Таящийся ужас 3 - Гриньков Владимир Васильевич - Страница 30

— Перестань, — сказал Матвеев. — Там никого нет.

— Закрой дверь, — попросил Баклагов. — Оттуда холодом тянет.

Коля появился в палате через два часа. Он был хмур и неразговорчив.

— Как свидание? — поинтересовался Баклагов.

— Нормально, — буркнул Коля. — Просто великолепно.

— He переживай, — посоветовал Баклагов. — Перейдешь на другую работу — и все.

Коля замер, осмысливая услышанное.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Я говорю, что ты можешь поменять место работы.

Коля резко повернулся:

— Откуда ты знаешь обо всем?

Баклагов пожал плечами:

— Знаю — и все.

— Они растрезвонили, что я лежу на Камышовой даче. — Коля замотал головой. — Они объявили, что меня лечат в психушке! Жена говорит, что…

— Брось, не надо, — спокойно сказал Баклагов, — тебе ведь достаточно сменить место работы.

— Но почему они это сделали?

— О ком ты говоришь?

— О тех, кто распустил все эти слухи.

— Забудь о них, — сказал Баклагов. — Забывая о своих врагах, мы не даем разгореться чувству мести.

С вечера этого дня Родионов втрое увеличил дозу вводимых Баклагову лекарств. Медсестра посмотрела на доктора недоверчиво, когда он сказал ей об этом, но Родионов повторил упрямо:

— Все делать так, как я сказал, — и вышел из манипуляционной.

В своем кабинете Родионов взял карточку больного. Фамилия: Баклагов. Имя: прочерк. Отчество: прочерк. Год рождения: прочерк. Место рождения: прочерк. «Он никто, этот Баклагов, — подумал доктор. — Фантом, привидение. Он пришел ниоткуда и уйдет в никуда».

Коля повесился ночью. Задремавшая за своим столом дежурная медсестра не слышала, как он крадучись прошел мимо нее. В пустой дежурке Коля привязал к трубе веревку с петлей и спрыгнул со стола. Утром его нашли. Медсестра зашла в комнату, Коля висел под потолком, показывая ей синий язык. Медсестра, прежде чем потерять сознание, вскрикнула. Сбежались люди.

Баклагов не пошел смотреть на покойника. Сидел в палате, мрачно глядя в пол, иногда шептал что-то, но слов было не разобрать.

Доктор Родионов метался по коридору, отдавая бессмысленные распоряжения, пока Матвеев не увел его в кабинет — чтобы не мешал. Все подавленно молчали. Больные разошлись по палатам, каждый угрюмо думал о своем.

— Ужас, что творится, — сказал Родионов. — Уму непостижимо.

Матвеев ничего не ответил, пошел в палату к Баклагову. Одеяло на Колиной кровати было скомкано. Матвеев сдвинул одеяло в сторону, чтобы присесть, но, перехватив обращенные к нему взгляды, остался стоять.

— Почему он повесился? — спросил Матвеев. — Ты знаешь?

— Знаю, — кивнул Баклагов. — Кто-то рассказал на его работе, что он лежит здесь. Ему об этом сказала вчера жена.

— И из-за этого он полез в петлю?

— А разве этого мало?

— Но ведь он мог просто уйти с той работы.

— Я ему вчера об этом говорил, хотя и сам не верил в сказанное.

— Почему?

— Потому что уйти с работы — значит признать, что слухи правдивы.

— Да наплевать на то, что о тебе говорят! — воскликнул Матвеев.

— На себя-то не наплюешь, — пожал плечами Баклагов. — Коля ведь не людей испугался, а себя. Он переступил порог, за которым осознание того, что ты не такой, как все.

— Но ведь это правда.

— Не знаю, — покачал головой Баклагов. — Есть два пути: поверить в это или не поверить. Коля поверил.

— Значит, он сам виноват?

— Конечно, нет. Его толкнули на это, убедив, что он ненормальный.

— Он, по-твоему, нормальный?

— А в чем критерий нормальности?

Матвеев с досадой махнул рукой и вышел.

После этого Матвеев заболел. Ему поставили диагноз — ОРЗ и выписали больничный. Неделю он провалялся в постели, посасывая пиво, которое ему приносил сосед, пока не понял, что он не болен, а лишь взял тайм-аут, подумать. Он стал вспоминать, о чем же думал все эти дни, и с удивлением обнаружил — о Баклагове. Этот больной занимал все его мысли. Матвеев понял, что он теперь всегда будет думать только о нем — и ни о ком больше. Со временем эти мысли превратятся в навязчивый липкий бред, Баклагов будет приходить к нему по ночам в его снах, и не будет спасения. Когда Матвеев понял это, он закрыл больничный и вышел на работу.

Первым делом он заглянул в восьмую палату. На койке Баклагова лежал незнакомый ему человек.

— Баклагов где? — спросил Матвеев, почему-то испугавшись.

Один из больных поднял голову, посмотрел на него.

— Где Баклагов? — повторил вопрос Матвеев.

— Его в четырнадцатую перевели, — сказал больной. — Он совсем плохой стал.

Матвеев и без этого понял, что Баклагов плох, раз его перевели в четырнадцатую: в эту палату с зарешеченным окном и единственной койкой, привинченной к полу, помещали самых безнадежных.

Медсестра улыбнулась ему, когда он шел по коридору:

— С выздоровлением.

— Привет! — бросил он. — Ключ от четырнадцатой у тебя?

— Да, а зачем…

— Давай! — сказал Матвеев.

Баклагов лежал на кровати, раскинув руки, и смотрел в потолок. Матвеева поразил землистый цвет его лица.

— Эй, — позвал Матвеев. — Ты меня слышишь?

— Он совсем плохой, — сказала за его спиной медсестра. — Лекарства ему почти не помогают.

— Что ты ему колешь?

— Я — ничего. Родионов сам им занимается.

— Сам? — Матвеев резко повернулся к ней и тут же опустил глаза, обо всем уже догадавшись.

— Да, конечно, сам — как же иначе.

Он взял рукой лицо Баклагова и повернул к себе. Глаза больного смотрели сквозь него, не узнавая.

— Хорош, — пробормотал Матвеев. — Ничего не скажешь.

Он повернулся к медсестре:

— Где сейчас Родионов?

— У главного. — Она вздохнула. — У него неприятности какие-то, комиссия третий день работает.

— Неприятности? — вскинул брови Матвеев.

Медсестра оглянулась на дверь и сказала, понизив голос до шепота:

— Там какая-то история всплыла некрасивая, вроде партия медикаментов пропала три года назад.

— Их Родионов украл, что ли?

— Он их и в глаза не видел.

— Почему же у него неприятности?

— Все валят на него.

— Зачем?

— Его место кому-то понадобилось.

— А ему что — в тюрьму идти из-за этого?

— Ну ты же видишь, что делается, — развела руками медсестра. — Все это так неожиданно.

— Да, пожалуй, — пробормотал Матвеев и повернулся к Баклагову.

Ему показалось, что взгляд Баклагова принял осмысленное выражение.

— Привет, — сказал Матвеев.

Баклагов расцепил свои коричневые губы и произнес с усилием:

— Привет.

— Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

— Выйди, пожалуйста, — попросил Матвеев медсестру.

Когда дверь за ней закрылась, он придвинул к кровати стул и сел. Баклагов молча следил за его действиями.

— У Родионова неприятности, — сказал Матвеев. — На него вешают дело, к которому он не имеет никакого отношения.

— Бывает, — сказал Баклагов. — Такое иногда случается в жизни.

— Говорят, он тобой лично занялся?

— Ты же видишь, — слабо улыбнулся Баклагов.

— Он хочет помочь тебе.

— Возможно.

— Он вообще отличный врач — любого может поставить на ноги.

— Возможно.

— Что ты заладил — возможно, возможно, — раздраженно сказал Матвеев.

— А ты что-то другое от меня хочешь услышать? — спросил Баклагов и посмотрел Матвееву в глаза.

— Мне кажется, что у Родионова неприятности начались не просто так.

— Неужели?

— И то, что его место кому-то якобы понадобилось, — это все чепуха, — продолжал Матвеев. — Ведь до этого все было спокойно.

— До чего — «до этого»? — спросил Баклагов.

— До того, как он вплотную тобой занялся.

— Может быть, это просто совпадение? — спросил Баклагов, и Матвееву в его голосе послышалась насмешка.

— У меня свои соображения на этот счет.