Роза в уплату - Питерс Эллис - Страница 15

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая

Женщина не издала ни звука, она не отпрянула, не поддалась на неловкие уговоры обеспокоенного Найалла, умолявшего ее: «Идемте в дом, идемте, посидите там спокойно, а здесь все предоставьте аббату. Идемте же!» Он обнял Джудит за плечи, скорее чтобы заставить ее уйти, чем из желания поддержать, потому что она стояла прямо и твердо и в теле ее не ощущалось дрожи. Джудит положила руки на плечи Найалла, решительно противясь его настойчивым попыткам увести ее.

— Нет, оставьте. Это касается меня. Я знаю.

Тут подошли и монахи. Заговорил аббат:

— Госпожа, случившееся здесь, очевидно, огорчит вас. Я не буду ничего скрывать. Вы подарили нам этот дом, и узнать обо всем — ваше право. Но не принимайте этого к сердцу ближе, чем это приличествует благочестивой женщине, которая скорбит о безвременно отнятой молодой жизни. Случившееся ни в коей, даже самой малой мере не связано с вами, и все, что должно сделать по этому поводу, не входит в ваши обязанности. Ступайте в дом, все необходимое вам расскажут. Обещаю.

Джудит стояла в нерешительности, по-прежнему не отводя взгляда от мертвого юноши.

— Святой отец, мне бы не хотелось усугублять ваше горе. Оно и так велико, — промолвила она медленно. — Разрешите мне только взглянуть на него. Я должна это сделать.

Аббат Радульфус посмотрел женщине в глаза и отступил в сторону. Найалл убрал свою руку и сделал это очень мягко, почти тайком, боясь, что, когда он будет снимать руку с плеч Джудит, она осознает, что он прикасался к ней. Твердыми шагами она прошла по траве и остановилась, глядя на брата Эльюрика. Мертвый, он выглядел еще более юным и беззащитным.

Джудит протянула руку к поникшему кусту, сорвала один из полураскрывшихся бутонов и осторожно вложила его между пальцев брата Эльюрика.

— За все те розы, что ты приносил мне, — промолвила она. И, подняв голову, добавила: — Да, это он. Так я и знала.

— Брат Эльюрик, — произнес аббат.

— Я не знала его имени. Не странно ли? — Наморщив лоб, женщина по очереди обвела взглядом лица стоявших вокруг нее. — Я не спрашивала, а он не говорил. Как мало слов мы сказали друг другу, а теперь уже поздно. — Джудит сжала губы и надолго замолчала. Потом, когда оцепенение прошло и тепло вместе с болью снова засветилось в ее глазах, она обратилась к Кадфаэлю, которого знала лучше других: — Как это могло случиться?

— Идемте в дом, — сказал Кадфаэль. — Вы все узнаете.

Аббат с братом Ансельмом ушли в аббатство, они должны были прислать людей с носилками, что бы отнести домой брата Эльюрика, и отправить вестника в замок, чтобы сообщить молодому помощнику шерифа об убийстве. Новость о таинственной гибели одного из братьев очень скоро распространится по Форгейту, и немало слухов разнесет по городу летний ветер. Разумеется, аббат, чтобы пресечь дикие выдумки, огласит какую-нибудь пристойную версию постигшей Эльюрика трагедии. Лгать аббат не будет, но постарается избежать упоминания о том, что навеки останется тайной, известной только ему самому, двум монахам и умершему. Кадфаэль примерно представлял себе, как будет звучать эта версия: по зрелом размышлении было решено, что удобнее, если розу в уплату за дом будет приносить сам арендатор, а не хранитель алтаря пресвятой девы Марии, и брата Эльюрика освободили от обязанности, которую он исполнял ранее. Разумеется, едва ли благоразумным было тайком отправляться в сад, но винить молодого монаха за это нельзя. Очевидно, он просто хотел убедиться, что за кустом хорошо ухаживают, что розы на нем расцветают, но, застав злоумышленника в тот самый миг, когда негодяй собирался срубить куст, Эльюрик, естественно, попытался помешать его действиям. Тот напал на Эльюрика и поверг его наземь. Почетная смерть. Зачем упоминать страдания, которые стояли за всем этим?

Однако сейчас Кадфаэлю предстояло смотреть в лицо женщине, которая, безусловно, имеет право знать все. И солгать этой женщине нелегко, нелегко и уйти от ответа.

К этому времени лучи солнца уже добрались до цветочной клумбы у северной стены сада, и края глубокого следа могли подсохнуть и осыпаться. Кадфаэль попросил у Найалла несколько свечных огарков, растопил их в плошке, пошел в сад и осторожно залил воск в отпечаток сапога. Терпение и аккуратность — и в руках Кадфаэля оказался точный слепок следа. Его надлежало отнести в прохладное место, чтобы он остыл и хорошенько затвердел, но даже сразу после того, как монах вынул его из земли, на нем можно было различить и морщинки на изношенной коже, и места, где носок сапога и каблук были стоптаны, и трещину, которая по диагонали пересекала подошву. Рано или поздно вся обувь попадает в руки сапожника, ведь сапоги стоят слишком дорого, и их не выбрасывают, пока они не износятся настолько, что их больше не починить. Часто одни сапоги носят три поколения. Кадфаэль подумал, что со временем и этот сапог попадется на глаза провосту Корвизеру или кому-нибудь из его работников. Как скоро это произойдет, сказать нельзя, но правосудие должно уметь ждать — и не забывать.

В ожидании Кадфаэля Джудит сидела в гостиной Найалла. Комната была чистой, почти пустой и казалась суровой — настоящая комната одинокого мужчины, где все в полном порядке, но нет никаких мелочей, которыми обязательно украсила бы ее женщина. Дверь в сад была все еще распахнута, ставни на окнах открыты, и золотые лучи солнца пробивались сквозь зелень листвы и вливались в комнату, наполняя ее светом. Джудит не старалась спрятаться от солнца, и его блики, трепеща и сверкая, играли на ее одежде, когда легкий ветерок на улице усиливался. Вернувшись из сада, Кадфаэль застал Джудит в одиночестве.

— К мастеру пришел покупатель, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Я уговорила его пойти. Мужчина не должен бросать свое дело.

— Женщина тоже, — отозвался Кадфаэль, и осторожно положил восковой слепок на каменный пол, где его будет обдувать ветерком.

— Я и не собираюсь. Можешь не беспокоиться за меня, я отношусь к жизни, данной человеку, с уважением. Тем более теперь, — добавила Джудит печально, — когда я снова так близко увидела смерть. Расскажи мне все! Ты обещал!

Кадфаэль уселся на голую скамью рядом с Джудит и рассказал от начала и до конца все, что случилось в то утро: как брата Эльюрика освободили от обязанности приносить ей розу, как прибежал Найалл и сказал, что обнаружил в саду мертвое тело и сломанный куст, как сначала всплыло нехорошее подозрение, что брат Эльюрик намеренно погубил куст, а потом покончил с собой, и как тщательный осмотр места происшествия шаг за шагом направил их мысли по другому пути. Джудит слушала Кадфаэля не прерывая, ловя каждое его слово, и не сводила с монаха своих широко раскрытых серых глаз.

— И все же мне непонятно, — произнесла она. — Ты говоришь так, будто нет ничего странного и необъяснимого в том, что он ночью вышел за стены монастыря. Но согласись, это же неслыханно, чтобы молодой монах осмелился так поступить. Тем более такой кроткий, такой послушный. От него, я думала, никак нельзя было ожидать нарушения порядка. Почему он так сделал? Почему для него было так важно навестить розовый куст? Тайно, вопреки всем правилам, ночью? Что значил этот куст для брата Эльюрика, что ради него он сошел с пути праведного?

Спрашивала она совершенно искренне. Джудит никогда не думала, что какой-нибудь мужчина может из-за нее потерять покой. Она хотела получить ответ, и ей нужно было сказать правду. Аббат, быть может, и заколебался бы, как поступить в этом случае. Кадфаэль не колебался.

— Куст означал для него воспоминание о вас, — ответил он просто. — То, что его отстранили от вручения вам розы, не было вызвано особыми соображениями. Брат Эльюрик сам просил освободить его от обязанности, ставшей для него мукой, и его просьба была удовлетворена. Он не мог больше выносить эту боль — находиться в вашем присутствии и быть от вас так же далеко, как от луны. Видеть вас, говорить с вами — и не иметь права любить вас. Но когда с него сняли его обязанность, похоже, этого он тоже пережить не мог. Он пошел по-своему проститься с вами. Он справился бы с этим, — добавил Кадфаэль со смиренной грустью, — если бы остался жить. Но это была бы долгая, тяжелая болезнь.

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая