Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 21
- Предыдущая
- 21/96
- Следующая
Пора уходить. Пора навсегда покинуть эту нору неизвестного мне зверя. Я почувствовала, что улыбаюсь, это было похоже на сдержанное торжество победителя. Я больше никогда не вернусь сюда. Больше никто не будет делать ставок, больше никто не будет допрашивать меня и вертеть юркий «браунинг» перед носом. Сейчас я даже не придавала значения тому, что рассказал мне Эрик. Похоже, у меня была веселая насыщенная жизнь в обрамлении Хичкока. Пусть будет так…
…В коридоре я еще нашла в себе силы поболтать с Эллочкой. Теперь она читала какую-то канадку, кажется, Маргарет Этвуд. У меня не было никакого представления о ней, но роман назывался многообещающе – «Постижение». Постижение – это то, что мне предстоит. Пользуясь Эллочкиным всегдашним расположением ко всему человечеству, я попросила телефон и снова набрала номер Насти. И снова никто мне не ответил… Ничего, я позвоню позже…Незамеченной я выскочила в парк через ту самую лестницу, по которой мы спускались с капитаном. Теперь на мне были только тапочки и халат, но я была свободна.
…В парке было ветрено и холодно. Я старалась идти спокойно – тихая прогулка заключенных, только и всего, – но у самых ворот ускорила шаг. Больше всего я боялась, что Эрик не дождется меня и уедет. Больше всего я боялась, что никакого Эрика не существует в застывшем февральском мироздании, что все это только игра моего расшалившегося в отсутствие памяти воображения…
Но Эрик существовал.
Я поняла это сразу, как только оказалась на улице. Видимо, он не совсем был уверен в том, что моя бедная голова помнит, как выглядит «Фольксваген-Гольф», и потому посигналил.
Я помахала ему рукой и спустя несколько секунд уже сидела в салоне. Эрик мгновенно сорвался с места, навсегда увозя меня от места моего заточения…
…В салоне было тепло, и все-таки я не могла согреться. Я прятала руки под мышками, а Эрик смотрел на меня в зеркало заднего вида с веселым осуждением. Наконец он сжалился надо мной и радостно промурлыкал:
– Что, замерзла, деятельница? Шубу возьми, вон в пакете, рядом с тобой. Твоя любимая, соболишко. Были не лучшие времена, но ее я не продал. Цени.
– Я ценю, – машинально ответила я и вытащила шубу. Шуба была чересчур роскошной, чтобы принадлежать женщине в больничном халате не первой свежести, но чем черт не шутит… Я завернулась в нее и подумала, что вполне могу себе понравиться.
Эрик оказался лихачом. Я не успевала даже рассмотреть улицы за стеклом, но это не было обязательным: я все равно не узнала бы их. С тем же успехом я могла оказаться на всех других улицах.
– Куда мы едем? – спросила я Эрика, прислушиваясь к жизни внутри шубы.
Это была многообещающая жизнь выпавших волосков, оставшихся на подкладке. Каких-то терпких духов (принадлежавших, видимо, мне). Каких-то стойких одеколонов (принадлежавших, видимо, мужчинам, которые мне нравились). Небрежной полоски следа от помады (я сразу влюбилась в тон этой помады, хотя, наверное, уместнее было сказать не «сразу», а «заново»). В этой шубе запросто уместились все мои представления о гильотинах, занюханных хиппи, милицейских капитанах и породах собак… Не говоря уже об оседлом немецком цыгане Эрике, который весело пялился на меня в зеркало заднего вида.
– Все-таки куда? – впервые за все время выхода из комы мной овладело веселое бесшабашное любопытство. Уж теперь-то я обязательно получу ответы на все свои вопросы.
– Куда-куда… В жопу труда. Снял для нас маленькое гнездышко у Речного вокзала. Сама понимаешь, в нашем положении лучше отсиживаться, как потаскухам во время Олимпиады, за сто пятым километром. Это, конечно, не Версаль, но полутораспальная кровать в твоем распоряжении… Я перевез кое-что из твоих вещей – так, по мелочи, но на первое время хватит. Пока не сделаем тебе документы – и привет семье…
– Какие документы? – Я все еще не слышала Эрика. Я не слышала ничего из его туманных намеков на некие обстоятельства, которые не были известны мне. Соболиная шуба, в которой не обидно умереть, и имя Анна, в котором уютно жить, мне нравились, но все остальное?.. Неужели за этим именем есть тайная двусмысленность?.. Я откинулась на сиденье и закрыла глаза: двусмысленность, почему бы и нет, ведь имя «Анна» одинаково читается слева направо и справа налево.
– Да, вижу, с башней у тебя действительно не слава Богу. Сейчас приедем домой и поговорим…
Что ж, поговорим. Получим ответы на интересующие нас вопросы. После растительной жизни в клинике заднее сиденье машины Эрика казалось мне райскими кущами. А музыкой небесных сфер был его чуть гундосый, чуть хрипловатый, чуть развязный и невыносимо обаятельный голос…
– Какие сигареты я курила? – спросила я у Эрика, не открывая глаз.
– Слава Богу, вспомнила… Они все в той же многострадальной сумке. Можешь достать и полюбоваться на свой пейзанский вкус.
Я выудила из сумки блок сигарет (видимо, у Эрика широкая душа, и мне это нравится, черт возьми!), надорвала его и только потом с любопытством рассмотрела вынутую пачку.
«Житан Блондз».
Совсем неплохо для начала. Я вдруг вспомнила Настю, которая приносила мне сигареты. Тогда мне очень хотелось взять «Житан»…
– Ты подкуришь? – спросила я у Эрика, выбив сигарету из пачки. И тут же поймала себя на том, что говорю с его интонациями. Похоже, информация о молочных братьях и сестрах не так уж неверна.
– Куда денусь, – не снижая скорости, он повернулся ко мне и щелкнул «Зиппо».
На Ленинградском проспекте (Эрик галантно представил меня и проспект друг другу) мы попали в пробку. Эрик нетерпеливо постукивал большими пальцами по рулю, а я, куря сигарету за сигаретой, пыталась вспомнить географию города. Пыталась – и не могла. Смутное чувство чего-то неуловимо знакомого, но ускользающего из прихотливого затуманенного сознания не покидало меня.
…Спустя полчаса Эрик уже звенел ключами у обыкновенной, обитой жалким дерматином, двери на шестом этаже девятиэтажного дома. Номер квартиры вселил в меня уверенность – 151. Именно с этих цифр начинался телефон Насти…
Прежде чем толкнуть дверь, Эрик пожевал губами и, повернувшись ко мне, виновато произнес:
– Покаюсь тебе, Анька. Микушку пришлось отправить на панель. Сама понимаешь, возиться с псом в моей ситуации было просто глупо, а хороших рук для него не нашлось. Уж слишком верным ты его сделала. Прямо под себя скроила…
Я с недоумением посмотрела на Эрика:
– Кто это – Микушка?
– Н-да… Проколец… Все забываю о твоем плачевном состоянии. Мик – это собачонка твоя комнатная. Крохотный такой ротвейлер. Семьдесят сантиметров в холке. Что, правда не помнишь? Вот оно, человеческое вероломство. И черная неблагодарность. А ведь он мог за тебя глотку перегрызть кому угодно. В этом мы с ним похожи, любовь моя.
Вот оно что – ротвейлеры… Вот почему тогда, на даче, мне показалось, что именно ротвейлеров я должна была вспомнить прежде всего. Эрик аккуратно и методично прибирался в квартире моего сознания, расставляя все вещи по их привычным местам.
Но теперь мне предстояло испытание еще одной квартирой – номер 151.
…Это было то еще зрелище. Прихожая и маленькая кухня были страшно запущены, комната, почти лишенная мебели, забита коробками и вещами, сваленными прямо на коробки. Но посреди всего этого бедлама победно возвышался отлично сервированный на двоих стол. Свечи и цветы в низкой вазе дополняли картину.
– По какому поводу праздник? – критически оглядев обстановку, спросила я. И опять в моем голосе проскользнули интонации Эрика. Ты все схватываешь на лету, девочка, поздравляю…
– По поводу твоего возвращения в родное бунгало, – Эрик поцеловал меня в щеку. – Это, правда, не совсем бунгало и не совсем родное. Но все-таки…
– Ты был так уверен, что я поеду с тобой?
– Конечно. Ведь я тебя знаю как облупленную. Ты бы никогда не осталась в этой богадельне. Свобода – и свобода передвижения в частности – для моей Аньки превыше всего. Позвольте манто, мадам!
- Предыдущая
- 21/96
- Следующая
