Не тяни леопарда за хвост - Питерс Элизабет - Страница 15

• Предыдущая
• 15/76
• Следующая

Пожав плечами, Уолтер улыбнулся и сменил тему. Я же вернулась к ней, едва мы с Эмерсоном переступили порог спальни.

— Послушай-ка, дорогой... Раз уж так сложилось, я готова взять детей, но не понимаю, почему ты пошел на поводу у Джеймса. Уж не связано ли это с последним художеством нашего сына? Дай слово, что ты не задумал отомстить Рамсесу за то, что он посмел отредактировать твою рукопись.

— Что за возмутительное обвинение! — вспыхнул Эмерсон. — В жизни не слыхивал ничего подобного! Чтобы я стал мстить ребенку? Своему мальчику?! Моему единственному наследнику, моей надежде, оплоту моей старости...

— Отлично. Так я и думала. Может, попрощаемся с ним?

— Он уже спит.

— Исключено.

Рамсес не спал. В комнате было темно, если не считать небольшого островка света от настольной лампы. Эвелина, нежная и заботливая мама, свято верит в пользу ночников. «Малыши так боятся темноты, моя дорогая Амелия!». Рамсес темноты не боится (хотелось бы мне знать, чего вообще боится этот ребенок), но против ночника не возражает. Только использует его не по назначению. Едва мы открыли дверь, как он опустил тяжеленный фолиант, который читал на сон грядущий, и сел на кровати.

— Добрый вечер, мамочка. Добрый вечер, папочка. Я испытывал опасение, что сегодня вас не увижу, поскольку вызвал у папочки справедливый гнев.

Счастлив признать, что это опасение оказалось ошибочным. Даже абсурдные теории мистера Баджа по вопросу мумифицирования, высказанные этим джентльменом в его последнем научном опусе, не смогли полностью отвлечь меня от угрызений...

— Не стоит читать при ночнике, Рамсес. — Присев на краешек кровати, я забрала книгу. — Глаза испортишь. Тебе давно пора спать. А еще лучше — подумать как следует над своим поведением. Папа не зря рассердился. Ты должен попросить у него прощения.

— Я уже извинился, мамочка. Не один раз. Но...

— Никаких «но», Рамсес.

— Просто я думал, что папочка будет рад помощи. Зная, насколько он занят и как торопит его издатель... и как ты, мамочка, постоянно напоминаешь папочке о необходимости закончить...

— Ничего себе! — Меня с кровати как ветром сдуло. Подумать только! Я жалела этого ребенка! В мягком свете ночника он казался таким маленьким, таким обыкновенным. Грустное личико в обрамлении черных кудряшек... по-детски недоуменно насупленные бровки... Да как он смеет обвинять в собственных фокусах меня! — Ну вот что. Будь добр признать свою вину, Рамсес, и пообещай больше никогда так не делать.

— Ты имеешь в виду, мамочка...

— Я имею в виду, что ты больше никогда не прикоснешься к папиной рукописи!

— Даже если возникнет необходимость спасти ее из огня? Даже если какая-нибудь из собак дяди Уолтера и тети Эвелины схватит...

— Довольно! — топнула я. Выходки Рамсеса, вынуждена признать, нередко доводят меня до бессильного исступления и заканчиваются таким вот ребяческим жестом с моей стороны. — Ты все отлично понял. Не смей дописывать папин труд, исправлять его или каким-либо образом изменять.

— А! — задумчиво протянул Рамсес. — Теперь, мамочка, когда ты выразилась достаточно определенно, я, вне всяких сомнений, исполню твое требование.

— Очень хорошо. — Я шагнула к выходу.

— Мамочка! — раздался за спиной тоненький голосок. — Ты не поцелуешь меня на прощание?

Эмерсон застыл у двери олицетворением отцовской кручины. Поникшие плечи, скорбно сложенные на груди руки и глаза долу.

— А разве ты не хочешь, чтобы и папочка тебя поцеловал, сынок?

— Трудно выразить словами, папочка, какую я испытал бы радость. Однако я посчитал подобную просьбу слишком дерзкой. Твой отказ, вызванный обидой — справедливой обидой, — умножил бы мои страдания. Мне следовало бы догадаться, что ты продемонстрируешь качество, свойственное всем благородным натурам. В соответствии с Кораном умение прощать...

Рамсес получил от мамочки желанный поцелуй. Должна честно признаться, что мною двигала не столько материнская любовь, сколько желание остановить нашего Цицерона. Эмерсон тоже склонился над кроватью, и папочкин поцелуй, уверяю вас, был ничуть не суше обычного.

Только выскочив из спальни, причем довольно поспешно, в страхе перед очередным монологом, я вспомнила о самом главном.

— Эмерсон! Ты же не рассказал ему о детях Джеймса!

— Утро вечера мудренее. Завтра и расскажем, — с довольным видом пророкотал Эмерсон. Блуждающую на его губах ухмылку я сразу раскусила. Папочка обожает своего гениального отпрыска, и любая размолвка огорчает его безмерно.

— Может, все-таки не стоит их брать? Ты не передумал, Эмерсон?

— Не передумал, Пибоди. Рамсес — славный мальчуган... хотел помочь, а я обошелся с ним... Только он немного... Ей-богу, он бывает таким странным! Может быть, слишком много времени проводит со взрослыми? Думаю, ему не повредит пообщаться с нормальными детьми. Поиграть в крикет и... во что они там играют?

— А ты сам когда-нибудь играл в крикет, Эмерсон?

— Я?!! С ума сошла, Пибоди? Чтобы я... я!... гробил время на одно из самых бессмысленных, самых идиотских занятий, придуманных пустоголовыми индивидуумами? Такое у тебя в голове укладывается?!

Нет. Такое у меня в голове не укладывалось.

Надеюсь, вы не думаете, что невероятная просьба Джеймса заставила меня забыть о любопытных эпизодах этого дня и вечера, а особенно — о явлении маскарадного жреца. Поразмышлять же над этими событиями удалось лишь следующим утром.

Как правило, я просыпаюсь раньше Эмерсона. Случается, использую свободные полчаса, чтобы ответить на письма или написать статью в научный журнал; но чаще просто лежу себе тихонько, обдумывая дела предстоящего дня. Присутствие Эмерсона под боком мне нисколько не мешает. Напротив, его ровное дыхание и тепло сильного тела успокаивают и напоминают о том, что я счастливейшая из женщин.

Если память мне не изменяет — дурацкое выражение; мне лично память никогда не изменяет, — тем утром я кое до чего додумалась.

Итак, главное, что мы имеем, — это «египетский жрец». Криминальной истории известен прием так называемого подражания. Преступник, если он неглуп и изобретателен, может использовать цепочку грабежей или убийств, вставив (образно выражаясь) в эту цепочку одно-единственное собственное звено, сходное со всеми остальными. Таким образом легче всего скрыть истинные мотивы, поскольку полиция сочтет все преступления делом рук одного злодея.

Допустим, второй маньяк, не придумав ничего нового, просто-напросто украл идею первого жреца (назовем его подлинным, как бы далеко от истины это ни было)... Маловероятно. Вчерашнее видение, уверена, было тем самым, что бродило по залам Британского музея. Возможно, «жрецу» и впрямь место в клинике для душевнобольных, однако в определенном интеллекте ему не откажешь. Как и любой другой житель Лондона, он запросто мог разузнать адрес наших родственников и возможное время приезда. Любопытство, вынудившее его появиться у нашего дома, вполне объяснимо. Благодаря нахальным заявлениям О'Коннелла и мисс Минтон весь город ждал, что мы начнем расследование дела мумии-убийцы". Лестно было бы сознавать, что моя скромная особа вызвала интерес настоящего маньяка, но... задирать нос не приходится, поскольку убийства не получилось. Эмерсон был прав на все сто процентов. Ну а я... тоже была права. Я ведь ни секунды не сомневалась в том, что злобная мумия — не более чем плод репортерской фантазии. А жаль...

Как следует попереживать по этому поводу не удалось. Дверь скрипнула негромко, приоткрылась, и в спальню заглянула Роза.

— Ш-ш-ш! Не шумите! Профессор еще спит.

— Неужели, мэм? — почти не понижая голоса, отозвалась Роза. — Я пришла узнать, можно ли юному джентльмену выйти из комнаты.

— Не знаю. Наказал Рамсеса профессор; только он и может отменить наказание.

— Ясно, мэм. — Голос служанки взвился до уровня оперной арии. — Могу ли я спросить...

• Предыдущая
• 15/76
• Следующая