь, семья Каныгиных ворвалась в магазин, прижимая к груди заскорузлые узелки и капроновые сетки с покупками. Мы с Аленой держались поблизости, Серьга вообще ушел в другой конец магазина – ему была невыносима дядькина провинциальность. А с дядькой и каныгинскими братанами происходило что-то из ряда вон выходящее: они цокали языками, приговаривая “как дешево-то”, и набирали в корзинки все новые и новые вещи. Наконец сомлевший дядька оказался перед кассой, ему обсчитали покупки, и он, радостно улыбаясь, выложил свои трудовые российские рубли. На секунду возникла паника: при чем здесь рубли, когда речь идет о дойчмарках. Но марок у дядьки не было, и, я думаю, он даже не подозревал об их существовании, равно как и о существовании филиппинского песо, греческой драхмы и острова Рапануи. Под ехидное улюлюканье толпы и презрительные взгляды кассирш дядька Каныгин был о позором изгнан из магазина, так до конца и не поняв, что же от него хотели. На ценнике с пиджаком было ясно написано: “Пятьдесят” – так он же и предлагал пятьдесят рублей!..

Серьга малодушно скрылся с места публичной порки родного дяди, так что сопровождать семейку пришлось нам с Аленой. Алена восприняла это как еще одно забавное приключение, а по приезде в общагу мы нашли упившегося Серьгу, который в очередной раз раскроил несчастную Аленину дверь и благополучно заснул на коврике перед блоком.

С отъезжающим в родную Марий-Эл дядькой Серьга так и не попрощался – и этого прекраснодушная Алена ему не простила: она изгнала Серьгу из рядов почитателей, и только спустя месяц покаявшийся Каныгин был допущен к телу. Это событие было немедленно отмечено грандиозной пьянкой.

Мы с Иваном наблюдали эти безумные отношения на протяжении нескольких лет, и неисправимый оптимист Иван предсказывал им кровавую развязку в духе “Бесприданницы” – “Так не доставайся же ты никому!”.

Но все оказалось гораздо банальнее – Серьга защитил диплом серией работ на тему финно-угорского эпоса “Калевала” и неожиданно получил приглашение в Финляндию. Там он и затерялся – я подозревала, только потому, чтобы избавиться от своей пагубной, безнадежной, как герпес, страсти к Алене.

…И вот теперь он был всего лишь в нескольких метрах от меня, ничуть не изменившийся – те же расчесанные на прямой пробор длинные волосы а-ля Горький периода “Челкаша”; те же узковатые, поднятые к вискам, глаза. Тот же чуть заостренный нос и куцая китайская растительность на подбородке. И со спины Серьга по-прежнему выглядел подростком.

Я шла за ним как привязанная, наши шаги дублировали друг друга в гулком пустом коридоре. Наконец Серьга не выдержал и обернулся. Я машинально улыбнулась ему, забыв о своем новом лице: улыбка получилась приятельской, так улыбаются давно потерянному и случайно обретенному другу. Именно эта улыбка привела Серьгу в замешательство.

– Вы ко мне? – почесывая переносицу, спросил он. Отступать было поздно, тем более что мне ужасно хотелось прикоснуться к Серьге – он был частью моего прошлого. А все остальные части моего прошлого были мертвы.

– Похоже, да, – жадно рассматривая Серьгу, сказала я.

– Слушаю. – Серьга буквально впился в меня глазами: новое, но хорошо запоминающееся лицо, художник не может этого не оценить.

– Вы случайно не Сергей Каныгин? – брякнула я.

– Случайно да, – ответил заинтригованный Серьга, а я чуть не задохнулась от радости; это был его неистребимый марийский акцент, такая же предательская деталь, как и мое южное мягкое “г” из прошлой жизни. Серьга же всегда смягчал “ч”, у него она звучала как “щ” – ничего не изменилось…

– А я – подруга Алены Гончаровой, – ляпнула я первое, что пришло мне на ум, совершенно не задумываясь о последствиях. Мгновенное воспоминание об Алене налетело, как вихрь, и почти сбило Серьгу с ног. И в то же время я заметила в самой глубине его узковатых марийских глаз скрытую ревность. Вот и не верь после этого в вечную любовь!..

– И что? – взял себя в руки Серьга. Вопрос не застал меня врасплох.

– Вы меня не помните? – Это была явная провокация, и Серьга поддался: никому не хочется быть уличенным в склерозе. Он многозначительно замычал что-то неопределенное: “М-м-гу.., м-м-да, гм-гм.., как же, как же…"

– Конечно! Вы…

– Ева! – помогла я Серьге. – Мы познакомились, когда Алена уезжала в Америку.

Я работала наверняка – в начале пятого курса Алена отправилась в Америку, чтобы писать там свой диплом о Марлен Дитрих, хотя с тем же успехом можно было собрать все материалы и в институтской библиотеке. Тогда же была устроена грандиозная вечеринка, на которой Серьга предстал во всем блеске своей языческой ярости – он отметелил двух американцев из секты последователей Муна, шапочных знакомых Алены. Досталось и дородной консерваторке, альтистке Даниловой, потенциальной Алениной любовнице – ей Серьга выдрал клок волос и сломал два ногтя на правой руке.

Впрочем, это был не первый и не последний клок волос в матадорской карьере Каныгина.

Именно поэтому он взглянул на меня без всякой задней мысли.

– Ну, и как там Алена?

– Процветает, – соврала я, испытывая жуткие муки.

– Замуж-то вышла? – мрачно спросил Серьга.

– Нет.

Серьга удовлетворенно крякнул – что и требовалось доказать!

– А чем занимается?

– Тратит деньги. И просила передать вам привет, если встречу.

– Передавайте!

Я быстро поцеловала его в голую мальчишескую щеку. Серьга опешил:

– Это что?

– Это привет. Вообще-то я разыскиваю некоего Владимира Туманова. Он здесь, во ВГИКе, преподает. Вы случайно его не знаете? – Вопрос был риторическим, на втором курсе мелкий, но злобный в состоянии алкогольного опьянения Серьга сломал глыбообразному Туманову переносицу – только потому, что Володька позволил себе ущипнуть Алену за зад.

– Как не знать! Знаю, знаю, – обрадовался Серьга, – мы же с ним работаем вместе! Я в его вертепе главный художник…

• Предыдущая
• 90/144
• Следующая