Ритуал последней брачной ночи - Платова Виктория - Страница 88
- Предыдущая
- 88/124
- Следующая
— Тогда пойдем? — Он ухватил меня за руку, — Только дай мне слово, что больше не сбежишь…
Но возвращаться в номер Аурэла мне не хотелось. Именно потому, что он был таким чертовски привлекательным мужиком. Привлекательным и опасным. И я могла бы не устоять…
— А если мы посидим в баре?
— Отродясь там не бывал…. Но если ты настаиваешь…
— Настаиваю.
— Тогда пошли.
.. Андрон Чудаки по-прежнему читал об ужасах железнодорожных путешествий в большой компании. Но теперь он был уже не так одинок: за ближним к стойке столом восседала полусонная двойня. Двойня пялилась в беззвучно работающий телевизор и синхронно потягивала томатный сок. Обоих персонажей я видела всего лишь мельком, но и они были запротоколированы в досье у Сергуни Синенко.
Вотяков и Лисовских.
Официант, привезший ужин нам с Олевом (потенциальный отравитель), и портье (потенциальный сообщник отравителя).
На наше появление в дверях бара они никак не отреагировали, и я успокоилась окончательно: как бы то ни было, с моей внешностью произошли кардинальные изменения, и судить обо мне могут теперь только правоохранительные органы. И только по отпечаткам пальцев.
Я мысленно поблагодарила вновь преставившегося Стасевича: ведь это именно ему принадлежала идея максимально приблизить меня к Алле Кодриной. Да, черт возьми, убийца-потаскушка, выползшая из номера с трупом, гораздо больше походила на Аллу Кодрину, чем на меня нынешнюю — с экстремальной стрижкой и неожиданно открывшейся, почти нимфоманской страстью размышлять. В любом месте и по любому поводу.
Я не преследовала никаких целей, когда усадила себя и Аурэла за столик, который совсем недавно занимал Калью Куллемяэ. Здесь до сих пор стояли его стакан и недопитая бутылка коньяка. И валялись скорлупки от фисташек. Должно быть, увлеченный Агатой Кристи бармен напрочь забыл о своих обязанностях и даже не удосужился убрать за посетителем.
Аурэл чинно расположился напротив меня, положил на стол смуглые, увязшие в венах руки и склонил голову.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать шесть.
— Давно занимаешься журналистикой?
— Не очень. Это что, допрос?
— Почти. Журналистика тебе не идет. И эта стрижка тоже.
— Да? — Я сделала вид, что обиделась. — А мне говорили, что у меня очень хорошая форма головы…
— Голова хорошая, а стрижка не очень. Хочешь поехать со мной в Кишинев?
— В качестве кого?
— В качестве моей сотрудницы. Я же говорил, у тебя отменный нюх. Поднатаскаю тебя, будешь дегустатором. Сама сможешь составлять винные букеты. Ты как?
— Не знаю…
— Соглашайся, девочка. Виноградники — лучшее место на земле… «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили стеречь виноградники…» — нараспев прочитал он. — Песнь Песней…
Песнь Песней. Кажется, это из Библии… Или я ошибаюсь?.. Если бы я была Монтесумой, то нашлась бы что ответить. И даже поддержать поэтические излияния Аурэ-ла Чорбу. Но Монтесумой я не была и потому спросила:
— А дальше что?
— Что?
— После того, как меня поставили стеречь виноградники?
Аурэл загнал улыбку в усы.
— Поймала. Изволь: «Моего собственного виноградника я не стерегла»…
Намек был более чем прозрачный. И я укоризненно сказала молдаванину:
— Вот видите!
— Ну, ты не Суламифь, а я не Соломон. Так что остается только виноград. Без всякой задней мысли.
— Можно я подумаю?
— Через три дня я уезжаю. Начинай думать прямо сейчас.
И я принялась думать: на глазах у моего неожиданного друга и покровителя Аурэла Чорбу. И чем больше я думала, тем более захватывающей казалась мне его идея. Захватывающей и безнадежной. Во-первых, журналисткой Риммой Карпуховой я не была. Во-вторых, у меня не было никаких документов. В-третьих, на выездах из города меня ждали сотрудники линейных отделений милиции с моим родным фотороботом в руках. И, наконец, в-четвертых: я до сих пор не знала, кто же такой на самом деле Аурэл Чорбу — хитрый молдаванин, цыганский барон и один из нескольких кандидатов на роль убийцы. Если это так, если окровавленная грудь Олева Киви его рук дело, то плохи мои дела. Он не мог не видеть меня в постели с маэстро. И тогда понятно, почему он выделил меня из толпы в «Каса Марэ». И привез сюда. И теперь играет, как кошка с мышкой…
— Почему вы так на меня смотрите? — дрожащим голосом спросила я.
— Жду ответа.
— Я не могу так сразу.
— В двадцать шесть лет нужно решать сразу… Я в двадцать шесть лет бросил аспирантуру и уехал в село. И до сих пор там живу. И до сих пор счастлив. И хочу сделать счастливой тебя.
— А может, я уже счастлива. Откуда вы знаете?
— Не думаю, чтобы ты была особенно счастлива, — он приподнял мой подбородок.
Я дернулась, вырываясь из-под опеки его пальцев, и задела локтем пустой стакан Калью. Он сорвался вниз, но, вопреки моим ожиданиям, даже не подумал разбиться. Я полезла за ним и задержалась под столом. На несколько лишних секунд.
И все из-за маленького разноцветного клочка бумаги, валявшегося под столом рядом со стаканом и фисташковыми скорлупками. Машинально, сама не понимая зачем, я ухватилась за бумажку и сунула ее себе в карман. Если так будет продолжаться и дальше, то в скором времени карманы моих штанов разбухнут и превратятся в филиал городской свалки…
Прихватив стакан, я вылезла из-под стола и снова уставилась на Аурэла.
— А я уже успел соскучиться, — промурлыкал он. — Что-то ты долго… Нашла что-нибудь интересное?
— Ничего интересного… — проницательность Чорбу стала не на шутку волновать меня. — На чем мы остановились?
— На том, что ты не особенно счастлива.
— Слушайте, Аурэл, — только что поднятая бумажка жгла мне карман. — Я не совсем понимаю… Почему вас это так сильно заботит?
— Потому что ты мне нравишься. Потому что я хочу заполучить этот нос, — он снова потянулся к моему лицу.
Теперь я была начеку и вовремя уклонилась. И еще этот чертов клочок бумаги… Интересно, когда я смогу достать его и спокойно рассмотреть?..
Ночь в гостинице, казавшаяся мне бесконечной, все-таки кончилась.
- Предыдущая
- 88/124
- Следующая
