Bye-bye, baby!.. - Платова Виктория - Страница 29
- Предыдущая
- 29/80
- Следующая
– Малы-ышик! Иди сюда, мой котик! Иди, сладенький!..
Чертов кот не показывался, и мои догадки переросли в уверенность.
– Иди сюда, зараза!..
Ха! Глупо было предполагать, что, не клюнув на «сладенького», Домино клюнет на «заразу». А с волосами нужно что-то решать, причем срочно. Головные уборы я терпеть не могу ни в каком виде и не ношу их даже в крещенские морозы, но можно напялить на себя кепку, оставшуюся от Ларика. Можно обмотаться палестинским платком, доставшимся мне от сирийца Зияуддина. Зияуддин жаждал взять меня в жены, чтобы без помех натурализоваться в России и выписать сюда всех своих многочисленных родственников из мухафазы Халеб. Я раскусила его на второй же день, хотя выгнала только через месяц.
В палестинском платке, обмотанным вокруг головы, меня легко примут за террористку.
Да-а, фетровая шляпа с фотографии «MADRID. 1933» совсем не помешала бы, только где ее искать, эту шляпу?
И где искать наглеца Домино?
Озабоченная сразу несколькими свалившимися на меня проблемами, я распахнула дверцы платяного шкафа: кажется, от прошлогодней поездки в Турцию у меня еще сохранилось парэо (омары, рыбы и морские звезды). А сложенное вдвое, оно вполне сойдет за платок.
Парэо обнаружилось на пятой минуте поиска. А на шестой…
Лучше бы я этого не видела! Мой любимый буклированный костюмчик, в котором я ходила (и сегодня собиралась пойти) на работу, был безнадежно испорчен. На юбке не осталось живого места от зацепок, из пиджака самым бессовестным образом торчали нитки: десятки вырванных с мясом ниток, сотни! Только кошачьи когти могли сотворить подобное, только они.
Еще крепче прижав вантуз к груди, я разразилась потоком нецензурной грузчицкой брани: Jay-Jay потратил бы десятилетия, чтобы найти норвежский аналог каждому из употребленных мной выражений. Не забыть бы отправить письмо Jay-Jay, вдруг совершенно спокойно подумала я. И еще более спокойно:
гори она огнем, эта работа.
Гори она огнем, никуда я не пойду. Снова и снова вычитывать бесконечное множество текстов, сочиненных на скорую руку. Переставлять местами слова, чтобы фраза не выглядела совсем уж по-дурацки. Доводить до ума колченогие реплики. Навешивать кавычки на прямую речь. Втыкать запятые в непаханую целину причастных оборотов…
Никуда я не пойду. Надоело.
Работа корректора – совсем не то, что мне нужно. А… что мне нужно?
Избавиться от жвачки, во-первых. Примерно наказать Домино – во-вторых. Но надо признать, что с вантузом я погорячилась. Бить животное прессованной резиной по башке – не комильфо, и я не буду применять к коту физические меры воздействия. Я лишь слегка его пожурю.
– Ты поступил плохо, малыш! Подумай о своем поведении, а я ухожу. Приду к обеду или чуть позже. Не скучай без меня. Слушай джаз. Слушай блюз. Книжки читай. Поговорим после.
…На улице сияло солнце.
И несмотря на разгар января, пахло ранней весной.
Все машины, встретившиеся мне на пути, были добросовестно надраены. Все витрины – чисто вымыты. Все люди – улыбались. А так же куда-то исчезли бомжи, бродячие собаки и срамные надписи на стенах. Вместо буклированного костюма на мне были джинсы и свитер, вместо сапог на каблуках – ботинки. А вместо постылой работы я шла к своей подружке Милке.
С недавних пор Милли-Ванилли работала мастером в салоне красоты «Мистраль». Он находился неподалеку от Большого проспекта и слыл чрезвычайно пафосным и дорогим заведением. Принимали в «Мистрале» исключительно по записи, и запись эта растягивалась на недели, а то и месяцы. Столь же длинной была вереница иномарок у входа в «Мистраль», причем цена любой иномарки шкалила за сотню тысяч долларов. До сих пор мне ни разу не приходило в голову переступить порог салона; не то что раньше, когда Милка подвизалась в самой обыкновенной парикмахерской. Такой чудной и патриархальной, что в ней можно было сделать укладку, а заодно и ванночку для огрубевшей кожи рук, не рискуя пробить серьезную брешь в бюджете.
Я увидела Милли-Ванилли еще с улицы, за побегами молодого бамбука, которыми был украшен подоконник заведения. Она с видом заправского скульптора колдовала над головой какой-то блондинистой фри. Фря напомнила мне Первое Лицо из «Города и ночи» – во всяком случае, у нее была такая же надменная, такая же брезгливая физиономия. Сразу было видно, что Милку фря не ставит и в грош, тыкает ее носом, как щенка, в каждый, по мнению фри, неправильно состриженный волос. Понаблюдав несколько минут за беззвучной перепалкой Милли и ее клиентки, я подошла к окну и постучала в него. Раз, другой, потом – с перерывом – еще два раза.
Наконец-то Милка заметила меня. Она провела рукой по шее, что должно было означать крайнюю степень занятости. Плевать мне было на Милкину занятость – я продолжала с совершенно не свойственным мне напором ломиться в окно. И Милли-Ванилли сдалась. Выбросила вперед пятерню. «Выйду через пять минут», – почти дословно перевела я, кивнула Милке головой и переместилась ко входу, украшенному кадками с двумя искусственными, задубевшими на холоде кипарисами.
Милка появилась даже раньше – через четыре минуты. Все это время я изучала припаркованные к салону иномарки. Их было пять: два джипа – «Лэнд Крузер» и «Лексус», ярко-красная горбатая «тэ-тэшка», невразумительная «Шевроле-Авео» и сигароподобный неповоротливый «Мерседес».
До сегодняшнего утра машины меня совершенно не волновали. Я неумела водить машину: одна случайная посадка за руль едва не закончилась посадкой в тюрягу, после того как я снесла детские качели и едва не задавила метнувшегося под колеса дворника (а могла и задавить). Я не грезила о правах категории «В», и не замедляла шагу вывески «Автошкола», и даже при ярком солнечном свете не смогла бы отличить «Хонду» от «Жигулей» последней модели. Но теперь (непонятно откуда) в моей разнесчастной, забитой жвачкой голове всплывали все эти названия, накрепко припаянные к совершенно конкретным абрисам тачек.
«Лексус» -
«Лексус» нравился мне больше всего. Его силуэт был мужественным и элегантным одновременно, его колеса внушали уверенность в завтрашнем дне. Я вдруг на секунду представила себя за рулем этого красавца: рассекающей трассу, несущейся по автобану, – и сердце мое застучало часто-часто, в горле пересохло, а ладони вспотели до неприличия. Почему я не могу позволить себе такую машину? Почему, почему?..
– …Эй! – рявкнула Милка у меня над ухом. – Какого черта?!
– Привет. – Я наконец-то отвлеклась от «Лексуса» и уставилась на подругу, пытаясь сообразить, зачем она понадобилась мне так срочно.
– Я же работаю. Неужели нельзя было просто позвонить?!..
– Я пыталась позвонить. – Я сказала Милке чистую правду. – И два месяца назад, и месяц. Но твой телефон до сих пор временно заблокирован.
– Точно. – Милка шмыгнула носом. – Меня доставал один гад, и я сменила симку. Забыла тебе об этом сказать. Теперь вот говорю.
– Мне нужна твоя помощь.
Милка зашмыгала носом в два раза чаще, чем раньше.
– Я помню про долг, Эля… – Милли-Ванилли называла меня Элей с незапамятных времен, оставшись совершенно глухой к новообразованию «Ёлка». – Я верну в самое ближайшее время, честно. Ты знаешь, сколько я заплатила, чтобы втиснуться в «Мистраль»? Чтобы только получить это место? Три куска зеленых! Теперь вот отрабатываю… Но я верну, не волнуйся, пожалуйста. Давай встретимся на днях. Кофе выпьем, поболтаем… Ты все еще с Никитой?
После давно отвалившегося (с антикварной лампой в когтях) Никиты был не только Ларик, но и Зияуддин, Милка решительно отстала от жизни, решительно.
– Не с Никитой, но это не имеет принципиального значения. И черт с ними, с деньгами, – выказала недюжинную широту души я. – Отдашь, когда сможешь.
– Правда?! – Милка тотчас воспрянула духом и с жаром поцеловала меня в щеку.
– Мне нужна помощь другого рода. Срочная стрижка. Кардинальная.
– Решила сменить имидж?
– Что-то вроде того. – Я приподняла волосы, демонстрируя Милли налипшие на них куски жвачки.
- Предыдущая
- 29/80
- Следующая
