Выбери любимый жанр

Сокровенное таинство - Питерс Эллис - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

– Сейчас у нас здесь восемнадцать больных, – промолвил брат Симон, – и для нынешнего жаркого лета это не так уж много. К тому же трое из них не заразные и быстро идут на поправку. Денек-другой – и они встанут на ноги, да и побредут своей дорогой. Но им на смену придут другие, – Тут лекарь внимательно взглянул на брата Освина. – Да, юноша, непременно придут. Все время кто-то приходит, а кто-то уходит. Одни уходят затем, чтобы продолжить свой земной путь, а другие навеки покидают этот бренный мир. Для кого-то наша обитель становится последним пристанищем, и, надеюсь, далеко не худшим.

Слова брата Симона смахивали на проповедь, и Кадфаэль невольно улыбнулся, припомнив милое простодушие брата Марка. Впрочем, известно, что Симон человек добрый, сострадательный и трудится без устали – любое дело у него спорится. Освин выслушал его с почтением, думая о предстоящем ему служении и не задавая вопросов.

– Если ты не против, – обратился Кадфаэль к брату Симону, – я покажу парнишке здешнее хозяйство. Заодно и вот это разгрузим. – Монах указал на туго набитую суму, свисавшую у него с пояса, – Я принес все снадобья, о которых ты просил, и еще кое-что захватил – думаю, сгодится. Как только с этим разберемся – мы тебя разыщем.

– А что слышно о брате Марке? – спросил лекарь.

– О, наш Марк уже рукоположен в диаконы. Мне надо лишь протянуть на этом свете еще несколько лет, и тогда я смогу исповедоваться ему в самых страшных своих грехах и отойти с миром.

– С отпущением брата Марка? – с улыбкой промолвил Симон, выказывая неожиданную проницательность. Нечасто он отваживался на подобные намеки.

– Что ж, – задумчиво отозвался Кадфаэль, – очень может быть, что ты и прав. Я всегда считал, что на Марка можно положиться.

Он повернулся к Освину, который внимательно, с чуть растерянной улыбкой прислушивался к разговору старших, пытаясь вникнуть в суть их речей, ускользавшую от него, словно пух чертополоха на ветру.

– Пойдем, паренек, опорожним сумы, чтобы не таскать лишний вес, а потом я познакомлю тебя со здешним хозяйством.

Они прошли через большое помещение, которое служило одновременно и трапезной, и спальней для призреваемых, за исключением страдавших самыми опасными недугами. У стены стоял высокий шкаф, который брат Кадфаэль открыл своим ключом. Полки внутри были уставлены горшочками, флягами, склянками и деревянными шкатулками, в которых хранились пилюли, мази, отвары, притирания, собственноручно приготовленные Кадфаэлем. Монахи открыли сумы и выложили их содержимое на полки – туда, где оставалось место. Освин вдруг словно вырос в собственных глазах – он почувствовал себя посвященным в доступное немногим благородное искусство врачевания, ревностным служителем которого ему предстояло стать.

Позади приюта располагался небольшой огород, плодовый сад и амбары. Кадфаэль провел своего подопечного по всем помещениям и службам. Они уже возвращались, когда навстречу им попались трое больных, представлявших довольно любопытное зрелище. Первый, старик, который ухаживал за капустой, не без гордости продемонстрировал им плоды своего труда. Второй, увечный юнец, с завидной сноровкой передвигался на двух костылях. Третьим оказался слепой мальчик, которого монахи уже видели на крыльце. Услышав знакомый голос, мальчуган ухватился за пояс Кадфаэля.

– Это Уорин, – сказал Кадфаэль, обращаясь к Освину. Он взял мальчика за руку и повел к маленькой каморке брата Симона. – Он прекрасно поет в часовне и знает наизусть всю церковную службу. Впрочем, скоро ты всех тут будешь знать по именам.

Завидя их, брат Симон оторвался от своих дел и посмотрел на Освина.

– Ну что, брат Кадфаэль все тебе показал? Хозяйство наше невелико, но польза от него немалая. Тут и тебе найдется, к чему приложить руки.

Освин от смущения зарделся и заверил, что будет стараться изо всех сил. Похоже, сейчас он только и ждал, когда наконец Кадфаэль удалится, чтобы поскорее приняться за дело. Травник догадался, что паренек робеет в его присутствии, – он добродушно похлопал своего ученика по плечу, пожелал ему успехов и пошел к выходу. Следом за ним направился и Симон. Они вышли из полутемной каморки на солнечный свет и оба невольно прищурились.

– Ты не слышал ничего новенького о том, как дела на юге? – спросил Кадфаэль, имея в виду, что часовня Святого Жиля находилась на самом краю города, и все новости там узнавали первыми.

– Ничего определенного, – покачал головой брат Симон. – Остается только ждать и строить догадки. Три дня назад забрел к нам переночевать один нищий, старик, но еще вполне крепкий. Он пришел из Стэзиса, что возле Андовера, чудаковатый такой дед, может, малость тронутый, кто его знает. Он вбил себе в голову, что надо перебираться на новое место, да не мешкая. Засело у него в башке, что пора уносить ноги на север, покуда еще время есть.

– Ну что ж, – невесело отозвался Кадфаэль, – человек из тех краев, если он не привязан к земле или дому и терять ему нечего, вполне мог так рассудить, даже если с головой у него все в порядке. Напротив, может, разум и подсказал ему, что пришло время убираться восвояси.

– Может, и так. Он еще говорил – если только это ему не приснилось – что, уже собравшись в дорогу, он оглянулся и увидел над Винчестером облако черного дыма, а ночью в той стороне полыхало алое зарево.

– Возможно, это и правда. – Кадфаэль задумчиво прикусил губу. – Если поразмыслить, то удивляться тут особо нечему. Последнее, что было известно о тамошних делах, – это что епископ и императрица не доверяют друг другу и выжидают. Им бы немного терпения… Но похоже, эта леди никогда особым терпением не отличалась. Вот я и думаю – уж не осадила ли она замок епископа Генри. Как ты полагаешь: долго ли этот твой нищий пробыл в пути?

– По-моему, – отозвался Симон, – он спешил со всех ног, но все одно на дорогу ушло никак не меньше четырех дней. А стало быть, вся эта история, возможно, случилась уже неделю тому назад. Однако пока я не слыхал ни слова в ее подтверждение.

– Еще услышишь, – грустно промолвил Кадфаэль, – если все это правда. Это хороших вестей ждешь не дождешься, а дурные сами тебя найдут, не замедлят.

В раздумье Кадфаэль брел по предместьям, направляясь обратно в аббатство, – все его мысли занимало зловещее известие, и он лишь рассеянно кивал и что-то невнятное бормотал в ответ на приветствия встречных. Было уже позднее утро, по пыльной дороге сновали многочисленные прохожие, а среди здешних прихожан не много нашлось бы таких, кто не знал травника. За годы своего монашества ему приходилось лечить многих из них или их детей. Случалось ему пользовать и скотину – много лет изучая людские хвори, он постиг и искусство выхаживать больных животных. Эти Божьи твари страдали порой не меньше своих хозяев, но в отличие от них не могли пожаловаться и встречали куда меньше сострадания. Травник старался приучить прихожан аббатства хорошо обращаться со своей скотиной – к их же выгоде. Он повидал немало лошадей, покалеченных на полях сражений, и, возможно, сочувствие к бессловесным страдальцам послужило одной из причин, побудивших его в конце концов оставить ратное поприще и принять монашеский обет.

Правда, служители Господа тоже не особо баловали мулов и иную домашнюю скотину, но многие при этом все-таки признавали, что доброе отношение к животным подобает христианину да вдобавок приносит ощутимую пользу.

Но сейчас Кадфаэль лишь мельком подумал о бедных животных и об искусстве врачевания. Его занимало, что же все-таки стряслось в Винчестере? Отчего небо над городом почернело днем и побагровело ночью? Тот нищий старик сразу смекнул, что это предвещает беду, и пустился в бегство, как некогда народ избранный, ведомый в пустыне столпом дыма и пламени. Кадфаэль не видел причины сомневаться в рассказе нищего. Многие люди, не лишенные здравомыслия, предчувствовали в последнее время недоброе. А тут еще лето выдалось жаркое, сухое – чтобы зажечь пожар, и искры хватит. Но какова императрица – это ж надо было додуматься осадить епископа в его собственном городе, в собственном замке, будто ей и неведомо, что неподалеку стоит сильная армия во главе с королевой, а ведь жена короля Стефана – такая леди, которая ни в чем не уступит самой императрице Матильде. Да и Лондон ведь по-прежнему враждебен императрице. И как же должен был обозлиться на нее епископ, чтобы всем рискнуть и бросить ей вызов! Впрочем, эти знатные особы все равно выйдут сухими из воды, не то что простолюдины – торговцы и ремесленники, у которых нет укрепленных замков, чтобы укрыться за их стенами.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы