Купель дьявола - Платова Виктория - Страница 45

• Предыдущая
• 45/89
• Следующая

— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.

— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом, подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать, жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..

— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть картину. Законной владелице.

— Картина останется у вас.

Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу. Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?

— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…

— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…

Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..

Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.

— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?

— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.

— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…

Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.

— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…

— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.

— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.

— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..

…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…

Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.

— Вы прилетите в Голландию, Катрин?

— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.

— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.

— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.

— Это касается “Всадников”, Катрин?

— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.

— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть… charming [22] Лаврентию.

…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась: сентябрь выдался прохладным.

— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнул Лавруха.

— Мог бы поехать со мной.

— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура. Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кисти незабвенного Рериха Николая Константиновича.

— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?

— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал — вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” в сумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!

— Ладно тебе…

Уже перед самым выходом из квартиры меня остановил телефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.

— Катька, это я! Дома тебя не застать…

Жека.

Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и не удосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титов умер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки, искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии были неполадки.

— Ты откуда? — спросила я.

— Из дом…..егодня только вернулись…

— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, ты пропадаешь все время.

— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…

Треск и шипение становились невыносимыми.

— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.

— Зачем?

— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…

— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…

— Что? Говори громче, ни черта не слышу…

— Этот твой парень, он умер?

Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь за недоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрыла газетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку, впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.

— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…

— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.

— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное… Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…

— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тоже крепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.

— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ноги на ногу у дверей.

— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсем ее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.

— Как там она?

— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.

— Причитает?

— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу той вечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочил аппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.

— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давай поживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналов Амстердама…

…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря. Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот, кому не нравятся иномарки…

Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла ему на пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер, те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел до дружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось. В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.

— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, что вас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он в постели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает ли он об Устрице хотя бы на секунду?..

— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас есть новости.

— У меня тоже.

— Куда мы едем?

— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко от Харлингена.

— Что, прямо сейчас? А…

Весь полет я изучала путеводитель по Нидерландам и больше всего хотела попасть в Амстердам. В путеводителе, отпечатанном на хорошей глянцевой бумаге, он смотрелся великолепно.

— Я бы хотела посмотреть Амстердам, Херри. Херри-бой сморщился: мои туристические планы совсем не устраивали его.

— В Амстердаме нет ничего интересного, — кисло улыбаясь, произнес он. Надо же, какое вопиющее отсутствие патриотизма!

• Предыдущая
• 45/89
• Следующая