Ученик еретика - Питерс Эллис - Страница 33

• Предыдущая
• 33/53
• Следующая

— Да, да, именно в тот самый день! — торжествующе заключил Кадфаэль. — И мне доподлинно известно, что со звоном колокола Илэйв вошел в монастырские ворота и был сбит с ног и схвачен приспешниками Герберта. Парня тут же перевели в карцер, где он и сидит до сих пор. Олдвин, пока шла потасовка, исповедовался — живой и невредимый… Неизвестно, кто убийца, но только не Илэйв.

На следующее утро, когда собрание капитула уже близилось к концу, настоятелю доложили, что Жерар Литвуд пришел в монастырь и просит слова. Как человек влиятельный и по примеру дядюшки не скупящийся на дары монастырю, Жерар был уверен, что его выслушают. С собой он привел приемную дочь, Фортунату. Оба были подготовлены если не к сражению, то, по крайней мере, к возможному спору, который предстояло вести учтиво, но с наибольшей решительностью

— Разумеется, впустите их, — велел аббат Радульфус. — Я рад, что господин Жерар вернулся домой. Семья столько пережила в его отсутствие и, несомненно, нуждается в поддержке и опоре.

Кадфаэль внимательно наблюдал, как гости входят в зал капитула. Оба были на высоте и являли собой поучительную картину: почтенный горожанин и его скромная дочь. Девушка шла чуть позади отца, благочестиво опустив глаза, как и подобает юной особе посреди монашеского собрания. Но когда она окинула зал быстрым взглядом, пытаясь определить, кто тут ей друг, а кто враг, в ее умных глазах сверкнула решимость. Не без сожаления Фортуната отметила неизменное присутствие каноника Герберта. При нем ей подобало сдерживать свое горе, свой гнев и не выдавать беспокойства об Илэйве: пусть Жерар говорит за нее. Герберт порицает женское упрямство, и потому Фортуната заранее посвятила своего отца в каждую мелочь. Весь вечер после ухода Кадфаэля они проговорили о том, что и как будут отстаивать на утреннем капитуле в аббатстве.

При них находилась одна вещица, предназначение которой было пока неизвестно, хотя можно было предполагать самое разное. Под мышкой Жерар держал отполированную до темноватой патины временем и прикасаньем множества рук шкатулку, в которой помещалось приданое Фортунаты. Нежное кружево позолоченной по краям резьбы придавало вещице еще больше привлекательности.

— Благодарю вас за любезность, милорд аббат, — сказал Жерар. — Я пришел по поводу молодого человека, которого вы держите здесь как пленника. Всем известно, что обличитель его убит, и, хотя Илэйву не может быть предъявлено обвинение в убийстве, по городу ходят слухи, будто убийца — именно он. Но шериф сказал мне совершенно определенно, что это не так. Олдвин был еще жив, когда Илэйва схватили и посадили в карцер. В убийстве юноша неповинен. Есть священник, который может за это поручиться.

— Да, мы это знаем, — подтвердил аббат. — На этот счет Илэйв вне подозрений. Я рад объявить во всеуслышание о его невиновности.

— Спасибо на добром слове, — с признательностью откликнулся Жерар. — Я благодарен вам как человек, причастный к этим событиям, поскольку и Олдвин, и Илэйв — оба мои домочадцы, и на мне лежит ответственность за них обоих. Один из них вероломно убит, и я жажду восстановления справедливости. Я не одобряю всех его поступков, хотя и понимаю, что человек подобного склада не мог действовать иначе. Все, что я могу сейчас сделать, — это похоронить Олдвина как подобает и способствовать розыскам убийцы. Но у меня есть долг и по отношению к живому. Против Илэйва выдвинуто тяжелое обвинение — и не выслушаете ли вы меня по данному поводу?

— С превеликой охотой, — заверил его Радульфус. — Продолжайте!

— Подобные просьбы сейчас некстати! — Каноник Герберт обеспокоенно зашевелился в своем кресле. Нахмурившись, оглядывал он стоящего перед ним Жерара Литвуда, мощно попиравшего каменные плиты пола. — Сейчас мы не слушаем дело о ереси. Отведение одного обвинения…

— Обвинение в убийстве не предъявлялось, — перебил его аббат. — И, судя по всему, уже не будет предъявлено.

— Снятие одного обвинения, — невозмутимо продолжал Герберт, — не уничтожает обвинения, которое уже было выдвинуто и ждет рассмотрения. Капитулу не подобает выслушивать просьбы, являющиеся несвоевременными, поскольку епископ еще не высказал свое мнение о деле. Мы не должны нарушать установленные правила.

— Милорды, — произнес Жерар с завидным самообладанием, — у меня к вам предложение, вполне разумное и позволительное, если вы его таковым сочтете. Однако, чтобы его высказать, в своей речи мне необходимо коснуться Илэйва, характер которого и поведение в нашем доме мне хорошо известны. Все это имеет к моим словам самое непосредственное отношение.

— Я нахожу целесообразным выслушать просителя, — твердо заявил аббат. — Говори не стесняясь, мастер Жерар!

— Благодарю вас, отец аббат! Всем известно, что вышеупомянутый юноша несколько лет находился в услужении у моего дядюшки и проявил себя честным, усердным работником. И потому дядюшка взял его с собой в паломничество — слугу, охранника и надежного друга. Они посетили Иерусалим, Рим и Компостеллу — и во все это время Илэйв верно служил своему хозяину. Он ухаживал за ним во время болезни и, когда старик на обратном пути скончался во Франции, привез его тело, чтобы похоронить здесь, в аббатстве. Это была долгая и верная служба, милорды. Помимо прочих поручений, верно им выполненных, Илэйв доставил сбережения, находящиеся в этой шкатулке и предназначенные в приданое Фортунате, приемной дочери Уильяма, а ныне моей.

— С этим никто не спорит. — Герберт обеспокоенно подался вперед. — Но какое отношение это имеет к делу? Обвинение в ереси остается в силе и не может быть отставлено. Я достаточно насмотрелся на ужасы, к которым приводит ересь, и потому считаю ее грехом более тяжким, чем убийство. Разве мы не знаем, что самые невинные и добродетельные на мирской взгляд люди, проповедуя ересь, развращают тысячи душ? Человека спасают не добрые дела, но божественная благодать, а тот, кто отвергает истинное учение Церкви, отвергает милость Божию!

— И все же сказано, что дерево узнается по плодам, — сухо заметил аббат. — Господь не спросит у нас совета, кому должно оказывать милость. Продолжай, мастер Жерар. Я верю, что твое предложение достойно внимания.

— Спасибо, святой отец! Итак, по крайней мере известно, что мой слуга Олдвин погиб не от руки Илэйва, который никогда не завидовал ему и не метил на его место. Но так уж получилось, что должность конторщика теперь свободна. Юношу я знаю и доверяю ему, и мне хотелось бы взять его на освободившееся место и ввести в дело. Если вы освободите молодого человека под мое поручительство, я буду нести за него ответственность. Я готов поручиться, что он не покинет пределов Шрусбери, но будет жить у меня в доме, пока обвинение в ереси не будет снято, и являться на капитул по первому требованию.

— А если постановление суда окажется иным?

— Будет суд — будет и постановление, и тогда уже юноше не будут нужны поручители.

— Какая самонадеянность! — холодно заметил Герберт. — Отчего ты так уверен в своей правоте?

— Я говорю то, что думаю. Как не понять, что в пылу спора, разгорячившись от выпитого, можно запросто наболтать всякой чепухи, но навряд ли Бог станет наказывать человека за глупость, которая сама по себе уже является наказанием.

В глазах Радульфуса промелькнула искорка смеха, но только те, кто давно и хорошо знал аббата, сумели ее заметить.

— Что ж, твое доброе намерение похвально, — сказал аббат. — Хочешь что-то еще добавить?

— Только то, святой отец, что к моему голосу присоединяется еще один. В этой шкатулке пятьсот семьдесят пенсов — приданое, завещанное приемной дочери. Поскольку шкатулку доставил Фортунате Илэйв, девушка желает ради памяти достопочтенного Уильяма использовать это сокровище для освобождения Илэйва из темницы. Фортуната предлагает это в качестве залога, а я выступлю поручителем, что юноша явится на суд, когда наступит время.

— Ты по собственной воле предлагаешь эти деньги, дитя? — спросил аббат, взглянув на застенчивую, настороженную Фортунату. — Тебя никто не принуждал?

• Предыдущая
• 33/53
• Следующая