Ночной поезд в Мемфис - Питерс Элизабет - Страница 73

• Предыдущая
• 73/94
• Следующая

— Но корабля там еще не будет, не так ли? — сказала я, промокая рукавом вспотевшее лицо.

— Наверное, нет. Но будь уверена, Бленкайрон поторопится. Он погрузит добычу и отправится в путь как можно скорее, а «Царица Нила» способна развивать весьма приличную скорость. Если они будут плыть днем и ночью, а Бленкайрон использует все свое влияние, чтобы их без задержки пропустили через шлюзы, она может дойти до Каира за несколько дней. Мы или Шмидт должны оказаться там до ее прибытия.

Он небрежно засунул руку в карман и извлек из него нагрудное украшение Тутанхамона. Тускло отсвечивая золотом, бирюзой и кораллами, оно лежало у него на ладони, покрывая всю ее поверхность. Огромный голубой скарабей в центре композиции держал в вытянутых клешнях сердоликовый солнечный диск.

У Фейсала перехватило дыхание:

— Это из коллекции Бленкайрона? Очень предусмотрительно, Джонни. Этого будет достаточно, чтобы...

Джон потряс взлохмаченной шевелюрой:

— Этого, разумеется, будет достаточно, чтобы привлечь внимание музейных властей, именно поэтому я... э-э-э... позаимствовал его. Но если Бленкайрону удастся выехать из страны и вывезти коллекцию, я едва ли смогу доказать, где именно это взял. Допустим даже, что обнаружится подделка некоторых других музейных экспонатов, но в этой части мира дела делаются долго, да и в любой его части бюрократы не любят ничего предпринимать. А пока они будут обсуждать, согласовывать, препираться и раздумывать, нам придется прозябать в тюремной камере. Это, конечно, в лучшем случае.

— Мне больше нравится, когда ты шутишь фривольно.

— А мне нет. — Фейсал встал. — Пора ехать.

Даже зная, какие здесь дороги, я не верила, что понадобится шесть часов, чтобы преодолеть менее тридцати миль. Думаю, все еще обошлось хорошо: никого не укусили ни скорпион, ни кобра, и джип не развалился, если не считать потери одной дверцы, которую Фейсал, впрочем, привязал снова. У нас облысели только две покрышки. По всему пути следования от основного каньона ответвлялись маленькие «аппендиксы», и порой было очень трудно отличить главное направление от тупика. Один раз мы проехали по такому боковому каньону около мили, прежде чем Фейсал понял, что ошибся. Пришлось выбираться назад. По мере того как солнце поднималось все выше, его лучи все больше проникали в каньон, и жара становилась все сильнее. Мы все взмокли, пот катил с нас градом. Когда же добрались до конца первого вади, то обнаружили перед собой крутой склон, полностью заваленный камнями.

— Здесь есть какой-нибудь объезд? — спросила я.

Мои спутники повернулись и молча выразительно посмотрели на меня. Фейсал снял рубашку; пот стекал у него по лицу и застаивался в углублениях над ключицами. Жаль, что я слишком изнемогала от жары и усталости, чтобы по достоинству оценить открывшуюся картину: у Фейсала действительно была великолепная фигура. Джон предпочел свою не обнажать.

— Нет, моя дорогая, — подчеркнуто сдержанно ответил на мой вопрос Фейсал, оскалившись всеми своими восхитительными белыми зубами. — Это и есть дорога. Единственная. Должно быть, после того как я был здесь в последний раз, произошло землетрясение или наводнение.

Он обошел машину и стал рыться в ржавых инструментах, кучей наваленных под задним сиденьем. Я больше не задавала вопросов. Выбор был ясен даже для меня: либо мы бросаем джип и идем дальше пешком, либо расчищаем проезд, достаточный для того, чтобы в него могла протиснуться машина.

Работа была бы нелегкой, даже если бы у нас имелись необходимые приспособления, а погода не была столь изнуряющей, но имея лишь гаечный ключ в качестве рычага, температуру воздуха под сто градусов[53] и катастрофически уменьшающийся запас воды... Помню, я с глубоким сочувствием подумала о Сизифе, том бедном парне, которого, согласно греческой легенде, боги обрекли вечно толкать в гору огромные валуны. Причем, как только он достигал вершины, камень снова скатывался вниз.

Когда мы остановились немного передохнуть, Фейсал вытер лоб грязной тряпкой, некогда бывшей белоснежным носовым платком. Теперь солнце чуть сдвинулось к западу и появилась крохотная полоска тени. Мы, передавая друг другу бутылку с водой, отдуваясь, устроились в этой тени. Даже Джон слишком устал, чтобы шутить. Его рубашка промокла насквозь, причем пропиталась она не только потом. Наверное, снова открылась огнестрельная рана. Он почувствовал на себе мой взгляд, поднял голову и тяжело посмотрел на меня, словно запрещая говорить на эту тему. Я промолчала.

Спустя несколько минут Фейсал сказал:

— Еще немного, и будет достаточно.

— Вы действительно так думаете? — с надеждой спросила я.

— Действительно. — Он взял мою руку и оглядел сначала изодранную ладонь, потом сломанные ногти, из-под которых сочилась кровь.

— Да, это не руки леди, — вздохнула я. — Боюсь, меня не пригласят на обед во дворец.

— В моем списке вы будете первой, — проникновенно сказал Фейсал и поднес мои кровоточащие пальцы к губам.

Джон встал:

— Мне очень неловко прерывать эту нежную сцену, но не пора ли продолжить?

Когда Фейсал объявил, что работа окончена, на склоне оставалась еще масса камней. Мы все забрались в джип. Фейсал дал задний ход, чтобы разогнаться, и нажал на газ. Я закрыла глаза и не открывала их, пока джип не перескочил через камни, в которые упирался, когда стоял на месте, и не начал спускаться. Спуск был не таким крутым, как подъем, но не менее тряским. Когда мы очутились на сравнительно ровной поверхности, Фейсал увеличил скорость, и я открыла глаза.

Он наблюдал за мной в треснувшее зеркало заднего вида.

— Худшее позади! — прокричал он. — Теперь осталось недолго.

— Не смотрите на меня! — прокричала я в ответ. — Не отвлекайтесь от, извините за выражение, дороги.

Я приобрела новый жизненный опыт: больше нигде и никогда не стану жаловаться на плохие дороги. По сравнению с той, что мы преодолели, нынешняя казалась мне гладкой и мягкой, как кусок пирога. Только теперь я по-настоящему ощутила невыносимую жару. Воздух был немыслимо сух, я чувствовала, как моя кожа натягивается и даже потрескивает. Примерно час спустя Фейсал заглушил мотор.

— Мы почти на месте. Сюда уже забредают люди, поэтому нам лучше залечь до темноты.

Растянувшись на твердой земле, мы допили остатки воды. Я была совершенно измочалена, но спать не хотелось. Дождавшись, когда Джон заснет или отключится, что обычно случалось с ним раньше, я сказала:

— Он долго не выдержит.

— Знаю. Но сейчас мы ничего не можем для него сделать. Отдохните, Вики. Вы сегодня героически потрудились.

— А что будет, когда мы доберемся до Амарны?

— Он что-то задумал, но не спрашивайте меня, что именно. Мне он дал распоряжения только относительно того, куда я должен пойти и что сказать, но не соизволил объяснить остальное. — Фейсал потянулся и глубоко, прочувствованно вздохнул. — По крайней мере мы можем быть уверены, что нас никто не видел. Только идиот мог решиться ехать по этой дороге. Не волнуйтесь, дорогая, мы подкупим или запугаем кого-нибудь, чтобы заставить нам помочь.

— Но у нас больше нет денег.

Длинные, пушистые ресницы Фейсала уже начали опускаться, но тут он снова открыл глаза и лукаво мне улыбнулся:

— А мы что-нибудь продадим. Например, вас. За женщину, которая умеет так работать, дадут хорошую цену.

Я оставила его в покое, чтобы он поспал. Сама я тоже пыталась уснуть, но безуспешно, поэтому просто лежала, прислушиваясь к дыханию Джона и наблюдая за тем, как темнело небо и в нем зажигались звезды.

Наконец Фейсал пошевелился:

— Мы всю воду прикончили?

— Есть немного лимонада. Я припрятала.

— Правильно сделали. Ну ладно, начнем, Джонни?

— Я же говорил тебе, чтобы ты меня так не называл, — послышался из темноты раздраженный голос.

— Наверное, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли «Голубыми Глазами»? Может быть, когда-нибудь один из вас разъяснит мне смысл этого эзотерического выражения?

• Предыдущая
• 73/94
• Следующая