Гибель и возрождение - Пирс Йен - Страница 18
- Предыдущая
- 18/52
- Следующая
— Мы должны рассматривать все версии. Конечно, это было ограбление. И тем не менее ответьте на мой вопрос.
— Мне неприятна его постановка.
— И все же.
Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:
— Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет — ни внутри, ни за пределами ордена.
— А враги?
— Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.
— В чем выражалась конфронтация?
Отец Жан долго подбирал слова.
— Орден переживает нелегкие времена, — сказал он наконец. — И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.
— Что конкретно вы имеете в виду?
— Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?
— Часть братьев хочет покинуть орден?
О нет, так сказать нельзя. — Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. — Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.
— Ну конечно.
— Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет — лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии — вы, наверное, заметили это.
Флавия кивнула:
— Только я не понимаю…
— Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы — французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев — за перемены, почти столько же — за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.
— А что предлагал отец Ксавье?
— Сейчас это не существенно.
— Это решать мне.
— Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.
— Понятно. А какую собственность он собирался продать? Уж не Караваджо ли?
— К сожалению, именно его. И это было только начало. Несколько дней назад мы собрались, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. К счастью, его предложение отклонили.
— И что это означает?
— Что мы не дали ему разрешения что-либо продавать.
— У вас мало денег?
— Не знаю. Мы небогаты, это точно, но два года назад, когда я по должности имел доступ к сведениям о финансовом положении ордена, мы были не так уж и бедны.
— А почему такая мысль пришла ему в голову? Кто-то предлагал купить Караваджо?
— Мне об этом ничего не известно.
Отец Жан замолчал, осознав вдруг, что и так уже рассказал слишком много.
— И кто сейчас ведет дела вместо него?
До тех пор, пока ситуация не прояснится — в том смысле, сможет ли отец Ксавье вернуться к исполнению своих обязанностей, — мы находимся в подвешенном состоянии. На это время руководство переходит к старшему из братьев.
— То есть к вам?
Он кивнул:
— Мне не хотелось бы взваливать такую ношу на свои старые плечи. Но я посвятил ордену всю свою жизнь и потому сейчас, в момент кризиса, просто не имею права снять с себя ответственность за происходящее.
Флавия улыбнулась.
Из него получился бы прекрасный политик, подумала он. Ей показалось, что глаза его заблестели от предвкушения открывающихся возможностей.
— О'кей. С этим пока закончим. Что вы делали прошлой ночью и сегодняшним утром?
Отец Жан сказал, что распорядок ордена не оставляет выбора. До шести вечера он работал в библиотеке, потом отстоял вечернюю службу, поужинал, около часа читал, еще раз сходил в часовню и в десять отошел ко сну.
— Утром я встал, сходил в часовню, примерно час провел в молитве, позавтракал и в семь приступил к работе. Я был в библиотеке, когда отец Поль пришел ко мне сообщить об ужасной трагедии.
— Вы хорошо спите?
Он пожал плечами:
— В общем, да. Мне не требуется долгий сон; старики все такие. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь и читаю книгу.
— Так было и прошлой ночью?
— Да.
— И что вы читали?
Отец Жан отвел взгляд в сторону.
— Приключенческие рассказы, — ответил он. Флавии удалось сохранить серьезное выражение лица. — Мне присылает их племянник. По прочтении я раздаю их другим братьям. Они так занимательны — мы их буквально проглатываем.
— И это… э-э… — Флавия понимала, что напрасно задает этот вопрос, но, представив себе монахов, жадно читающих в ночи о приключениях романтических героев, не смогла удержаться.
— Вы хотите знать: разрешается ли нам это? — с улыбкой спросил отец Жан. — А вы считаете, мы должны читать исключительно Евангелие от Иоанна и книги, рекомендованные Ватиканом? О да. Раньше это было запрещено, но теперь нам разрешили более тесный контакт с внешним миром в целях его познания. Это стало даже поощряться — в определенных границах, конечно.
— Да, хорошо. — Флавия умолкла, пытаясь вспомнить, о чем они говорили. — Ну да, — продолжила она, ухватив потерянную нить. — Где находится ваша… келья? Или теперь это называется по-другому?
— Все правильно. Она выходит во двор, мои окна находятся прямо напротив церкви. Если бы там был какой-нибудь шум или крики, я бы непременно услышал.
— Но вы ничего не слышали?
Он покачал головой:
— Нет, а у меня очень чуткий сон, я просыпаюсь от малейшего звука. Меня будит даже пение птицы в дальнем углу сада.
Флавия выждала паузу. Почему она ему не верит? Он сидел, спокойно сложив руки на коленях, так, словно отсиживал длинную церковную службу. В его поведении не было ничего подозрительного, но она абсолютно точно знала, что он утаил от нее нечто существенное.
— А скажите, отец, кто предложил Менцису отреставрировать Караваджо?
— Он сам и предложил, — ответил старик. — Мы ничего не платим ему. Собственно, поэтому мы и приняли его предложение.
— Он работает совершенно бесплатно?
— Да. По-моему, он получил грант на эту работу от какой-то американской благотворительной организации. Мы оплачиваем только кисти и краски, хотя и это составляет значительную сумму.
— Вы не находите ничего необычного в его предложении?
— Трудно сказать. Он сказал, что хочет привести картину в порядок и готов сделать это безвозмездно. Кто мы такие, чтобы сомневаться в чистоте его помыслов?
Флавия поблагодарила отца Жана за беседу и отпустила. Потом повернулась к Альберто:
— Ну?
— Ты думаешь, один из этих сумасшедших монахов проломил другому башку?
Да ничего такого я не думаю, — лениво возразила она, раздумывая, насколько позволительно в монастыре закурить. — Просто пытаюсь разобраться. Я никогда не делаю скоропалительных выводов, даже в отношении священников. А мой скептический взгляд объясняется тем, что наша беседа была абсолютно бесполезной.
- Предыдущая
- 18/52
- Следующая
