Выбери любимый жанр

Дети-тюфяки и дети-катастрофы - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Но постепенно я набирала практический опыт. Училась не применять сразу к ребенку или родителю ту или иную известную мне и вроде бы подходящую к данному случаю методику. А, напротив, старалась разглядеть некий уникальный мир, который приносила ко мне на прием каждая семья.

Начинала разбираться в медицинских диагнозах и назначениях, научилась расшифровывать неразборчивые записи врачей-невропатологов в детских медицинских картах. Стала понемногу понимать: то, что я говорю, и то, что слышат мои клиенты-родители, – порою две очень разные вещи. А уж то, что они будут делать с ребенком в результате нашего взаимодействия, зачастую совсем невозможно предугадать.

Но, несмотря на то, что родители теперь чаще всего уходили от меня со словами благодарности («спасибо, нам яснее стало, что происходит и что с этим делать»), в какой-то момент мне показалось, что моя работа в поликлинике вообще не имеет смысла. Психолог ли я вообще? Я не вскрываю глубоких проблем – не потому, что не умею, а просто потому, что не знаю, что с ними потом делать. Не «перестраиваю» личности своих клиентов, не прописываю лекарств… Помогаю ли я обратившимся ко мне семьям? А может быть, люди сами по себе по большей части хорошие и вежливые, потому и благодарят!

С этим надо было что-то делать. Три раза я обращалась за помощью к коллегам-психологам, и все три раза что-то не заладилось, едва начавшись.

Тогда, подумав, опять ухватилась за то, в чем была уверена. Я прежде всего исследователь. Я умею ставить и решать конкретные задачи.

Разумеется, в психологии, как и в науке, которой я занималась на предыдущем этапе своей биографии, нельзя объять необъятное. Нельзя увидеть, понять и решить все проблемы всех приходящих ко мне людей. Но можно сузить задачу, конкретизировать ее – и наблюдать. Не только в теории, но и в моей повседневной практике наверняка есть какие-то общие закономерности, симптомокомплексы, выделив которые я смогу наработать уже свои собственные алгоритмы помощи семьям, которые ко мне обращаются.

«Включай исследователя! – сказала я себе. – А там посмотрим. Сдаться и объявить все бессмысленным – проще всего».

И одной из первых вещей, которые я «увидела», был как раз комплекс признаков, который теперь чаще всего называется СДВГ (синдром дефицита внимания с гиперактивностью), а тогда назывался гипердинамическим или гиперкинетическим синдромом. Для меня последовательность была именно такова: пытаясь сделать свою работу в поликлинике более осмысленной и реализуя намеченную исследовательскую программу, я сначала увидела нечто в реальной жизни приходящих ко мне семей и только потом узнала, как это называется.

«Вольно же было изобретать велосипед!» – вот первое, что я подумала, когда из какой-то статьи, написанной суконным, почти нечитаемым научным канцеляритом, уяснила для себя, с чем имею дело.

Итак, ситуация требовала развития. Я прочла еще несколько статей и книг, снова вспомнила свое биологическое образование и уже имевшуюся у меня специализацию по медицинской психологии. И стала пробовать объяснять родителям (насколько я сама это понимала), что же происходит с их ребенком и их семьей. А кроме того, начала привлекать самих родителей к тому, чтобы что-то совместными усилиями менять.

Некоторые методы, приемы и опыты, – мои собственные и родительские изобретения, – оказывались удачными. Раз за разом они попадали в мою копилку. То, что не приносило заметных результатов, решительно отметалось. А еще что-то – иногда действовало, иногда нет, и я пока не могла понять, насколько это полезно.

Одновременно выяснилось удивительное: про этот синдром ничего не знают российские учителя, почти ничего – педиатры, и некоторые невропатологи «что-то такое слышали».

Тут я выступила в роли «пророка» и сказала сама себе и родителям, с которыми к тому моменту работала:

– Ничего, они еще все услышат и узнают!

Так оно все и вышло.

Тогда массового Интернета еще не было, и даже персональные компьютеры не у всех были. Родители раз за разом спрашивали меня: если эта «радость» нам теперь на много лет вперед, как вы говорите, так где же нам про это еще почитать? И чтобы всегда под рукой было? И чтобы можно было учительнице нашей порекомендовать?

Я и сама задалась этим вопросом. Не давать же им читать «суконные» статьи с таблицами и гистограммами, которые с трудом осилила я сама, со своими двумя профильными образованиями – биологическим и психологическим. Должно же быть что-то человеческое…

Ищите – и обрящете! Практически сразу, по рекомендации одного опытного детского невропатолога, я нашла замечательную переводную книжку про «наших» детей: Гарольд Б. Леви «Квадратные колышки к круглым отверстиям». Хороший язык, доброта, человечность, огромный опыт автора-психиатра, четкие описания симптомов. Есть проблемы: дело происходит в Америке (для России рубежа тысячелетий – почти на другой планете), школьные и прочие реалии жизни описанных семей категорически не совпадают с нашими, и, кроме того, автор лечит всех этих детей запрещенным у нас в стране психостимулятором метилфенидатом (торговое название медикамента – риталин).

Какой смысл родителям «моих» детей читать эту очень хорошую и наверняка полезную для американских родителей книгу? Разве что для того, чтобы в очередной раз убедиться: тут у нас не Америка.

– А вы сами напишите, – посоветовала мне сначала одна семья, потом мама из другой, потом папа и дедушка из третьей. – Если нам все это помогло, так ведь и другим же может помочь. А детей-то таких много и, как говорят учителя, с каждым годом все больше становится. Это нужно людям.

И я подумала: кто же еще должен про это писать, как не тот, кто каждый день с этим работает?

К тому же у меня уже был опыт. Однажды, например, я описала свои эксперименты на мышах и послала статью в журнал «Санитария и гигиена». На мой собственный взгляд, статья была написана хорошо и доходчиво, хотя там, несомненно, присутствовали некие отклонения от научного канона, вроде безобидных словосочетаний типа «маленькие, шустрые мышки из второй экспериментальной группы». Но ведь это только оживляло скучный текст!.. Редакция журнала вернула мне статью с многозначительно-язвительным комментарием: «Уважаемый коллега, у нас серьезное издание. Либо перепишите свою статью в соответствии с требованиями к научным публикациям, либо отправьте ее в журнал «Юный натуралист».

Словом, я решилась и написала эту книгу.

Некое питерское издательство (сейчас я уже забыла его название) сначала как будто будто заинтересовалось, а потом сказало: да нет, мы тут подумали, кому это все нужно? Кто это будет покупать и читать? Какие-то непонятные, никому не известные синдромы…

Я, конечно, расстроилась, но что я могла сделать? Несколько лет рукопись тихо лежала в моем компьютере, а я продолжала работать в поликлинике, пока однажды ее не прочитала моя энергичная подруга из Екатеринбурга. «Это надо издавать!» – твердо сказала она.

И именно в Екатеринбурге «Дети-тюфяки и дети-катастрофы» в первый раз увидели свет.

С тех пор прошло еще десять лет.

Скажем сразу: многое, и даже основное, осталось прежним. Иначе книгу надо было бы не переиздавать, а переписывать.

И все же кое-что изменилось.

Давайте, по пунктам.

1. Как теперь называется?

Изменились названия синдромов (биологическая суть их от этого, как вы, конечно, понимаете, не стала другой). Теперь у маленьких детей в карточках вместо ПЭП (перинатальная энцефалопатия) пишут ППЦНС (перинатальное поражение центральной нервной системы). ММД (минимальная мозговая дисфункция) вообще куда-то подевалась. Все затмил пришедший с Запада СДВГ (синдром дефицита внимания с гиперактивностью), который раньше назывался гипердинамическим синдромом. Про гиподинамический синдром как будто позабыли, хотя дети с этим симптомокомплексом, разумеется, никуда не делись, и все их проблемы и проблемы семей, в которых они растут, по-прежнему при них.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы