Число зверя, или Тайна кремлевского призрака - Гацура Геннадий - Страница 42

Анатолий нагнулся, чтобы лучше расслышать о чем она говорит.

— Мне надо идти. Я должна его найти… Очень холодно.

Анатолий убрал полотенце и приложил ко лбу Марины руку. Температура у нее явно была под сорок.

Марина открыла глаза.

— Я проснулась, а тебя нет…

— Я ездил в аптеку за лекарством.

Глаза у нее вновь смежились, и она, свернувшись клубочком под одеялом, прошептала:

— Я замерзаю. Меня всю трясет. Сделай что-нибудь. Пожалуйста.

— Я сейчас. — Анатолий подоткнул ей со всех сторон одеяло, но заметив, что она продолжает трястись, сказал: — Нет, знаешь, что мы лучше сделаем? Я сейчас потушу свет и лягу рядом с тобой, и тебе сразу станет теплей. Так согреваются альпинисты в горах.

— Да, да. Пожалуйста… Мне обязательно нужно найти его, пока он…

Анатолий потушил свет, лег рядом с Мариной на постель и обеими руками прижал этот обернутый в одеяло трясущийся комочек к себе.

Постепенно дрожь, которая в буквальном смысле колотила Марину, прошла, женщина успокоилась и задышала ровней. Анатолий подумал, что возможно в этом действии, когда домашнее животное или другой человек прижимается к больному, и последний идет на поправку, большую роль играет даже не тепло тела соседа, а чисто психологический фактор. Больной чувствует свою защищенность, то, что он не одинок в борьбе со своим недугом и поправляется быстрее. Можно было бы даже сказать, что виной большинства человеческих недугов и является одиночество. Да, если бы мы все не были так одиноки…

«Хотя, в моем случае, — улыбнулся про себя Анатолий, — скорее сыграло свою роль мое большое и сильное биологическое поле».

Он вспомнил, как однажды, рядом с детским домом, в котором, после гибели родителей в автокатастрофе, они жили вместе с младшим братом, появились лозоходцы. Анатолий уже не помнил, что они там искали, то ли воду, то ли следы каких-то древних построек, но хорошо помнил как они ходили со своими ивовыми прутиками по огромному полю, рядом со старым зданием школы. Ребятня, естественно, не отходила от них ни на шаг. Одна из женщин, которая тоже была среди лозоходцев, вдруг поймала Анатолия за рукав и, глядя на бешено вращавшуюся в ее руке металлическую загогулину, закричала своим товарищам: «Посмотрите, какое у него сильное биополе!»

Те обступили Анатолия и, наверное целый час, возбужденно перебрасываясь между собой какими-то научными терминами, ходили вокруг него со своими странными приборами, заставляя его крутиться на одном месте.

Марина заворочалась в своем коконе, высвободила из него одну руку, обняла Анатолия за шею и, прижавшись своей горячей щекой к его уже успевшей отрасти за день щетине, прошептала пересохшими губами:

— Обними меня покрепче. Я найду того, кто тебя обидел… Он никуда от меня не уйдет.

«Черт, надо было побриться,» — запоздало подумал Анатолий, и тепло какой-то бесконечной и недополученной некогда нежности нахлынуло на него, и он растворился в ней, крепко сжимая в своих объятьях Марину. Но вместе со всем этим, медленно, медленно, откуда-то из глубин памяти, начали всплывать и уже давно позабытые воспоминания детства. Те самые, которые Анатолий предпочел бы навсегда вычеркнуть из своей жизни.

Он насупился и сказал:

— Я хочу съездить в город, в больницу к брату.

— Твоему брату это не поможет. Ему нужны лекарства, а их нет в нашей больнице. Эти лекарства стоят огромных денег и только большие начальники могут их себе купить.

— Я хочу съездить к своему брату, — вновь повторил Анатолий. Слезы наворачивались на его глаза, но он не хотел показывать свою слабость перед этой, увешанной золотыми кольцами и цепями толстухой. Отец учил его, что мужчинам не пристало распускать нюни, особенно перед женщинами.

Если на Анатолия и нападало такое состояние, то он уходил подальше от людей и рыдая, давал выход своему горю. Никто еще не видел его плачущим, даже его сверстники-мальчишки.

— Иди лучше сюда. Прижмешься ко мне, как к своей мамочке и тебе сразу станет покойней. А я тебе куплю шоколадку. И твоему младшему братику передам шоколадку в больницу. И привет от тебя. Иди сюда мой касатик, — женщина откинула одеяло и отодвинулась к стене, освобождая место для мальчика. Она лежала под одеялом совершенно обнаженная. Анатолий, как завороженный, стал медленно приближаться к ее постели. Он был не в силах отвести свой взгляд от больших набухших сосков на гигантских грудях и черного треугольника внизу живота женщины. Этот странный и почему-то очень притягательный символ Алексей уже неоднократно встречал на стенах в мальчишеских уборных. Сильные женские руки сорвали с него длинную ночную рубашку и прижали к своей груди.

— Обними свою мамочку.

От женщины пахло вином, потом и почему-то парным молоком. Его давали в детдоме только самым маленьким, и то не всем, на всех не хватало. Все зависело от этой толстой поварихи, она могла дать, а могла и не дать. А его больному брату нужны были витамины и усиленное питание. Так сказал доктор.

«Боженька, сделай так, чтобы мой младший братик поправился и мы бы опять были вместе».

Анатолий старался сейчас не думать о своем умирающем брате, который так и не оправился после той аварии, но ничего не мог поделать с собой.

Огромная связка золотых цепей на груди у женщины лизнула холодом по его щеке. Его отец всегда, с премии, покупал матери какую-нибудь небольшое ювелирное украшение, поэтому Анатолий знал, что золото стоит очень дорого.

«А если продать одну такую цепочку, хватит ли тех денег на лекарство брату?» — Вдруг подумал Анатолий, но тут же испугался своих мыслей и заплакал. Мама говорила, что воровать грешно.

— Ну что ты плачешь, сейчас тебе и твоей мамочке будет хорошо, — прохрипела женщина и ее толстая потная рука полезла ему промеж ног.

И Анатолий, от страха, стыда и еще какого-то, пока еще неизвестного ему чувства, закрыл глаза.

Когда он наконец отважился их открыть, лежавшая рядом с ним женщина уже храпела. Анатолий осторожно соскользнул с постели, быстро надел ночную рубаху и оглянулся на разметавшуюся в постели женщину. Но теперь он смотрел не на ее прелести, а на ее золотые цепи.

«Она даже не заметит пропажи одной».

Анатолий протянул руку и потянул за одну из цепочек. Женщина вдруг недовольно дернула плечом и перевернулась на живот. Мальчик отпрянул в сторону и затаил дыхание. Повариха мерно засопела и он решил вновь повторить свою попытку. Ждать помощи ему было неоткуда, это была единственная возможность раздобыть деньги на лекарство для брата. Он был даже готов за этот поступок сесть в тюрьму. На этот раз Анатолий решил расстегнуть замок на цепочке. Он уже закончил свою операцию, как ему показалось, что занавеска, отделявшая «спальню» дежурной поварихи от общей комнаты, шевельнулась. На мгновение он затаился, затем быстро юркнул в ведущую на кухню дверь. Стараясь не шуметь, он пробрался через пустую и темную столовую в спальню и с головой залез под одеяло. Только там, стуча зубами от холода и страха, Анатолий почувствовал себя в относительной безопасности и забылся в каком-то странном, беспокойном сне, где воедино переплетались его фантазии и только что пережитые чувства.

— Ну, сколько это еще будет продолжаться? — Заместитель главного прокурора взял пачку газет и бросил на стол перед Григорьевым и его помощником. — Полюбуйтесь, что пишут газетчики: «Очередное убийство в трех шагах от Думы», «Красный террор в Москве», «Органы не в силах остановить серийного убийцу», «Джек-потрошитель продолжает свой кровавый поход на Кремль». Нам стоит больших усилий сдерживать кой-каких ретивых журналистов, но на нас еще давят народные избранники, звонят из канцелярии президента и избиркома. Когда, наконец, закончится этот кошмар?

Григорьев сидел со смиренным видом и молча рассматривал первую полосу газеты на которой, почти сразу же после приглашающего всех на выборы лозунга, красовалась статья с пугающим названием: «Ужас на улицах города. Кто следующая?». Рядом была помещена довольно устрашающего вида карикатура на Джека-потрошителя, загнавшего испуганных главных лиц государства за кремлевскую стену.