Необычный монах - Питерс Эллис - Страница 30

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая

Обстоятельства складывались так, что он, сержант, мог рассчитывать на благодарность и от аббата, и от шерифа.

Фитилек горел ровно, не колеблясь, и тусклый, желтый свет лампы Кадфаэля падал на лица всех собравшихся на сеновале людей. Эдди поднялся и отступил на шаг от своего поверженного противника. Тот, все еще задыхавшийся после борьбы, исцарапанный и вконец ошеломленный случившимся, присел и, растерянно моргая большими простодушными глазами, поднял к свету круглое лицо. Юное лицо Джэйкоба из Булдона.

Однако же теперь этот образцовый писец, умник и грамотей, ухитрившийся за короткий срок досконально вникнуть во все детали сложного монастырского хозяйства, знавший счетные книги чуть ли не назубок и так рьяно стремившийся об легчить бремя своего начальника, что в конце концов порешил избавить его от «тяжкой» ноши, вовсе не выглядел наивным, доброжелательным и услужливым юношей.

Изрядно помятый и перепачканный в пыли, он затравленно озирался по сторонам. Во взоре его читались отчаяние и злоба.

Неожиданно взгляд плененного злодея упал на выступившего из-за спины брата Кадфаэля согбенного, но бойкого и улыбчивого старичка. Лампа отчетливо высветила его морщинистое, но подвижное лицо, живость которого составляла разительный контраст с тусклыми, серыми, словно галька, глазами. Выступив из мрака на свет, старик даже не прищурился.

Джэйкоб застонал и вцепился себе в волосы. Он понял все.

— То-то и оно, приятель, — с усмешкой заметил брат Кадфаэль. — Напрасно ты проявил столько прыти. Не было никакой нужды лазить по чердакам да бросаться на добрых людей с ножом. Боюсь, что, окажись на твоем месте уроженец Шрусбери, мне бы нипочем не заманить его в такую ловушку. У нас тут каждый малец знает, что Родри Фихан слеп от рождения.

Уже близился рассвет, когда брат Кадфаэль и сержант подошли к воротам аббатства, и тут вся эта история получила несколько неожиданное завершение. В каморке привратника, на скамье возле не зажженного очага, сидел, сжимая одной рукой горловину вместительного мешка из грубой холстины, бродячий торговец Уорин Герфут. Как выяснилось, он дожидался колокола к заутрене, с тем чтобы, когда обитель пробудится ото сна, передать столь тщательно оберегаемый им мешок со всем содержимым кому-нибудь из монастырского начальства.

— Этот малый заявился ко мне как стемнело, — пояснил привратник. — Сказал, что для надежности ему лучше посидеть у меня, да так и просидел всю ночь, ухватившись за эту торбу. Глаз не сомкнул, а уж о том, чтобы кто-нибудь покараулил вместо него, и слышать не хотел.

Поскольку и аббат, и приор, и келарь еще спали, Уорин согласился вручить свое сокровище Кадфаэлю и сержанту, представителю обители и служителю закона. С самодовольной улыбкой он развязал горловину и показал находившиеся внутри монеты.

— Помнишь, брат, ты говорил, что, ежели эти денежки найдет честный человек да вернет обители, отец аббат не оставит его без награды. Ну а я того малого, молодого писца, с самого начала заподозрил. Больно уж честная у него физиономия, мне такие доверия не внушают. Я так рассудил — грабителю, отобравшему у мастера Рида деньги, надобно было их спрятать, да побыстрее. Потому-то он и обзавелся почти такой же сумой, как у управителя, чтобы незаметно пронести свою добычу. Под те деньги, что он сам насобирал в предместье, хватило бы и простого кошелька. Но, так или иначе, сума у него была, а коли в ней звенели монеты, это никого не удивляло — все знали, что ему доверено собрать кое-какие деньжата. Ежели бы кто заметил, что писец малость припозднился, у него и на то была готова отговорка. Человек он не здешний, да и дело для него новое — как тут управиться быстрее? Стал я, стало быть, за ним присматривать, и нынче вечером удача мне улыбнулась. Как стемнело, писец украдкой улизнул из обители, ну а я — ясное дело, тоже украдкой — обшарил его постель. И не напрасно. Денежки были спрятаны в соломенном тюфяке, все до последней монетки. Теперь они у вас, и надеюсь, вы оба замолвите за меня словечко перед лордом аббатом. Чтобы тот не поскупился на награду. Торговля в последнее время барышей не приносит, а ведь бедному коробейнику тоже надо на что-то жить…

Сержант выслушал Уорина с таким видом, словно не мог поверить своим ушам, окинул его долгим взглядом, а потом недоуменно спросил:

— Послушай, парень, неужто тебе ни разу не приходило в голову просто-напросто закинуть свою торбу на спину да с утра пораньше убраться из обители со всеми деньгами?

— Приходило, достойный сэр, как же без того? В былые времена мне в голову частенько приходило нечто подобное — только вот всякий раз это заканчивалось для меня худо. Жизненный опыт да здравый рассудок подсказывают, что честным человеком быть выгоднее. По мне, так лучше получить малую прибыль, но зато пользоваться ею спокойно, нежели заграбастать шальные деньги, а потом дрожать или, чего доброго, угодить в темницу. Нет уж, чужого добра мне не надо. Так что забирайте это золото, пусть оно все, до последнего пенни, вернется в монастырскую казну. А я во всем положусь на справедливость и великодушие лорда аббата. Уж наверное, он не захочет обидеть честного бедняка.

В 1993 году корреспондент американской газеты «Дейли ньюс», бравший у Эллис Питерс интервью по случаю презентации в США девятнадцатой книги «Хроник брата Кадфаэля», спросил, станет ли она снова Эдит Педжетер. Вопрос журналиста следовало понимать так: намеревается ли она в будущем писать еще что-нибудь, кроме «Хроник», выходивших под снискавшим широчайшую известность литературным псевдонимом Эллис Питерс. «Куда там, — с улыбкой отвечала писательница. — Похоже, я запродана брату Кадфаэлю до конца своих дней!»

Бесспорно, Эдит Педжетер знала, что говорит: на девятом десятке лет человек едва ли может позволить отвлечься от главного дела жизни, а для скромной шропширской затворницы таким делом несомненно стал цикл книг, посвященных добродушному и мудрому бенедиктинскому монаху двенадцатого века, в образе которого искренняя вера в обеспеченное божественным промыслом конечное торжество справедливости на удивление убедительно и естественно сочеталась с порожденным богатым жизненным опытом практицизмом, а столь же искренняя любовь к людям со знанием человеческой природы и отсутствием каких-либо иллюзий на сей счет.

Увы, после того достопамятного интервью Эллис Питерс — будем называть ее так, ибо нам она стала известна под этим именем, — успела выпустить в свет только одну книгу «Хроник». Писательница ушла из жизни, но до самого конца оставалась верна своему герою, полюбившемуся миллионам читателей в разных уголках мира.

Истории литературы известны примеры того, как порожденный писательской фантазией герой обретал некую самостоятельность и как будто сам начинал диктовать автору свою волю. Незабвенный коллега брата Кадфаэля Шерлок Холмс так допек своего создателя, что сэр Артур Конан Дойль даже попытался избавиться от него — да куда там. Убить литературное детище оказалось труднее, нежели породить его, ибо возмущенные читатели заставили автора воскресить героя.

Однако у Эллис Питерс подобных проблем, похоже, не возникало. Брата Кадфаэля она любила всем сердцем, и то, что он оставался ее неразлучным спутником на протяжении почти двух десятилетий, ничуть ее не тяготило.

Сама Эллис Питерс на склоне лет утверждала, что прожила счастливую жизнь, ибо всегда имела возможность заниматься любимым делом. Литература была главной ее любовью — стремление писать — главным стремлением. Она не обзавелась семьей, не оставила после себя детей, и всю душу, все тепло своего сердца вложила в написанные ею книги. Писать же она — тогда еще не Эллис Питерс, а Эдит Педжетер — принялась довольно рано. Начало ее литературной биографии было положено в 1936 году с выходом в свет исторического романа из древнеримской жизни «Гортензий, друг Нерона». Примечательно, что начинающая писательница смело обратившаяся к теме, требующей, по меньшей мере определенных исторических познаний, работала в то время помощницей аптекаря. Впрочем, высшего образования она так и не получила. Ей хотелось одного — писать, писать и писать. Что же до эрудиции, то по мнению двадцатидвухлетней Эдит нехватку таковой всегда можно было восполнить с помощью самообразования.

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая