Такси для ангела - Платова Виктория - Страница 57

• Предыдущая
• 57/81
• Следующая

— Мне показалось, что они спали, — сдержанно ответила я. — Это же простая логика, Чиж! Два человека валяются на полу, между ними — две пустые бутылки коньяка… Ну, скажи, что бы ты подумал на моем месте?

— Не знаю…

— Они были мертвецки пьяны, говорю тебе!

— Вот именно, мертвецки'. — От безмятежной улыбки Чижа у меня побежали мурашки по спине.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что после обеда их никто не видел. Во всяком случае — живыми. Я недоверчиво хихикнула.

— По-моему, ты заговариваешься.

— По-моему, мы совсем не знаем этого дома. И тех, кто в нем обитает.

— Хочешь заняться изысканиями? Чиж накрутил на палец хохолок и, секунду подумав, честно сказал:

— Не имею ни малейшего желания.

После столь чистосердечного признания Чиж оставил в покое и кладовку, и мои скорбные воспоминания о пьянчужках. И мы наконец-то переместились на кухню. В ней ровным счетом ничего не изменилось, если, конечно, не считать исчезновения главной улики, гвоздя сегодняшнего вечера — бутылки с шампанским.

Те же стройные ряды бокалов и нестройные ряды выпивки, тот же раритетный телефон на стенке, то же крошечное окошко.

— Странное место для кухни, — изрек Чиж, обшарив глазами мебель.

— Почему же странное?

— Я имею в виду это куцее окно. Несолидно как-то. Везде азиатская роскошь и торжество евростандарта вкупе со стеклопакетами. А здесь как в деревенской бане: минимум света.

Пожалуй, Чиж был прав: кухня освещена из рук вон, даже днем без ламп не обойтись…

— Так что здесь делала Минна?

— Я не знаю. Когда я пришла, она стояла у буфета. Вот здесь.

— И чем она занималась?..

— Ну, я же не буду заглядывать ей через плечо! И потом, если учитывать ее комплекцию… Это довольно трудно сделать! Мне вообще было не до этого! — Я прикусила язык, вспомнив, как нежно относится Чиж к забубенному фрицу Рабенбауэру.

— И?..

— Когда я вошла, она страшно смутилась и уронила что-то бьющееся.

— Что?

— Не знаю… Потом она сказала… Она сказала, что ищет какую-нибудь емкость, чтобы полить цветок. Да, именно так она и сказала: “какую-нибудь емкость, чтобы полить редкий цветок”.

— А ты?

— А я спросила у нее, где находится водка или спирт. Для растирания.

— А она?

— Она указала мне на нижние полки буфета.

— На эти? — Чиж присел на корточки перед антикварным чудом и попытался открыть дверцы. Но у него ровным счетом ничего не получилось — дверцы были заперты!

— Что за черт! — громко удивилась я. — Днем они были открыты!..

— Вот как! — Оставив в покое неподдающийся буфет, Чиж переместился к столу с выпивкой. А потом нагнулся к оконцу и расплющил нос по стеклу. — Да, жаль, что мы не можем восстановить всю картину. Вот если бы… — И тут створка, тихо скрипнув, подалась. Окно не было закрыто на задвижку! Может, Ботболт проветривал кухню?

— Вот если бы я снова вышла и посмотрела на тебя через окно. А ты — на меня. Чтобы восстановить всю картину. Ты это хочешь сказать?

Чиж крякнул: он хотел сказать именно это. Тут и к гадалке ходить не надо!

— Ну… В общих чертах.

— В общих чертах пошел ты к черту!

— Не злись, я…

Окончания фразы не последовало: Чиж неожиданно упал на колени и принялся ползать по полу. И через минуту извлек из-под шкафа, стоящего как раз напротив буфета, в противоположном углу кухни, керамический черепок.

… Это осколок от той самой емкости, которую разбила Минна?

При жизни черепок принадлежал изделию, отдаленно напоминающему краснофигурную греческую вазу. На нем явно просматривались складки туники и часть ступни. Кроме того, весь черепок был покрыт несколькими слоями зубодробительного лака, что отнюдь не придавало ему исторической ценности.

— Это он?! — переспросил меня Чиж.

— Вряд ли… Во-первых, Минна стояла возле буфета, а это совсем в противоположном углу. Не мог же осколок отлететь так далеко!.. Во-вторых, ты просто больной человек, Чиж! И всех окружающих заражаешь тем же сумасшествием. А если этот кусок керамической дряни пролежал здесь с прошлого года? Или вообще со времен раскопок Трои…

— Не похоже. Ты видишь, какая здесь чистота? На кухне все тщательно убирается. Ни единой соринки. Ему бы просто не позволили лежать здесь, этому, как ты говоришь, куску керамической дряни.

— Ну, не знаю. — В словах Чижа была определенная логика. Кухня господина Улзутуева действительно казалась вылизанной, как провинциальная церквушка накануне двунадесятого праздника Воздвижения Креста Господня.

— Здесь и знать-то нечего, достаточно разуть глаза… И в-третьих, шкаф стоит впритык к двери, посмотри! — Чиж торжествующе рассмеялся. — Двери в оранжерею… Интересно, когда именно разбилась сама ваза?

— Сегодня, — раздался за нашими спинами мягкий бас Ботболта.

Опять чертов бурят! По воздуху он летает, что ли?! Или его простая бурятская мать из простого бурятского улуса согрешила с простым бурятским привидением?

— Это опять вы, Ботболт, — недовольно поморщился Чиж. — Такое впечатление, что ваша мать согрешила с привидением. За девять месяцев до того, как вы появились на свет.

— Привидений не существует, — отрезал Ботболт. — Привидений не существует, а ваза разбилась сегодня. Но как же я не заметил этот осколок?!

Он поднял голову и указал нам на самую верхнюю полку шкафа. Там, в керамических зарослях из кувшинов, горшочков, копилок и мордатых кооперативных нимф-подсвечников, зияла теперь довольно ощутимая проплешина. Брешь на фланге сомкнутых рядов была такой наглой и лезла в глаза так назойливо, что я даже удивилась, почему не заметила ее раньше!

— Она стояла вон там.

— А потом упала и разбилась?

— Да.

— Вот так просто упала и разбилась?

— Нет, сделала кульбит в воздухе! И сальто-мортале! — не выдержала я. — Ну что ты ко всему цепляешься, Чиж! Уже и вазу заподозрил в сговоре с убийцей!

— Ничего я не заподозрил, — огрызнулся Чиж. — Посуда, стоящая на полке, просто так не бьется. И потом: эта ваза — самая крайняя в ряду. Если смотреть на нее со стороны оранжереи. Вы видели, как она разбилась?

— Нет, — секунду подумав, произнес Ботболт. — Не видел.

— Когда это произошло? Во время ужина? — Возбуждение Чижа нарастало с каждой минутой: волосы его побелели, щеки покраснели, а глаза сияли теперь нестерпимой библейской синевой. Еще секунда, и он разразится Нагорной проповедью! Я даже залюбовалась им исподтишка, моментально изменив подбрюшью господина Рабенбауэра.

— А вы откуда знаете? — Ботболт позволил себе намек на удивление. — Она разбилась, когда я нес шампанское в зал. Это имеет значение?

— Еще какое! А где осколки?

— В мусорном ведре. Я вернулся и собрал их.

— Вернулись из зала?

— Нет. До зала я тогда не дошел. Вернулся с полдороги, посмотреть, что случилось. И увидел, что осколки вазы валяются на полу.

— А шампанское?

— А шампанское я поставил сюда, на край стола.

— И сколько времени у вас ушло на то, чтобы собрать осколки?

— Не знаю… Что их собирать! Секундное дело.

— Тащите их сюда!

— Кого?

— Да осколки же!

Ботболт пожал плечами, но просьбу Чижа все-таки выполнил. Он открыл дверцы шкафчика под мойкой и выудил оттуда плотно набитый пакет из-под молока.

— Это и есть мусорное ведро? — изумился Чиж.

— Я использую это как мусорное ведро. Мусора у нас мало, и к тому же он не задерживается в доме.

Из импровизированного ведра были извлечены огрызки краснофигурной композиции числом четырнадцать. И они же спустя секунду, несмотря на молчаливые протесты Ботболта, щедро усеяли пол перед шкафом.

— Сделаем так. Сейчас я засеку время, а вы по моей команде начнете собирать черепки. И старайтесь делать это в том же темпе, в котором делали тогда, во время ужина. Задача ясна?

— Чего уж неясного…

Чиж уставился на часы и дал отмашку рукой. И огромный Ботболт, который мог бы без всякого ущерба для здоровья выступать в коммерческих матчах боксеров-супертяжеловесов, высунув язык от усердия, принялся хватать осколки и сбрасывать их в пакет. Оплакивая тот самый черепок, который он не заметил. На этот мартышкин труд, если верить Чижу, у него ушло ровно пятнадцать секунд.

• Предыдущая
• 57/81
• Следующая