Монаший капюшон - Питерс Эллис - Страница 19
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
— Есть тут у меня овсяные лепешки, я их сам пек, и кусочек сыра найдется, и яблоки. Подкрепитесь как следует, а я тем временем пораскину мозгами. Тебе, Эдви, лучше всего будет вернуться поутру домой — как только откроют ворота. Ты постарайся прошмыгнуть как-нибудь незаметно и сделай вид, что вовсе не отлучался из города, ну разве что по обычным надобностям. И никому ни слова, кроме тех, в ком ты вполне уверен.
Монах понимал, что мальчик обязательно поделится с родителями, чтобы вся семья сплотилась для защиты Эдвина.
— Но вот твой приятель — это совсем другое дело.
— Ты не бросишь его? — заволновался уминавший овсяную лепешку Эдви.
— Ни в коем случае.
Хотя, наверное, надо было бы убедить паренька добровольно отдаться в руки правосудия, твердо отстаивать свою невиновность и верить в справедливость закона. Монах так бы и сделал, когда бы сам свято верил в непогрешимость людского суда. Но как раз такой веры у Кадфаэля и не было. Властям нужен виновный, сержант уверен в том, что идет по верному следу, и нетрудно предвидеть, что переубедить его будет совсем нелегко. Выслушав доводы Кадфаэля, он скорее всего отмахнется — дескать, малец наплел с три короба, а старый дуралей и уши развесил.
— Домой я идти не могу, — пробормотал Эдвин, мрачного выражения его лица не скрывало даже то, что одна щека была оттопырена яблоком, а на другой красовалась свежая царапина. — И к матушке тоже. У нее и без того беспокойства хватает.
— Сегодня ночью вы оба можете остаться здесь, заодно и огонь в моей жаровне поддерживать будете. Под лавкой есть одеяла, вам будет тепло, и до утра никто вас не побеспокоит. Но днем сюда частенько заглядывают, так что придется спровадить вас отсюда с утра пораньше. Один отправится домой, а другой... Что ж, будем надеяться, что укрываться тебе надобно будет лишь несколько дней. А коли так, лучше оставаться неподалеку, вряд ли тебя будут искать в аббатстве.
Монах умолк и призадумался. Хорошо бы спрятать парнишку на сеновале над конюшней. Там хоть не замерзнешь: в солому можно зарыться, да и от лошадок тепло идет. Правда, сейчас, перед праздником, понаехала такая прорва народу, снуют туда-сюда, а к тому же многих слуг наверняка отошлют спать на сеновал, к лошадям поближе. Но есть и еще одно место, за монастырскими стенами, где аббатство проводит конские ярмарки. Там ведь тоже есть сарай с сеновалом, принадлежит он обители, но пользуются им и купцы во время конских торгов. Сейчас там пусто, на чердаке полно сена и соломы, так что вполне можно скоротать ночку-другую. Да и случись что непредвиденное, удрать оттуда все-таки полегче будет. Хотя не приведи Господи, чтобы до этого дело дошло!
— Есть у меня на примете одно местечко. Отправлю тебя туда на рассвете. Еда и питье у тебя будут, но, парень, придется тебе набраться терпения и сидеть тихо, как мышка.
— Лучше уж там сидеть, — пылко заявил Эдвин, — чем угодить в лапы к шерифу. Спасибо тебе, брат. Но только... дальше-то что, как я из этого выпутаюсь? Не могу же я прятаться там вечно!
— Приятель, — наставительно произнес Кадфаэль, — есть только один способ выпутаться из этой передряги. Надо дознаться, кто настоящий убийца. Сам-то ты вряд ли сумеешь это сделать, придется тебе положиться на меня. А для меня это — дело чести, я взялся за него и доведу до конца. Ну а теперь мне пора идти, а то в церковь не поспею. Поутру, до заутрени, я наведаюсь и помогу тебе выбраться отсюда.
Брат Марк исполнил просьбу: свернутая ряса лежала под лавкой Кадфаэля. Поднявшись за час до того, как должны были звонить к заутрене, монах надел рясу под свою собственную, вышел из кельи и по черной лестнице через церковь пробрался во двор. Зимой рассветает поздно, а эта ночь была к тому же безлунной и облачной, царила полная тишина, и двор был пуст. Для Эдви представилась прекрасная возможность улизнуть из обители через церковь тем же путём, каким он и пришел, а там пробежаться по холодку через мост и прошмыгнуть в город, как только откроют ворота. Паренек знает Шрусбери как свои пять пальцев, для него не составит труда незаметно добраться до дома, даже если за мастерской и следят.
Что же до Эдвина, то, напялив черную рясу и капюшон, он вполне сойдет за скромного послушника. Паренек напомнил Кадфаэлю брата Марка в то время, когда тот был новичком, всего остерегался и не ждал от навязанной ему стези ничего хорошего: та же напряженная походка, судорожно сцепленные руки в широких рукавах рясы, постоянно настороженный и испуганный взгляд. Но была и разница: Эдвин отчасти воспринимал это как игру. Несмотря на грозящую опасность, он не мог не радоваться захватывающему приключению. Хватит ли парнишке благоразумия и выдержки, чтобы сидеть в укрытии не высовываясь? Не поддастся ли он искушению выбраться наружу и поболтаться по окрестностям? Лучше об этом не думать, решил Кадфаэль.
Бок о бок они прошли через крытую аркаду и церковь, вышли за стены обители через приходскую дверь и свернули направо, в сторону от сторожки. Вокруг по-прежнему было темно и тихо.
— Эта дорога ведет на Лондон, да? — прошептал Эдвин из-под надвинутого капюшона.
— Верно. Но не вздумай воспользоваться ею, даже если — не дай Бог — тебе придется бежать. К часовне Святого Жиля наверняка вышлют патруль. Так что затаись и будь тише воды, ниже травы. Мне всяко потребуется несколько дней, чтобы выяснить, что можно предпринять.
Широкая треугольная площадка, на которой проходили конные ярмарки, поблескивала от инея. Близ монастырской стены высился принадлежавший аббатству сарай. Большие двери были закрыты и заперты, но сзади имелась лестница, которая вела на сеновал. К тому времени появились и прохожие, но их было немного, и никто не обратил внимания на двух бенедиктинских монахов, взбирающихся на собственный сеновал. Дверь была заперта, но Кадфаэль захватил ключ и отворил ее. Они зашли и оказались в темноте — было тепло и пахло сеном.
— Ключ я тебе оставить не могу, его придется вернуть, но дверь запирать не стану — вдруг тебе придется спасаться бегством. Вот тебе хлеб, бобы, творог и яблоки, а в этой фляжке слабенький эль. Рясу оставь себе, все ночью теплее будет. Ну а спать на соломе — самое милое дело. Я к тебе непременно загляну, и, когда приду, постучу вот так, чтобы ты сразу понял, что это я... Хотя навряд ли сюда еще кого-нибудь занесет. Но если кто-то полезет на сеновал без условного стука, мигом зарывайся в солому — чего-чего, а ее тут навалом.
Парнишка посерьезнел, наверное, почувствовал себя покинутым и одиноким. Кадфаэль протянул руку и откинул капюшон с копны мальчишеских кудрей. В утреннем свете стали различимы черты овального решительного лица и широко раскрытые глаза, глядевшие на монаха.
— Тебе не мешает выспаться. На твоем месте я бы зарылся поглубже, где потеплее, и проспал целый день. Знай, я тебя не покину.
— Я знаю, — твердо ответил Эдвин. Парнишка, может, и не очень-то верил в то, что и вместе они сумеют добиться успеха, но чувствовал, что на худой конец он не один. У него есть любящая семья, верный друг и связной — Эдви, и надежный союзник — брат Кадфаэль. И он знал, кто переживает за него больше всех. Голос паренька на какой-то миг дрогнул, но он тут же собрался с духом и заявил: — Скажи моей матушке, что я никогда не делал и не желал ему зла.
— Дурачок, — ласково промолвил Кадфаэль, — как ты думаешь, кто убедил меня в этом, если не твоя мать?
Слабый свет был по-волшебному мягок, и лицо, которое видел монах, еще не сформировавшееся лицо подростка, казалось, могло принадлежать и юноше, и девушке, и мужчине, и женщине.
— Ты очень похож, на нее, — признался Кадфаэль, вспоминая девушку, почти такую же юную, которую он обнимал и целовал в обманчивом свете утра, в то время как родители ее считали, что дочь мирно спит в девичьей постели. В этот момент он позабыл обо всех женщинах, которых знал и на Востоке, и на Западе, — и надеялся, что они сохранили о нем только добрую память.
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
