Дмитрий Самозванец - Пирлинг - Страница 34
- Предыдущая
- 34/87
- Следующая
И, действительно, молва о сказочных триумфах самозванца уже давно проникла в столицу. Поэтому здесь царили смятение и страх. Отправив Басманова под Кромы, Годуновы лишились главной своей опоры; когда же этот воевода изменил законному правительству, он тем самым отнял у Москвы всю ее военную силу. Каждый день приносил Годуновым все новые и новые удары. Сторонники правительства покидали его один за другим; движение, возбужденное самозванцем в областях, приобретало стихийный характер; в конце концов, единственным оплотом Годуновых оставалась Москва, точнее, — Кремль, ибо та партия, которая еще держалась около законной власти, почти не находила себе опоры в народе. Уполномоченные, присланные князем Голицыным из Кром, вели свою пропаганду с блестящим успехом. Престиж Дмитрия все возрастал, по мере того как в Москву стекались беглецы, готовые признать его законным царем. Между тем правительство действовало согласно традициям Бориса Годунова. Зачинщики смуты подвергались жестокому преследованию; в некоторых случаях их даже казнили. Подобная политика свидетельствовала о том, что Годуновы совершенно не понимают опасности положения; с другой стороны, они обнаруживали явную неспособность использовать в своих интересах некоторые благоприятные условия. Что значили кровавые репрессии против могучего народного чувства?! Что могло сделать правительство, когда власть его была уже поколеблена, когда оно окружено было предательством и стояло лицом к лицу с гибелью?! В сущности, оставался лишь один способ изменить настроение масс. Как мы знаем, вдова Ивана IV была еще жива. Свидетельство матери Дмитрия Угличского могло быть убийственным ударом для самозванца. Голос Марии Федоровны мог отрезвить народ и укрепить пошатнувшуюся власть законного правительства. Окончательно ли растеряны были Годуновы, или же не доверяли они царице-инокине — трудно сказать. Факт тот, что они так и не обратились к матери Дмитрия за помощью. Единственное свое спасение они видели в чисто внешних репрессиях.
Вот что происходило в Москве. Понятно, что организация обороны города шла недостаточно энергично. Между тем 10 июня в окрестностях столицы, в Красном Селе, явились двое агентов Дмитрия — Пушкин и Наум Плещеев. Под самым носом правительства они стали склонять народ в пользу самозванца и распространять его зажигательные грамоты. Несомненно, масса была подготовлена к этому заранее. Так или иначе, агитаторы были встречены с восторгом. Народ повлек их, как триумфаторов, в самую Москву. Скоро на зов набата к Лобному месту собрались огромные толпы. Сторонники Годуновых были уже совершенно бессильны. Никто не обращал внимания на их протесты. Вот почему, несмотря на все их противодействие, послание Дмитрия было прочитано тут же, на площади, всенародно.
Эта грамота была составлена с удивительным искусством. Она носила отпечаток какой-то особой, воистину царственной сдержанности. Адресована она была князьям Федору Мстиславскому и Василию и Дмитрию Шуйским, другими словами, тем самым трем воеводам, которые не столько осаждали, сколько берегли крепость Кромы. Далее Дмитрий обращался к боярам, знатным людям, служилому сословию, купцам и, наконец, всему народу.
Центральным пунктом послания являлось обращение к народной совести. Ведь все клялись служить верно царю Ивану IV и его потомству: сам Бог тому свидетель. Ныне, во имя Бога, опираясь на святую присягу, Дмитрий требовал себе законных прав русского государя. Он не хочет унижаться до доказательств своего царского происхождения. Достаточно одного его слова: он свидетельствует, что чудом, по воле Божьей, спасся от гибели. Что касается Годунова, то послание Дмитрия не щадит его: оно клеймит его именем изменника, тирана, насильно захватившего власть. По отношению ко всем остальным Дмитрий обнаруживает готовность поставить крест над прошлым; он знает, что одни совершенно добросовестно верили Годунову, а другие сами не думали, что творят по своему невежеству. Вот почему он дарует всем полное прощение. По словам царевича, единственной целью он ставит — вернуть отеческий престол без пролития крови. Он указывает на многие города, которые уже выразили ему свою покорность; почему бы и другим не последовать такому примеру? При этом, желая придать своим словам большую убедительность, Дмитрий напоминает, что армия его представляет грозную силу. В ней русские идут заодно с поляками и татарами; со всех сторон подходят все новые и новые подкрепления, стягиваясь к Воронежу… Этот могучий поток скоро зальет своими волнами всю русскую землю. Только нагайских татар он не подпустит ближе; он не хочет, чтобы они грабили государство. Совсем не так действовал, бывало, Годунов: всем известно, как он предал Северскую область разгрому и без пощады истреблял мнимых мятежников… В заключение, Дмитрий обещает народу мирное, счастливое царствование, при этом он сулит нечто заманчивое каждому классу населения. Горе лишь тем, кто дерзнет ему противиться: пусть боятся они суда Божия и опалы его царского величества…
По прочтении грамоты Дмитрия толпа заволновалась. Тотчас же начались беспорядки. По-видимому, кем-то заранее были даны директивы, так как народ немедленно, всей массой, устремился к царскому дворцу. Здесь чернь оглушительным криком стала требовать низложения Годуновых. Молодой Федор с матерью и сестрой были вытащены силой из своих палат. Их отвели в прежний боярский дом и оставили там под стражей. Еще решительней расправился народ с Вельяминовыми и Сабуровыми — родней Годуновых. Их сразу посадили в тюрьму. За этими беспорядками последовали дикая гульба и грабеж. Царские подвалы были полны вина и меда: немудрено, что здесь главным образом и праздновали герои дня свою победу. Еле-еле удалось спасти от расхищения неприкосновенную собственность царей… Зато народ натешился вдосталь, бросившись громить дома некоторых бояр и иноземцев. Тут происходили самые буйные сцены. Грабители выламывали двери, расхищали из покоев все добро, угоняли лошадей и скот и чуть не купались в хмельных напитках. Толпа с восторженным ревом вышибала дно из бочек с вином… Спокойствие воцарилось в городе только тогда, когда все были мертвецки пьяны.
Этот день имел решающее значение. Толчок был дан; дальнейшее движение развивалось уже в силу инерции. Между тем Дмитрий все еще стоял в Туле; его войско также не торопилось вперед… Но в Москве народ уже присягал новому царю; в Тулу направлялись одна за другой делегации, умоляя Дмитрия пожаловать в славную столицу. Не меньшее рвение обнаруживали бояре и должностные лица. Они наперебой, один перед другим, старались угодить новому государю. Всем святым они клялись, что Дмитрий — подлинный сын Ивана IV. Все это как нельзя лучше отвечало намерениям самозванца: он радовался манифестациям, которые приобретали какой-то стихийный характер. Теперь он мог совершить действительно бескровный вход в Москву. Несомненно, мирное вступление в столицу являлось как бы высшим свидетельством его царственных прав.
В ожидании окончательного торжества, верный данному слову, Дмитрий никому не мстил за прошлое и даже не поминал его. Все приходившие к нему встречали одинаково благосклонный прием. При «царевиче» находился архиепископ рязанский Игнатий: он приводил к присяге новых верноподданных Дмитрия. Грек по происхождению, Игнатий был раньше епископом эриссонским, близ Афона; подобно многим своим соотечественникам, он явился искать счастья в Россию. Здесь Борис Годунов пожаловал ему епархию. Когда паства Игнатия в Туле заявила о своей преданности царевичу, он немедленно последовал ее примеру и первым из всех иерархов прибыл засвидетельствовать Дмитрию Ивановичу свои верноподданнические чувства и готовность послужить ему. Этот шаг оказался для Игнатия чрезвычайно удачным.
Путь на Москву был свободен. Столица готова была к приему своего государя. Если у Дмитрия и были еще противники, то они скрывались, не осмеливаясь выступить явно. Только несколько лиц стояли поперек дороги Дмитрию, стесняя его и внушая некоторое беспокойство. Первое место принадлежало здесь Годуновым. Стоял вопрос, как поступить с низложенной правительницей? Как быть с низвергнутым царем? Оставить их в живых было опасно; для казни, собственно говоря, не было повода. Затруднение разрешилось совершенно неожиданно. Покинутая всеми, вдова Бориса, в отчаянии, решила покончить с собой. Она приняла яд и заставила сына сделать то же самое. Оба умерли 20 июня: уцелела одна лишь несчастная Ксения, брошенная всеми на произвол судьбы.
- Предыдущая
- 34/87
- Следующая
