Погребенная во льдах - Питерс Эллис - Страница 4

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая

Хотя это трудно было назвать подробным описанием внешности, в результате девушка предстала перед слушателями с удивительной четкостью. Особенно когда брат Гервард заключил, рассеянно пробормотав себе под нос: «Ее считают очень красивой».

Брат Кадфаэль узнал об этом от Хью Берингара, после того как курьеры поскакали в замки, маноры и города, чтобы публично огласить новость. Прескот выполнил все, что обещал, перед тем как удалиться в свой манор, где собирался мирно отпраздновать Рождество в кругу семьи. Такое участие шерифа в судьбе пропавших брата с сестрой могло послужить им защитой в этом графстве. К тому времени субприор Гервард, частично справившийся с возложенной на него миссией, уже отправился в Вустер вместе с группой беженцев под охраной воинов короля.

— Очень красивая! — повторил Хью в заключение своего рассказа и улыбнулся. Однако это была невеселая улыбка, и выражение лица у него было озабоченное. Такая своенравная, бесстрашная и красивая девушка, скитающаяся по неспокойным дорогам, тем более в холодное время, может легко попасть в беду.

— Даже у субприоров есть глаза, — с усмешкой заметил Кадфаэль, помешивая микстуру от кашля, кипевшую на слабом огне жаровни.

— Однако при ее молодости она подвергалась бы опасности, даже если бы не была так красива. Впрочем, не исключено, что в это самое время она и ее брат уже в каком-нибудь безопасном месте. Очень жаль, что у их дяди иные убеждения и он не может получить пропуск и сам заняться их поисками.

— А ведь он только что из Иерусалима, — задумчиво сказал Хью, — и поэтому не несет ответственности за то, что натворила его партия в Вустере. Я думаю, ты его не знаешь — ведь он стал крестоносцем не так уж давно?

— Это другое поколение, дружище. Прошло уже двадцать шесть лет с тех пор, как я покинул Святую Землю. — Сняв горшок с жаровни, Кадфаэль поставил его на земляной пол, чтобы за ночь он постепенно охладился, и осторожно разогнул спину. Подумать только, что совсем скоро ему стукнет шестьдесят, хотя на вид и можно дать лет на десять меньше. Покряхтев и потерев бока, он добавил: — Боюсь, там сейчас все по-другому. Позолота быстро тускнеет. Из какого порта отплыл этот рыцарь?

— По словам Герварда, из Триполи. Должно быть, во времена своей грешной молодости ты хорошо знал этот город? Мне почему-то, кажется, в тех краях осталось очень мало мест, где бы ты в свое время не побывал.

— Лично я предпочитал гавань Святого Симеона. Там прекрасный порт и хорошие мастера на судоверфях, а всего в нескольких милях вверх по реке — Антиохия.

У него были все основания помнить Антиохию, так как именно там началась и закончилась его карьера крестоносца и его любовная история с Палестиной — этой экзотически красивой, но негостеприимной и жестокой страной золота и засухи. В той тихой гавани, бенедиктинской обители, где он решил наконец бросить якорь и где вся его жизнь была подчинена строгому распорядку, у него не хватало времени даже на воспоминания о местах своей бурной молодости. Сейчас он ясно увидел тот город: сочная зелень речной долины, благодатная тень узеньких улиц, шум и гам базара. И Мариам, продающая овощи и фрукты на улице Парусников, — вызолоченное яростным солнечным светом молодое лицо с тонкими чертами, черные, умащенные маслом волосы, блестевшие под накидкой.

Она скрасила его жизнь, когда он только что прибыл на Восток восемнадцатилетним юношей и когда он возвращался в Европу через двадцать лет закаленным воином и бывалым моряком. Молодая вдова, одинокая и страстная, женщина из народа, которая понравилась бы далеко не каждому — слишком худая, слишком независимая, слишком высокомерная. После смерти мужа в ее душе остались пустота и боль, и молодого чужестранца затянуло в этот омут. В юности он провел с Мариам целый год, перед тем как крестоносцы двинулись дальше, чтобы окружить Иерусалим и вырвать его из рук неверных.

Были у Кадфаэля и другие женщины и до, и после Мариам. Он вспоминал их с благодарностью, не чувствуя при этом за собой никакой вины и не считая увлечения своей молодости греховными. Он приносил радость и получал радость взамен, не причиняя боли ни одной из своих возлюбленных. Если это и было с общепринятой точки зрения слабым аргументом в его пользу, Кадфаэль все равно чувствовал свою правоту. Было бы оскорбительным каяться в том, что он любил такую женщину, как Мариам.

— Теперь у них там, в Палестине, заключены соглашения, которые хотя бы на какое-то время гарантируют мир, — наконец сказал Кадфаэль, оторвавшись от воспоминаний. — Я полагаю, что анжуйский вельможа вполне мог счесть, что он сейчас нужнее здесь, где его госпожа императрица Матильда борется за престол. И, насколько мне известно, у Лорана д'Анже доброе имя. Какая жалость, что он прибыл в Англию, когда взаимная ненависть достигла такого накала.

— Да, какая жалость, что существуют причины для ненависти между достойными людьми, — согласился Хью, поморщившись. — Я — человек короля, и я выбрал его сознательно. Мне нравится Стефан, и я не покину его, какими бы благами меня ни заманивали. Но я вполне понимаю, почему анжуйский барон мчится домой, чтобы служить своей госпоже столь же преданно, как я служу Стефану. Эта война, Кадфаэль, — чудовищное извращение всех человеческих ценностей!

— Не всех, — твердо возразил Кадфаэль. — Насколько мне известно, еще не случалось такого времени, чтобы жизнь была безоблачной и легкой. И все-таки надо надеяться, что твой малыш будет расти в мире, который станет менее жестоким. — Он вздохнул. — Ну вот, на сегодня я здесь закончил, и скоро начнут звонить в колокол.

Они вместе вышли в холодный сумрак сада, где кружились первые снежинки. В воздухе ощущалась зимняя прохлада.

Сначала снегопад был легким и прерывистым. Потом он стал сильнее, подул северо-западный ветер, и мелкий сухой снег превратил ночь в белый кружащийся туман, скрывающий очертания предметов, засыпающий тропинки, меняющий все до неузнаваемости. Снег засыпал долины и начисто вымел склоны холмов. Те, кто поумнее, сидели дома, закрывали ставни и двери и заделывали щели, куда могли проникнуть тонкие белые пальцы метели. Да, это был первый в эту зиму снег и первый суровый мороз.

«Слава Богу, — подумал брат Кадфаэль, услышав, как звонят к повечерию, — слава Богу, сейчас Гервард со своими спутниками уже приближаются к дому, они успеют укрыться в тепле. Но что сейчас с Эрминой и Ивом, затерявшимися где-то между Шрусбери и Вустером, и что с молодой монахиней, сестрой Хиларией, которая бесстрашно решила пойти с детьми, чтобы благополучно довести их до безопасного места?»

В пятый день декабря, около полудня, человек, прибывший с юга, доставил срочную депешу в Шрусберийское аббатство. Предыдущую ночь он провел в Бромфилдском бенедиктинском монастыре и до Шрусбери добрался довольно легко: ему повезло — дорога была еще в сносном состоянии. Приор Бромфилдской обители Леонард до своего повышения был монахом в Шрусбери и старым другом Кадфаэля, знакомым с его искусством врачевания.

— Ночью, — рассказывал гонец, сидя в сарайчике Кадфаэля, — какие-то сердобольные люди принесли в монастырь раненого, которого нашли у обочины дороги, — разбойники его раздели, изувечили и бросили, посчитав мертвым. И он действительно был полумертвый, и состояние у него очень тяжелое. Если бы он пролежал на снегу всю ночь, то к утру замерз бы насмерть. Приор Леонард попросил меня доставить вам депешу, потому что, хотя в том монастыре есть братья, имеющие некоторые познания в медицине, с этим случаем им одним не справиться. Приор сказал, что у тебя, брат, есть военный опыт и поэтому, быть может, ты спасешь этого человека. Если бы ты смог приехать и пожить там, пока он не поправится — или пока его бедная душа не отлетит! — ты бы сделал душеполезное дело.

— Если аббат и наш приор дадут мне разрешение, — ответил обеспокоенный Кадфаэль, — я с радостью поеду. Значит, разбойники рыщут по дорогам так близко от Ладлоу? Что же это делается на юге?!

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая