Роковой обет - Питерс Эллис - Страница 21

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая

Мэтью стиснул зубы, на щеках выступили желваки, его лицо исказила гримаса то ли гнева, то ли отчаяния — этого Мелангель сказать не могла. Девушка смотрела на него в упор, взгляд ее был исполнен страсти, а в таком состоянии трудно размышлять и строить догадки. Мэтью отвел глаза.

— Я заслужил твой укор, — хриплым шепотом произнес молодой человек, — я виноват перед тобой. Я не имел права забывать о том, что счастье в этой жизни не для меня. Мне надо было расстаться с тобой, как только я тебя увидел. О Господи, и ты думаешь, я мог бы Сиарана увести? Нет, вряд ли удалось бы мне оторвать его от вас… И все же я должен был проявить твердость и проститься с тобой…

Быстрым движением Мэтью взял девушку за подбородок и приблизил ее лицо к своему так резко и бесцеремонно, что едва не причинил ей боль.

— Знаешь ли ты, какой жертвы от меня ты требуешь? — воскликнул он. — Нет! Ведь ты никогда не видела своего лица, верно? И судить о том, как ты выглядишь, могла лишь по глазам окружающих. У тебя же нет зеркала, да и откуда ему взяться? А значит, ты могла лишь случайно увидеть свое отражение на поверхности речушки или пруда — и потому понятия не имеешь о том, что, завидя тебя, человек может потерять голову. А ты еще удивляешься тому, что, изнывая от жажды, я не бежал прочь от родника с живительной влагой. Но поверь: я предпочел бы умереть, нежели потревожить покой твоего сердца. Боже милосердный, спаси и помилуй меня грешного!

Мелангель была пятью годами моложе Мэтью и, хотя девушки взрослеют быстрее, в сравнении с ним оставалась почти ребенком. Как зачарованная, слушала она эту пылкую речь, слегка пугаясь ее страстного тона. Рука, державшая ее подбородок, крепкая мужская рука с длинными сильными пальцами, дрожала, да и все его тело трясло, как в лихорадке. Она мягко положила свою маленькую ладошку на его руку. Собственные переживания показались ей ничтожными в сравнении с его неизбывной и неизъяснимой тоской.

— Я никогда бы не осмелилась говорить за Господа Бога, — с твердостью промолвила девушка, — но что могла простить тебе я сама, я уже простила. Ты не виноват в том, что я тебя полюбила. Ты просто был добр ко мне как никто другой, с тех пор как я покинула Уэльс. И ты говорил мне, что связан обетом, да, любовь моя, говорил, — только тогда я не обратила на это внимания. Что за обет ты принес, я так и не узнала, но это и не важно. Главное, душа моя, чтобы сердце твое не томила печаль…

Они стояли, глядя друг на друга, а тем временем золото закатных лучей сменилось багрянцем, а затем и тот истаял, словно жар тлеющих угольев под слоем золы. Мягкий, розовый сумрак осенил юношу и девушку своим крылом, последний луч заходящего солнца упал на их лица, и глаза обоих подернула жемчужная, радужная пелена, ибо в них — и у него, и у нее — застыли слезы. Он склонился к ней, она потянулась к нему, и губы их слились в поцелуе.

Стоял тихий прозрачный вечер, и звон маленького церковного колокола, призывавшего братию на вечерний молебен, слышался особенно отчетливо. Пребывавший в благостной полудреме брат Кадфаэль тут же встрепенулся. Еще в юности, в годы ратных трудов и дальних странствий, он приучил себя мгновенно засыпать и мгновенно пробуждаться свежим и бодрым, независимо от времени суток. Этой привычке он не изменил и в пору зрелости, в стенах мирной обители.

Он вышел из сарайчика в светящийся сумрак вечера и закрыл за собой дверь. Требовалось всего несколько минут на то, чтобы дойти до церкви через розарий. Монах шел с легким сердцем, которое полнилось красотой нынешнего вечера, такого дивного, словно сама природа предвкушала грядущий праздник, и, сам не зная почему, он на ходу обернулся и бросил взгляд на запад — разве что хотел полюбоваться полоской нежно светящегося неба, теплого и чистого как девичий румянец. И там, на фоне затухающего закатного костра, на гребне холма над пологим берегом Меола, он увидел четко очерченные тени, слившиеся в долгом поцелуе, который так и не кончился, пока монах не вышел из сада и не потерял их из виду. Сомневаться не приходилось — это были Мэтью и Мелангель. Кадфаэля призывали иные заботы, но образ юной пары так глубоко запечатлелся в его сознании, что не покинул его и во время молитвы.

В тот же вечер 21 июня в город прискакал всадник из числа сопровождавших посланца епископа или, скорее, императрицы Матильды. Его проводили в караульное помещение надвратной башни, чтобы он мог представиться Хью Берингару. Сам шериф как раз в это время собирался с полудюжиной стражников к мосту, с тем чтобы расстроить планы Симона Поера и его сообщников. Дело предстояло серьезное, ибо надо полагать, что здесь, в чужом городе, мошенники не расстаются с оружием. В таких обстоятельствах неожиданный визитер пришелся очень некстати, но Хью хорошо понимал, в каком шатком положении пребывают сторонники короля, и не мог пренебречь подобающими церемониями и не принять такого гонца. С чем бы ни ехал к нему этот посланец, Берингар предпочитал выяснить все заранее, чтобы иметь возможность подготовиться и выработать план действий.

В караульном помещении он лицом к лицу встретился с крепким, средних лет сквайром, который и изложил свое поручение.

— Мой лорд шериф! Наша достойная государыня и епископ Вестминстерский просят вас принять их посланника, уполномоченного от их имени предложить вашей милости мир и заручиться вашей помощью в установлении доброго порядка в нашей многострадальной стране. Я послан вперед, дабы известить вас о его скором прибытии.

Итак, императрица стала именоваться государыней Англии еще до своей коронации! Ну что ж, в конце концов, коронация, как видно, не за горами.

— Посланник лорда епископа встретит в Шрусбери радушный прием. Я внимательно выслушаю все, что он найдет нужным мне сообщить. Но в настоящий момент меня ждет дело, не терпящее отлагательств. Скажи, намного ли ты опередил своего господина?

— Примерно часа на два, — подумав, ответил сквайр.

— Хорошо. Тогда я распоряжусь начать приготовления к его приему, а сам тем временем постараюсь закончить одно маленькое дельце. А сколько человек сопровождают посланника?

— Двое оруженосцев и я, достойный лорд.

— В таком случае я оставляю тебя на попечение моего помощника: он разместит тебя и двоих твоих сотоварищей на ночь здесь, в замке. Что же касается епископа, то я и моя супруга почтем за честь принять его под крышей нашего дома. А сейчас, не сочти за обиду, я не могу уделить тебе больше внимания, ибо задуманное мною необходимо выполнить до темноты. Но, надеюсь, ты будешь доволен оказанным приемом.

Так оно и вышло. Лошадь гонца отвели в конюшню, почистили и задали овса, а самого сквайра Алан Гервард устроил в удобной комнатушке, где тот смог скинуть сапоги и кожаный дорожный камзол, непринужденно устроиться за столом и отведать вина и жаркого, в изобилии принесенного слугами.

Молодой помощник шерифа лишь недавно вступил в должность, а потому со рвением выполнял все, что ему поручали. Не приходилось сомневаться в том, что он не пожалеет усилий, чтобы как должно обустроить гостя, а потому Хью, отдав необходимые распоряжения, созвал своих стражников и покинул замок.

В то время, сразу после повечерия, стоял полумрак, но тьма еще не сгустилась, что как нельзя лучше способствовало успеху задуманного Хью предприятия, тем паче, что когда он и его спутники стали спускаться по крутому склону Вайля, их глаза приспособились к сумраку. В полной темноте тем, кого выслеживал шериф, было легче улизнуть, тогда как среди бела дня стражникам вряд ли бы удалось приблизиться к ним незамеченными. Если эти игроки и впрямь не новички в своем деле, они наверняка выставили дозорного, чтобы тот дал знать о приближающейся опасности.

Извилистый Вайль вывел отряд шерифа к городской стене и Английским воротам, из тени которых поднялся длинноногий худенький мальчуган с копной растрепанных волос. Он бросился к шерифу и ухватил его за рукав. Подручный Уота, смышленый паренек из предместья, едва не лопался от гордости за удачно выполненное поручение и спешил похвастаться своей ловкостью и сметкой.

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая