Комитет Тициана - Пирс Йен - Страница 37
- Предыдущая
- 37/46
- Следующая
Боттандо понимаюше кивнул.
— Мастерсон упоминала о своей встрече с Браллем в Швейцарии? Рассказывала о своей поездке в Милан? В Падую? — На все его вопросы следовали отрицательные ответы. Голландец понятия не имел, что Луиза так много ездила в последние дни своей жизни. Хотя нисколько этому не удивился. Она была очень занята. Вот в чем заключалась проблема.
С Миллером тоже удалось разделаться быстро, хотя ничего интересного он не сообщил. Во время разговора он все время вытирал полотенцем мокрые волосы и объяснил, что только что искупался. А затем добавил, что плавает ежедневно.
Боттандо внимательно осмотрел его комнату, подолгу задерживаясь на каждой вещи. Пока не пришла довольная на вид Флавия, они изъяснялись на странном англо-итальянском жаргоне. Генерал не мог не отметить, что для человека, который столько лет занимался итальянской темой, Миллер говорил по-итальянски на удивление плохо. В день убийства Мастерсон явно не он отвечал по телефону Пианте.
Боттандо спросил американца, как долго тот намерен оставаться в Венеции, и получил ответ, что Миллеру не терпелось как можно скорее отбыть домой. Он и так задержался, а события последней недели нисколько не увеличили его шансы на победу в борьбе за должность. Как ни старался Миллер придать голосу беззаботность, чувствовалось, что он едва не сходит с ума — так ему хотелось занять это место. Флавия спросила об отзыве, который написала о нем Мастерсон. Ей почему-то не давал покоя этот вопрос. Миллер ворчливо ответил, что ясно представляет, что наговорила о нем его коллега.
— Почему вы так уверены? — задала вопрос Флавия.
— Ну… мы немного разошлись во мнениях в четверг. Полагаю, вы об этом слышали. Я хотел, чтобы она не слишком наседала на бедолагу Коллмана. Делился с ней собственным опытом, я всегда утверждал: конфронтация с людьми не лучший способ добиться от них того, чего хочешь.
— Но она не послушалась? — Флавия представила себе сцену: Миллер снизошел до поучительного тона, а Мастерсон ощетинилась и вспылила. Она была явно не из тех, кто покорно принимает подобные советы.
— Определенно нет. Стоит вспомнить, как раздражительно на следующий день она отвергла предложение Коллмана выпить. Взорвалась и сказала, что ей до смерти осточертело, когда каждый пыжится сделать из мухи слона: «Уж больно все стали чувствительные!» А мне посоветовала побольше заниматься делом и поменьше вылизывать академические задницы.
— То есть?
— Опять намек на то, что я хочу занять это место. Она считала, что я слишком мало пишу.
— Но так оно и есть?
Миллер покачал головой.
— Луизе было бы недостаточно и полной энциклопедии «Британика». Я сказал, что заканчиваю большую статью, и дал экземпляр. Забавно, — продолжал он с горечью, которая невольно смущала своей эгоцентричностью, — я вступил в комитет, рассчитывая, что это поможет моей карьере. Но в самый ответственный момент заработали одни неприятности: комитет вовлечен в скандал, и я потерял обоих оппонентов. Сначала Луизу, хотя трудно представить, что она могла бы отнестись ко мне великодушно. А затем Робертса, и это совершенно ужасно. Кто теперь согласится выполнить его работу? Не представляю. Моральные обязательства — слишком ответственное дело.
Боттандо пришлось вмешаться, чтобы направить разговор в более конкретное русло. Время поджимало. Миллер показал паспорт и авиабилет, которые свидетельствовали, что в момент смерти Бралля он находился в Греции. Американец сообщил, что вот уже три года не видел старика. Его алиби в дни убийств Мастерсон и Робертса тоже не вызывали сомнений.
— Что у вас? — спросил генерал у Флавии, когда они направлялись к выходу. — Неужели удача?
— Похоже на то, — ответила она. — Вода от протечки в коридоре дошла примерно вот до сюда. Я разговаривала с комендантом здания, и он сообщил мне, что с крышей все в порядке. И напомнил — как я могла забыть? — первый дождь за три недели был пару дней назад, когда мы с Джонатаном ездили на лодке.
— А знаете, — улыбнулся ее начальник, когда они подходили к пристани вапоретто, — я начинаю думать: если еще немного повезет, нам удастся сохранить свои места.
Доктор Коллман, как и все, был недоволен его появлением, но Боттандо уже успел привыкнуть к подобному приему. Во время разговора с Флавией немец чувствовал себя неуютно, а теперь, когда вошел генерал, он и вовсе ощетинился.
— Я знаю, вы подозреваете, что это я ее убил из-за той картины, — мрачно и довольно грубо проговорил он и нисколько не завоевал симпатий Боттандо.
— Приходила такая мысль, — отозвался тот. — Так убили или нет?
— Конечно, нет, — с большим, чем обычно, жаром произнес немец. — Что за дикая мысль!
— Я читал ваш отчет. Робертс полагал, что полотно подлинное, и тому имелось документальное подтверждение, но вы сочли неубедительным ни то ни другое. Почему?
— Почему? — Коллман искренне удивился. — Вы совершенно заблуждаетесь: Робертс ничего подобного не утверждал. И документы, которые мне удалось обнаружить, с определенностью ничего не доказывали.
— А находки других ученых? Например, доктора Бралля?
— Не представляю, о чем вы говорите, — замялся немец. — Бралль давно вышел в отставку. И если имел собственное суждение по поводу данного полотна, мне о нем не потрудился сообщить. И вообще занимайтесь-ка лучше расследованием и перестаньте учить меня, что мне делать…
— Какую сумму составлял ваш откат, доктор? — сухо поинтересовался Боттандо.
— Простите, не понял. — Немец снова удивленно вскинул брови.
— Поняли. Я спрашиваю о вашем откате.
— Если это то, что я подозреваю… то это… Чудовищно! Как вы смеете предполагать, будто я…
— Хорошо, хорошо. Извините, что я так сказал. Но неужели вы в самом деле считаете, что полотно — подделка?
Немец мучительно заломил руки.
— Возникли некоторые сомнения…
— Так почему бы так и не сказать?
— Потому что я следовал совету профессора Робертса: в отсутствие документальных свидетельств все зависит от оценки стиля. Это его область, а не моя.
Немец чопорно восседал на стуле: спина прямая, колени сведены, всем своим обликом проявляя то, что можно было бы охарактеризовать как весьма умеренный гнев. По мере разговора все признаки его недавней нервозности исчезли. Боттандо вздохнул и попытался вернуть собеседнику настрой на сотрудничество.
— Ну и как вы нашли Даницетти?.. — начал он, и Коллман устало проворчал:
— Сколько же можно говорить об одном и том же? Я был в опере и все представление сидел рядом с Робертсом и моей женой.
— Половина вашего алиби на том свете, другая половина связана с вами узами брака. Паршиво получается, доктор, — хмыкнул Боттандо. Коллман возмущенно фыркнул.
— Ну хорошо, поговорим о том вечере, когда убили Робертса, — продолжал генерал. — Где вы были?
— Я уже несколько раз сообщал, что отнес пакет Робертсу, после чего вернулся к себе. Покормил детей и попытался поработать.
— Один?
— Да, один.
— Последний вопрос: вы приглашали Мастерсон выпить на острове или уже на катере?
— На катере. Спросите Миллера — он все слышал.
— Спасибо, доктор. На сегодня достаточно. Боттандо и так выдержал слишком много за одно утро. Голову ломило, в ней хаотически носились факты и теории, пытались выстроиться в единое целое и никак не могли. Генерал вышел из унылого дома на еще более унылую улицу. Дождь полил сильнее, как и предрекал Флавии старый гондольер. Боттандо, спасаясь от пронизывающего ветра с лагуны, плотнее запахнулся в пальто и поспешно зашагал к набережной. Он и так опаздывал на ленч. Теперь, чтобы успеть на встречу с Боволо, придется вообще отказаться от еды. Дьявольщина! Больше всего на свете Боттандо не любил пропускать обед.
Взбодренный надеждой обрести потерянные было картины, Аргайл тоже не сидел все утро без дел. Он позвонил в Лондон Бирнесу и попросил разнюхать насчет продаж Тициана за последние несколько лет. Особенно его интересовали полотна с новыми с иголочки сертификатами авторства. И сам рассказал, чем занимался в последнее время. Бирнес, немного успокоенный перспективой, что его сотрудник наконец хоть что-то заработает, пообещал произвести разведку и по результатам перезвонить.
- Предыдущая
- 37/46
- Следующая
