Сокровенный человек - Платонов Андрей Платонович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая

– Нагрузка маленькая – на канате вошь тащут! – на глаз измерил деповский слесарь.

– Дрезину бы ему дать – и ладно! – сообразил Пухов. – Тратят зря американский паровоз!

Идя в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления – он был любитель до чтения и ценил всякий человеческий помысел.

На бараке висело объявление, которое Пухов прочитал беспрерывно трижды:

Пухов сорвал листок, приклеенный мукой, и понес его к Зворычному.

– Тронемся, Петр! – сказал Пухов Зворычному. – Какого шута тут коптить! По крайности, южную страну увидим и в море покупаемся!

Зворычный молчал, думал о своем семействе.

А у Пухова баба умерла, и его тянуло на край света.

– Думай, Петруха! На самом-то деле: какая армия без слесарей! А на снегоочистке делать нечего – весна уж в ширинку дует!

Зворычный опять молчал, жалея жену Анисью и мальчишку, тоже Петра, которого мать звала выпороточком.

– Едем, Петруш! – увещевал Пухов. – Горные горизонты увидим; да и честней как-то станет! А то видал – тифозных эшелонами прут, а мы сидим – пайки получаем!.. Революция-то пройдет, а нам ничего не останется! Ты, скажут, что делал? А ты што скажешь?..

– Я скажу, что рельсы от снегов чистил! – ответил Зворычный. – Без транспорта тоже воевать нельзя!

– Это што! – сказал Пухов. – Ты, скажут, хлеб за то получал, то работа нормальная! А чем ты бесплатно пожертвовал, спросят, чему ты душевно сочувствовал? Вот где загвоздка! В Воронеже вон бывшие генералы снег сгребают – и за то фунт в день получают! Так же и мы с тобой!

– А я думаю, – не поддавался Зворычный, – мы тут с тобой нужней!

– То никому не известно, где мы с тобой полезней! – нажимал Пухов. – Если только думать, тоже далеко не уедешь, надо и чувство иметь!

– Да будет тебе ерунду лить, – задосадовал Зворычный, – кто это считать будет – кто что делал, чем занимался? И так покою нет от жизни такой! Тебе теперь все равно – один на свете, – вот тебя и тянет, дурака! Небось думаешь бабу там покрасивше отыскать, – чувство-то понимаешь! Мужик ты не старый – без бабы раздуешься скоро! Ну, и вали туда рысью!..

– Дурак ты, Петр! – оставил надежду Пухов. – В механике ты понимаешь, а сам по себе предрассудочный человек!

С горя Пухов и обедать не стал, а пошел к уполномоченному записываться, чтобы сразу управиться с делами. Но когда пришел, съел два обеда: повар к нему благоволил за полудку кастрюли и за умные разговоры.

– После гражданской войны я красным дворянином буду! – говорил Пухов всем друзьям в Лисках.

– Это почему ж такое? – спрашивали его мастеровые люди. – Значит, как в старину будет, – и землю тебе дадут?

– Зачем мне земля? – отвечал счастливый Пухов. – Гайки, что ль, сеять я буду? То будет честь и звание, а не угнетение.

– А мы, значит, красными вахлаками останемся? – узнавали мастеровые.

– А вы на фронт ползите, а не чухайтесь по собственным домам! – выражался Пухов и уходил дожидаться отправки на юг.

Через неделю Пухов и еще пятеро слесарей, принятых уполномоченным, поехали на Новороссийск – в порт.

Ехали долго и трудно, но еще труднее бывают дела, и Пухов впоследствии забыл это путешествие. На дорогу им дали по пять фунтов воблы и по ковриге хлеба, поэтому слесаря были сыты, только пили воду на всех станциях.

В Екатеринодаре Пухов сидел неделю – шел где-то бой и на Новороссийск никого не пропускали. Но в этом зеленом отпетом городке давно притерпелись к войне и старались жить весело.

«Сволочи! – думал обо всех Пухов. – Времен не чувствуют!»

В Новороссийске Пухов пошел на комиссию, которая якобы проверяла знания специалистов.

Его спросили, из чего делается пар.

– Какой пар? – схитрил Пухов. – Простой или перегретый?

– Вообще... пар! – сказал экзаменующий начальник.

– Из воды и огня! – отрубил Пухов.

– Так! – подтвердил экзаменатор. – Что такое комета?

– Бродящая звезда! – объяснил Пухов.

– Верно! А скажите, когда и зачем было восемнадцатое брюмера? – перешел на политграмоту экзаменатор.

– По календарю Брюса восемнадцатое октября – за неделю до Великой Октябрьской революции, освободившей пролетариат всего мира и все разукрашенные народы! – не растерялся Пухов, читавший что попало, когда жена была жива.

– Приблизительно верно! – сказал председатель проверочной комиссии. – Ну, а что вы знаете про судоходство?

– Судоходство бывает тяжельше воды и легче воды! – твердо ответил Пухов.

– Какие вы знаете двигатели?

– «Компаунд», «Отто-Дейц», мельницы, пошвенные колеса и всякое вечное движение!

– Что такое лошадиная сила?

– Лошадь, которая действует вместо машины.

– А почему она действует вместо машины?

– Потому, что у нас страна с отсталой техникой — корягой пашут, ногтем жнут!

– Что такое религия? – не унимался экзаменатор.

– Предрассудок Карла Маркса и народный самогон.

– Для чего была нужна религия буржуазии?

– Для того, чтобы народ не скорбел.

– Любите ли вы, товарищ Пухов, пролетариат в целом и согласны за него жизнь положить?

– Люблю, товарищ комиссар, – ответил Пухов, чтобы выдержать экзамен, – и кровь лить согласен, только чтобы не зря и не дуриком!

– Это ясно! – сказал экзаменатор и назначил его в порт монтером для ремонта какого-то судна.

Судно то оказалось катером, под названием «Марс». В нем керосиновый мотор не хотел вертеться – его и дали Пухову в починку.

Новороссийск оказался ветреным городом. И ветер-то как-то тут дул без толку: зарядит, дует и дует, даже посторонние вещи от него нагревались, а ветер был холодный.

В Крыму тогда сидел Врангель, а с ремонтом «Марса» большевики спешили – говорили, что Врангель морской набег думает сделать, так чтоб было чем защититься.

– Так у него ж английские крейсера, – объяснял Пухов, – а наш «Марс» – морская лодка, ее кирпичом можно потопить!

– Красная Армия все может! – отвечали Пухову матросы. – Мы в Царицын на щепках приплыли, кулаками город штурмовали!

– Так то ж драка, а не война! – сомневался Пухов. – А ядро не классовая вещь – живо ко дну пустит!

Керосиновый мотор на «Марсе» никак не хотел вертеться.

– Был бы ты паровой машиной, – рассуждал Пухов, сидя одиноко в трюме судна – я б тебя сразу замордовал! А то подлецом каким-то выдумана: ишь, провода какие-то, медяшки... путаная вещь!

Море не удивляло Пухова – качается и мешает работать.

– Наши степи еще попросторней будут, и ветер еще почище там, только не такой бестолковый; подует днем, а ночью тишина. А тут – дует и дует, дует и дует, – что ты с ним делать будешь?

Бормоча и покуривая, Пухов сидел над двигателем, который не шел: Три раза он его разбирал и вновь собирал, потом закручивал для пуска – мотор сипел, а крутиться упорствовал.

Ночью Пухов тоже думал о двигателе и убедительно переругивался с ним, лежа в пустой каютке.

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая