После любви - Платова Виктория - Страница 24
- Предыдущая
- 24/112
- Следующая
У Алекса Гринблата, знаменитого галериста и Спасителя мира, нет мобильного телефона, почему-то думаю я. Его костюм стоит целое состояние, сожравшее бы половину парагвайского бюджета, в его туфли можно смотреться, как в воды Мексиканского залива, его холеное лицо украшает страницы журналов (я держала в руках один, но есть ведь и другие!) – и только с мобильным телефоном вышла неувязка. Да что там неувязка – вопиющее несоответствие с образом. Богатые и знаменитые (а Алекс относится именно к этой категории людей) связаны с миром, которым они правят, незримой сотовой пуповиной. Я провела с ним несколько долгих часов; я была с ним вечером, когда разрабатывается стратегия, и утром, когда определяется тактика, – и ни одного звонка. Ни единого.
Занятая мыслями об Алексе, я не сразу переключаюсь на Фрэнки.
Он все еще разговаривает по телефону, и в этом разговоре тоже есть странности. Франсуа Пеллетье – это имя было внесено мной в регистрационную карточку. Фрэнки – представился он сам. Но ни английских, ни французских слов я не слышу. И уж тем более арабских. Язык, на котором изъясняется Фрэнки, мне совершенно не знаком.
За редкими исключениями, смутными ассоциациями, всплывающими то тут, то там, подобно прогалинам в подтаявшем снегу. Мне чудится что-то южноевропейское (сербское? хорватское?), в следующий момент я сползаю к чешскому, за три года, что я провела в Эс-Суэйре, мне ни разу не приходилось спотыкаться о столь причудливые корни.
Слова и предложения, раз за разом выливающиеся изо рта Фрэнки, преображают и его самого. До телефонного звонка Фрэнки был всего лишь обладателем дивной фигуры, завсегдатаем бирж труда, менеджером-неудачником, не сделавшим карьеры даже в параллельной вселенной сейфов и сухих строительных смесей, но теперь…
Он солгал мне.
Насчет Иностранного легиона, как минимум.
Он вполне мог служить там. И не рядовым членом – инструктором. С кучей нашивок и шевронов, с орденской планкой в четыре ряда, с ременной пряжкой, приводящей в трепет новобранцев. Корни слов, которые изрыгает Фрэнки, достались мне, но побеги, идущие от корней, – остались в нем. Они-то и образуют новый каркас внутри дивной фигуры.
Фрэнки собрался.
Его лицо – не что иное, как иллюстрация к долгоиграющей саге на секретной службе Ее Величества. Его лицо – не что иное, как утерянный куплет к шлягеру Завтра Не Наступит Никогда. Глаза Фрэнки больше смахивают на оптические прицелы снайперской винтовки, если он и имел дело с дельфинами – то с совершенно особенными, состоящими на секретной службе Ее Величества. Дельфинами, натасканными на установку магнитных мин на днища кораблей, кто в таких случаях будет умиляться отверстиям в их гладких резиновых головах, кто будет ловить их улыбки?
Никто.
В круг обязанностей людей, подобных Фрэнки, дешевый романтизм не входит.
Так какой же из языков демонстрирует мне этот агент влияния – сербский? хорватский? чешский? не забыть бы поинтересоваться, когда беседа наконец закончится.
Она заканчивается самым неожиданным образом – Фрэнки произносит фразу:
Эсто эн ламьерда!!! – и отключается. И несколько секунд смотрит перед собой невидящими глазами.
Пустыми глазницами. Уфф!..
Я знаю, что такое «estoy en la mierda», хоть какое-то облегчение. Время от времени, когда наваливается очередное несчастье с кондиционерами, или ломается очередной замок, или наступает очередной сезон закупки постельного белья, Доминик (никогда не бывший полиглотом – куда ему до Фрэнки!) впадает в отчаяние и лепечет: «estoy en la mierda» – я в полном дерьме!
Неизвестно, где Доминик подцепил столь чудное испанское выражение, испанцы к нам не забредают. В устах Доминика оно звучит пугливо, изнеженной как-то совсем по-женски, относиться к нему серьезно я не считаю нужным. Постельное белье – тоже мне, проблема!
Возможно, проблемы Фрэнки куда глобальнее.
– У вас неприятности? – осторожно спрашиваю я.
– Почему вы так решили, Сашa?
Фрэнки уже взял себя в руки, увольнение с секретной службы можно считать делом решенным: передо мной снова покачивается расслабленная физиономия менеджера-неудачника.
– Я просто услышала последнюю фразу.
– Вот как. Нет, все в порядке.
– Но…
Фрэнки морщится, ему неприятно мое любопытство. Я и сама чувствую, что пора бы сменить тему и отойти от опасного края, но какая-то неведомая сила тянет меня за язык:
– …не каждый день говоришь о себе такое. Нужен веский повод, согласитесь, Фрэнки.
Или лучше звать тебя Франсуа? Или лучше звать тебя… как? Теперь я ни в чем не уверена. Ни в чем. В том-то и прелесть, нашептывает мне выпитое шампанское, последние сутки стоят трех лет, проведенных в патриархальном покое Эс-Суэйры. Стоило лишь ненадолго отпустить поводья, и вот, пожалуйста, в мою жизнь вторглись сразу двое!.. А сколько было отвергнуто, сколько принесено в жертву прошлой, давно несуществующей любви, разве я не дура после этого? Дура. Я ни разу не каталась на доске для серфинга (а могла бы!), ни разу не выходила в открытый океан (а могла бы!), я не совершила ни одной глупости, которую может позволить себе женщина при снисходительном попустительстве мужчины. Блеклое ресторанное приключение, которое я переживаю с Фрэнки, не идет ни в какое сравнение с тем, что я могла бы пережить с Алексом Гринблатом, но неужели мне не хватит фантазии, чтобы расцветить, разукрасить его?
Помнится, Алекс хвалил меня именно за воображение.
– Ладно, Фрэнки, не напрягайтесь. Не хотите рассказывать – не нужно.
– А нечего рассказывать… Вы знаете испанский?
– Только эту фразу.
– Забавно.
– Так любит выражаться один человек…
Я впервые не называю Доминика своим другом. После того что он учудил с досками – никакой он мне недруг.
– Испанец? – уточняет Фрэнки.
– Нет. Он даже не чех. И не серб. И не хорват.
Как же ловко я вплела в ничего не значащий треп свои догадки по поводу телефонного разговора! И как непринужденно запила их остатками шампанского, теперь остается ждать реакции Фрэнки, если, конечно, она последует.
Не очень-то я на это надеюсь.
– У вас особые отношения с чехами, сербами и хорватами?
– Никаких особых отношений. На хвост они мне не наступали. А вам?
– Мне тем более. – Фрэнки откидывается на спинку стула. – Вы интересная девушка, Сашa. Очень, очень интересная. Я бы хотел познакомиться с вами поближе.
Ты меня не обманешь, Фрэнки. Мужчины, жгуче заинтересованные в женщинах, ведут себя совсем по-другому.
– Мы можем приступить к сближению прямо сейчас. Если вы не возражаете.
– Нисколько.
– Тогда давайте уйдем отсюда.
– Хотите вернуться в отель? Или отправимся сразу к вам?
– Это одно и то же, Фрэнки.
Вряд ли Фрэнки этого не знает. Но… не слишком ли я поторопилась со сближением?
– А что, если мы заглянем в форт?
– В форт?
– Это местная достопримечательность. Смотровая площадка и шикарный вид на океан.
Если он скажет мне: «Оставим туземные прелести туристам» или что-то в этом роде, – я просто развернусь и уйду, высокомерных глупостей я услышала сегодня предостаточно.
– Даже ночью? – спрашивает Фрэнки.
– Океан хорош всегда. А ночью особенно. В отсутствие людей.
– О'кей. Форт так форт.
– Тогда идем?..
Я поднимаюсь прежде, чем он успевает ответить мне, я издали машу рукой Жюлю и Джиму, мой рывок к выходу из «La Scala» можно считать бегством. Или страстным желанием заполучить книжку-раскраску нашей с Фрэнки гипотетической связи. Я сама буду подбирать цвета, я сама буду накладывать их, мазок за мазком, – в чем, в чем, а в этом, прожив три года рядом с сумасшедшим художником Домиником, я разбираюсь.
Пришло время подтвердить теорию практикой. И никто меня не остановит. Никто.
…То, что я поначалу приняла за шум океана, – всего лишь ток крови, бросившейся мне в голову. Я едва держусь на ногах, пришлось даже прислониться к стене, чтобы не упасть. Ожидание затягивается, по моим подсчетам Фрэнки мог расплатиться пять, а то и десять минут назад – а впрочем, я не совсем уверена, все из-за тока крови, шумящей в голове. Она циркулирует в убыстренном темпе, и, чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю представлять Франсуа Пеллетье в разрезе спальни, нужно ли будет расстегивать пуговицы на его рубашке или это сделает он сам? Нужно ли говорить ему, что я три года не занималась любовью, или лучше промолчать? Останется ли он на ночь или уйдет к себе, когда все закончится? А если останется, то каким будет утро?
- Предыдущая
- 24/112
- Следующая
