Тайна Нефертити - - Страница 42

• Предыдущая
• 42/49
• Следующая

Мне повезло и еще кое в чем. Кинжал лежал на груди мумии рядом с тем местом, где были разрезаны бинты. Это действительно оказалось удачей, потому что потребовалось бы много времени, чтобы снять оставшиеся бинты. Некоторые из них сгнили от времени, но верхние слои превратились в затвердевшую массу, словно склеенные клеем. Однако это был не клей, а что-то вроде смолы. Неизвестно, зачем эту липкую дрянь, которая застывает в черную твердую массу, лили на запеленутую мумию, но так бывало часто. Поэтому я обрадовалась, когда заметила, что на левом боку мумии, чуть выше ребер, блестит что-то золотое. Странно, как Джейк не увидел этого, разрезая бинты и снимая с тела мумии скарабея. Я хотела бы убедить себя в том, что он предвидел, как сильно мне понадобится этот кинжал. Сейчас мне не помешала бы парочка добрых предзнаменований.

Эти мысли выглядят до абсурдности холодными и трезвыми для персоны, которая предприняла все вышеописанные действия. Тем не менее они не передают мое душевное состояние с достоверной степенью точности. Исходя из своей последней теории, я прошла через и за пределы мыслимых страхов и теперь находилась в состоянии ледяного спокойствия. Если я не смогу выбраться из этого места вовремя, чтобы предупредить человека, который сидит, ничего не подозревая, в своем кабинете Луксорского института, мне будет все равно, выберусь я или нет. Если змея ужалит меня, когда я буду проходить мимо, так тому и быть. Я всегда смогу воспользоваться кинжалом, чтобы вскрыть себе вены. Судя по тому, что рассказывают люди, смерть от потери крови относительно приятная — по сравнению со смертью от змеиного укуса.

В Египте полно змей, и добрая половина их — ядовитые. Обычно они избегают человеческих жилищ, но по крайней мере дважды за мое пребывание в этой стране ядовитые рептилии пробирались во двор института. Одну из них убил Джейк, выстрелив ей в голову из пистолета. Абдул, привратник, избавил нас от другой, пригвоздив ее к земле ударом ножа.

Абдул — хороший учитель, но прошло десять лет с тех пор, как я тренировалась в метании ножа. Маловероятно, что мой удар будет меток. Но я решила попробовать.

Я твердым шагом двинулась вперед, заручившись своим сверхъестественным спокойствием, и боги Древнего Египта по обеим сторонам коридора шествовали вместе со мной в торжественной процессии. Абинус, Осирис, Маат, стройная богиня правды в своей изысканной короне из перьев, Иссида, жена и мать, Ра, Хатор, символизирующие любовь и красоту. Невозмутимые и далекие, застывшие в позах, предусмотренных ритуалом, божества другой страны и другого времени... Я должна была бы чувствовать себя ничтожной смертной в их священных рядах, но по мере продвижения вперед я все больше ощущала свою причастность к этой процессии — словно руки, воздетые над мертвым телом в ритуальном жесте благословения и покровительства, ниспосылали их и на мою всклокоченную голову. Если рассуждать спокойно и здраво, может, шелестящий звук просто плод моего воображения? Может, там и не было никакой змеи?

Нет, в предзнаменованиях и вправду нет никакого проку. Змея там все-таки была!

На этот раз я не только слышала, но и видела ее. Сухое шуршание привлекло мой взгляд к месту у подножия ступенек, где над пружинистыми кольцами тела возвышалась плоская пятнистая голова. Я увидела это только на мгновение, и тут же мой фонарик заморгал и погас.

Несколькими часами раньше я бы с воплем бросилась назад по темному проходу и чудом не размозжила бы себе голову о стену. Теперь я даже не потрудилась ругнуться.

Мне пришла мысль прочесть короткую молитву. Вот уж если говорить о Божьей помощи тем, кто помогает себе сам, то это был как раз такой случай. Едва ли мне стоило ожидать, чтобы Всевышний наградил меня еще одним фонариком. Так или иначе, я была озадачена относительно того, кому направлять мольбы о чудесной помощи. Наверху, в селении, молились Аллаху, что было, если придерживаться экуменизма[26], еще одним именем Господа. Но здесь, внизу, в темноте, все еще жили древние боги. Они не исчезли, когда погас свет, напротив, они как будто плотнее обступили меня. С головами ибиса, ястреба, шакала — невероятные соединения человека и животного... Однако могу сказать одно: в тот момент они казались вполне реальными. Может, молитва Тоту, богу письма, счета и мудрости с головой ибиса, подойдет больше всего?

И тут я вспомнила о другом фонарике.

Есть причина, по которой я не подумала о нем раньше. Блоч либо забыл о нем, либо счел, что осколки лампы Хассана были осколками того фонарика, который он оставил мне. Я положила его куда-то на пол, перед тем как мы с Хассаном прошлись в неистовом танце по камере, сокрушая все на своем пути. Я сочла, что фонарик был раздавлен, и, по-видимому, была права. Но уязвимая часть фонаря — лампочка. Батарейки могли благополучно сохраниться и еще действовали.

Мой путь назад по длинному коридору в кромешной тьме мог показаться кошмарным сном, если бы я все еще не пребывала в состоянии странной отрешенности, сожалея лишь о том, что теряю драгоценное время. Мне приходилось передвигаться медленно, потому что я не знала, насколько далеко нахожусь от очередного ряда ступенек. В какой-то момент мне пришлось ползти на четвереньках, хотя пол был усеян мелкой галькой и гравием, а кожа на руках уже содрана до мяса.

Наконец, когда одна моя нога, не найдя опоры, повисла в воздухе, я обнаружила ступеньки. Я забыла, сколько их там было, и едва не выронила из рук фонарь, когда, приготовившись сделать еще один шаг вниз, со всей силой поставила ступню на твердый каменный пол десятью дюймами выше, чем ожидала. От удара у меня лязгнули зубы, а из глаз посыпались искры.

Когда я снова медленно двинулась вперед, на лбу у меня выступил пот. Если бы я уронила фонарик, мне пришел бы конец. Оставалось лишь ощупью вернуться назад, не обращая внимания на змею и надеясь, что либо она неядовитая, либо ее не так легко разозлить, а потом обшарить руками всю поверхность стены около гранитной плиты в отчаянной надежде обнаружить заваленный выход. В таком плане было слишком много слабых мест.

Когда я ощупью пробиралась по заставленной утварью камере с саркофагом, произошло нечто такое, что чуть не пробило ледяной панцирь моего хладнокровия. Мне до сих пор иногда снится, как моя рука, небрежно отшвыривая кувшины, короба и разбросанные по полу золотые украшения, касается холодной щеки Ди.

Я все-таки нашла свой фонарик, отвинтила заднюю крышку и вставила батарейки в тот, другой. Я предусмотрительно направила его на потолок, прежде чем включить, и, когда благословенный желтый луч появился, не оглядываясь, быстро вышла из камеры.

Сказать, что фонарь горел хорошо, было бы совсем недостаточно. Свет его был ярким и сильным, значит, батарейки прослужат еще долго. Но это не важно. То, что мне предстояло, я должна сделать быстро.

Змея была все еще там. Я включила свет на полную мощность, и она отреагировала: плоская голова послушно повернулась в мою сторону, и два глаза, блестящие, как кусочки обсидиана, уставились... но не на меня, а на источник света.

Змея оказалась полозом. Обычным, большим — и неядовитым.

Я сказала «простите», когда проходила мимо, и услышала, как он испуганно заскользил прочь по коридору.

Только когда я добралась до верхних ступеней и мой взгляд упал на золотую рукоять кинжала, зажатого в потной руке, напряжение дало себя знать. Я долго смеялась и, возможно, немного всплакнула и точно помню, что наградила мистера Блоча несколькими нелестными эпитетами. Он считал себя очень сообразительным — клянусь Богом, так оно и было. Ядовитых змей в спешке нелегко найти, и они, как ни досадно, не разбираются, кого следует жалить, а кого — нет. Но Блоч был уверен, что, если даже я наберусь храбрости проверить, правдиво ли его предостережение, один только вид и шипение змеи, любой змеи, обратят меня в поспешное бегство. И он был прав! Он просчитался только в одном, и трудно винить его за это, поскольку я и сама не знала, что, оказывается, жизнь другого человека для меня гораздо важнее, чем все эти гробницы, сокровища, и что ради ее спасения я не убоюсь и пятидесяти кобр, изрыгающих яд.

• Предыдущая
• 42/49
• Следующая