Полный курс лекций по русской истории - Платонов Сергей Федорович - Страница 74
- Предыдущая
- 74/209
- Следующая
Такое поведение и направление Болотникова и его шаек заставило рязанских и тульских дворян отшатнуться от дальнейшего единения с ними и перейти на сторону Шуйского, который был все-таки охранителем и представителем государственного порядка, хотя, может быть, и несимпатичным. Первые заводчики мятежа против Шуйского, Сунбулов и Ляпунов, первые же явились к нему с повинной. За ними стали переходить и другие рязанские и тульские дворяне. Тогда же на помощь Шуйскому подоспели дворянские ополчения из Твери, из Смоленска; и дело Шуйского было выиграно. Он стал уговаривать Болотникова «отстать от воровства», но Болотников бежал на юг, подошел к Серпухову и, узнав, что там мало запасов на случай осады, ушел в Калугу, где запасов было много. Оттуда он перешел в Тулу и засел в ней вместе с казачьим самозванцем Петром, которого призвал к себе, не дождавшись Дмитрия. Этот Петр был оригинальным самозванцем. Он явился при жизни Лжедмитрия среди терских казаков и выдавал себя за сына царя Федора, родившегося будто бы в 1592 г. и в действительности никогда не существовавшего. Он начал свои действия с того, что послал известить о себе царя Дмитрия, который желал вызвать к себе поближе этого проходимца с его шайкой, чтобы лучше и вернее его захватить. Но на дороге в Москву Лжепетр узнал о погибели Дмитрия, обратился назад, сошелся с Шаховским и вместе с ним пошел к Болотникову в Тулу. Таким образом Тула стала центром движения против Шуйского. Однако ни Шаховской, ни Болотников не удовольствовались Лжепетром и, как прежде, хлопотали о самозванце, способном заменить убитого Лжедмитрия. Такой наконец явился, хотя и не успел соединиться с ними. Весной 1607 г. Шуйский решился действовать энергично, осадить Тулу. Стоял под ней целое лето, устроил плотину на р. Упе, затопил весь город и выморил мятежников голодом. В октябре 1607 г. Тула сдалась царю Василию. Болотников был сослан в Каргополь и утоплен, Шаховского сослали в пустыню на Кубенское озеро, а Лжепетра повесили. Шуйский с торжеством вернулся в Москву, но недолго ему пришлось праздновать победу.
В то время, когда Шуйский запер Болотникова в Туле, явился второй Дмитрий самозванец, прозвищем Вор. Кто он был – неизвестно. Толковали о нем разно: одни говорили, что это попов сын из Северской стороны, другие называли его дьячком, третьи – царским дьяком и т. д. Впервые его след появился в Пропойске (порубежном литовском городе), где он сидел в тюрьме. Чтобы выбраться оттуда, он объявил себя родней Нагих и просил, чтобы его отпустили на Русь, в Стародуб. Добравшись до Стародуба, он посылает оттуда какого-то своего приятеля по Северской стороне объявлять, что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Стародубцы уверовали в самозванца и стали помогать ему деньгами и рассылать о нем грамоты другим городам. Вокруг Вора скоро собралась дружина, но не земская: составилась она из польских авантюристов, казачества и всяких проходимцев. Никто из этого сброда не верил в действительность царя, которому служил. Поляки обращались с самозванцем дурно, казаки тоже относились к нему так, как к своим собственным самозванцам, которых они в то время научились фабриковать во множестве: у них одновременно существовали десятками разные царевичи: Савелий, Еремка, Мартынка, Гаврилка и др. Для казачества и для польских выходцев самозванцы были простым предлогом для прикрытия их личных видов на незаконную поживу, «на воровство», говоря языком времени. Служа самозванцу, они и не думали ни о каких политических или династических целях. В лице стародубского вора явился поэтому не представитель династии или известного государственного порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальностей, русской и польской, – шаек, которых манила к себе Русь своей политической слабостью и шаткостью русского общества. Поэтому-то второй Лжедмитрий, как продукт общественного недуга того времени, получил меткое прозвище Вора. Русский народ этим прозвищем резко различал двух Лжедмитриев, и, действительно, первый из них, несмотря на всю свою легкомысленность и неустойчивость, был гораздо серьезнее, выше и даже симпатичнее второго. Первый восстановлял династию, а второй ничего не восстановлял, он просто «воровал».
Набрав достаточно народа, Вор выступил в поход на Русь; при Болхове разбил царское войско, подошел к самой Москве и в подмосковном селе Тушине основал свой укрепленный стан. Его успех привлекал к нему новые силы: одна за другой приходили к нему казацкие шайки, один за другим приводили польские шляхтичи свои дружины, несмотря на запрещение короля. Охотно шли к Лжедмитрию всякие искатели приключений, и во главе их всех по дерзости и бесцеремонности нельзя не поставить князя Рожинского, Лисовского и Яна Петра Сапегу.
Тревожно было положение Москвы и всего Московского государства; народ решительно не знал, верить ли новому самозванцу, которого признала даже Марина Мнишек, или же остаться при Шуйском, которого не за что было любить. У самого Шуйского было мало средств и людей для борьбы. Южная часть государства была уже разорена, в ней хозяйничали враги его; в северной они хотя еще не укрепились, но уже бродили и имели на нее виды. Но северные области могли помочь Шуйскому, Шуйский должен их был защищать, а на это у него не было сил. Эти области государства были лучшей частью государства. По словам Соловьева, они были сравнительно с южными в цветущем состоянии: здесь мирные промыслы не были прерываемы татарскими нашествиями, здесь сосредоточивалась торговая деятельность, особенно с тех пор, когда открылся Беломорский торговый путь, одним словом, северные области были самые богатые, в их населении преобладали земские люди, преданные мирным занятиям, желающие охранить свой труд и его плоды, желающие порядка и спокойствия.
В Тушине, где над политическими преобладали задачи хищнические, отлично понимали, что на лучшую добычу можно рассчитывать именно на севере, и делали туда от Москвы постоянные рекогносцировки. Шуйский думал преградить им путь, но брат его Иван был разбит Сапегой и дорога на север стала открытой. Там оставался пункт, имевший большое стратегическое значение, взять который для тушинцев было необходимо уже потому, что, не овладев им, невозможно было овладеть другими городами на севере; этот пункт был Троицкий монастырь (Троице-Сергиева лавра). Тушинцы и обратились прежде всего на него. Положение монастыря было тогда небезопасно, потому что защитников у него имелось мало и опорой ему служили лишь крепкие стены да личная храбрость гарнизона. Число защитников состояло всего из 15 000 человек, считая в этом числе и способных к бою монахов. Этому отряду сборного войска пришлось бороться с целой армией Сапеги и Лисовского, которые осад ил и монастырь в сентябре 1608 г. и имели у себя до 20, даже до 30 тыс. человек. Первые приступы тушинцев были отбиты, тогда они решились на осаду обители, но монастырь мог сопротивляться очень долго, в нем были большие запасы продовольствия, и осада Троицкого монастыря, продлившись почти полтора года (с сентября 1608 до начала 1610 г.), окончилась ничем: изнемогший от голода и болезней гарнизон все-таки не сдался и своим сопротивлением задержал очень много тушинских сил.
Однако это не могло помешать другим тушинским шайкам наводнить север. Более двадцати северных городов должны были признать власть Вора и в том числе Суздаль, Владимир, Ярославль, Вологда; но тут-то и сказался весь характер этой воровской власти. На севере, в том крае, где менее всего отзывались события смуты, где еще не знали, что за человек был Вор, где доверия и особой любви к Шуйскому не питали, там на Вора смотрели не как на разбойника, а как на человека, ищущего престола, быть может, и настоящего царевича. Часто его признавали при первом появлении его шаек, но тотчас же убеждались, что эти шайки не царево войско, а разбойничий сброд. Слушая одновременно увещательные грамоты Шуйского и воззвания Вора, не зная, кто из них имеет более законных прав на престол, русские люди о том и другом могли судить только по поведению их приверженцев. Воеводы Шуйского были охранителями порядка в том смысле, как тогда понимали порядок, а Вор, много обещая, ничего не исполнял и не держал порядка. От него исходили только требования денег, его люди грабили и бесчинствовали, к тому же они были поляки. Земцы видели, что «тушинцы, которые города возьмут за щитом (т. е. силой) или хотя эти города и волей крест поцелуют (самозванцу), то все города отдают панам на жалованье и вотчины, как прежде уделы бывали». Это в глазах русских не было порядком, и вот северные города один за другим восстают против тушинцев не по симпатии к Шуйскому и не по уверенности, что тушинский Дмитрий самозванец и вор (этот вопрос они решают так: «не спешите креста целовать, не угадать, на чем свершится»… «еще до нас далеко, успеем с повинною послать»), – восстают они за порядок против нарушителей его.
- Предыдущая
- 74/209
- Следующая
