Дмитрий Самозванец - Пирлинг - Страница 30

• Предыдущая
• 30/87
• Следующая

События, видимо, оправдывали эти надежды. Поражение дало претенденту больше, чем победа.

Собственно говоря, после поражения при Добрыничах, московская кампания была закончена. Крупных сражений больше не было. Происходили только стычки, да шла безрезультатная осада нескольких укрепленных мест.

Итоги кампании заключались в следующем. Дмитрий располагал лишь остатками польских эскадронов, небольшим количеством казаков и русскими крестьянами, вооруженными наспех и кое-как. Наоборот, у Годунова были значительные силы. К его услугам на самом театре войны оставались две вполне готовые к делу большие армии. Одна из них, одержавшая победу при Добрыничах, находилась под начальством князя Мстиславского и Шуйского. Другая во главе своей имела Шереметьева. Она стояла лагерем у Кром и должна была осаждать эту крепость. Несмотря на бесспорные внешние преимущества, положение Годунова готово было стать критическим: в его руках была лишь материальная сила, душа же народа отвернулась от него.

Первое время царевичу приходилось только пользоваться ошибками неприятеля. Вместо того чтобы нанести решительный удар, князь Мстиславский медлил перед осажденным Рыльском. Эта крепость одной из первых перешла на сторону самозванца. Она осталась верна Дмитрию и тогда, когда счастье ему изменило.

Упорное сопротивление Рыльска содействовало широкой популярности царевича. Со стороны московского правительства была допущена и другая, столь же серьезная ошибка. Вся Комарницкая область, помогавшая самозванцу, была разграблена. Алчные солдаты выжгли ее и затопили кровью. Эти ужасные репрессии были на руку Дмитрию. Преследуемые, как дикие звери, не надеясь ни на прощение, ни на жалость, несчастные жители области искали убежища в Путивле. Там их ожидал хороший прием. С другой стороны, целые города под влиянием казаков, идущих на Москву, открыто становились на сторону Дмитрия. В течение короткого времени семь крепостей, присоединившись к царевичу, отправили ему своих воевод в цепях.

Одна из этих крепостей носила ненавистное имя Борисгорода. Дмитрий с великолепной самоуверенностью назвал ее Царьгородом.[21]

В то время, как число приверженцев претендента возрастало с каждым днем, армия Мстиславского мало-помалу слабела и таяла.

Из перехваченных писем Дмитрий с радостью узнал об этом.

Письма были адресованы Борису Годунову и дышали глубоким унынием. В армии, стоящей перед Рыльском, все было увлечено общим течением. Было невозможно бороться против дезертирства, принявшего характер повального явления. Что же касается тех, кто оставался еще под царскими знаменами, то их нечем было кормить. Снабжение войска провиантом встречало непреодолимые трудности. Воеводы, не видя другого средства, отваживались даже советовать роспуск армии. Эту меру, казалось, оправдывала недавняя неудача, не предвещавшая ничего хорошего для будущего. Дело в том, что Мстиславский попытался было произвести решительный штурм крепости. Однако князь Долгорукий выпустил против идущих на приступ большое количество снарядов. Тогда победитель при Добрыничах, «чтобы не проливать христианской крови», как говорит летопись, счел своим долгом бить отбой и отступил к Севску и еще дальше.

Мстиславскому не пришлось долго отдыхать. Борис Годунов был выведен из терпения плохими вестями, которые шли к нему со всех сторон. Отступление Мстиславского возмутило его. Перед лицом опасности царь не хотел, чтобы войска его оставались без дела. В силу этого Мстиславский получил приказ соединиться с Шереметьевым, который незадолго до этого обложил Кромы. Эта маленькая крепость, окруженная деревянными стенами и башнями и расположенная среди болот и тростниковых зарослей, недавно перешла на строну Дмитрия. Борис Годунов хотел возможно скорее взять ее обратно. Находясь на полдороге между столицей и театром войны, она имела крупное стратегическое значение. Оставаясь в руках врага, она мешала московской армии двинуться на юг и настигнуть там самозванца, так как это грозило прервать сообщение между армией и сердцем страны. Наоборот, в руках Годунова Кромы преградили бы самозванцу путь на Москву через Калугу и принудили бы его отступить на правый берег Оки, усеянный крепостями. Таким образом, естественный ход событий заставлял противников встретиться у Кром.

После соединения двух армий осаждающие имели на своей стороне численное превосходство. Помимо того, они располагали семьюдесятью пушками. Но московское правительство напрасно опиралось на превосходство материальных сил. Оно забывало, что гарнизон крепости находился под командой атамана Корелы. Это был один из популярнейших героев донской вольницы. Между своими он слыл за колдуна, так много гениальности и отваги было в этом человеке с самой невзрачной внешностью. Кореле удалось пробраться к осажденным с сильным подкреплением. С помощью казаков и стрельцов в течение короткого времени он смастерил неприступную крепость. Земля ему служила всем: и материалом для укреплений, и местом убежища, и наилучшей защитой. Он копал рвы, рыл траншеи, прокладывал подземные ходы. Таким образом под землей возник целый город, темный и лишенный свежего воздуха, но прекрасно защищенный. Суровые дети степей вели там веселую жизнь. Они создавали военные планы, не опасаясь быть захваченными врагом, который не решался проникнуть в эти запутанные катакомбы. Наоборот, казаки, будучи прекрасными стрелками, часто устраивали вылазки, которые всегда увенчивались успехом. Десять или двенадцать раз осаждающие пытались идти на приступ, но каждый раз их отбивали с значительными потерями. Положение становилось все интереснее. Кучка храбрецов удерживала две большие армии. Маржерет со своим солдатским остроумием, метким словом заклеймил беспомощность царского войска. «Оно стояло перед Кромами и являлось только мишенью для насмешек».

Нигде эта неудачная осада не отозвалась сильнее, нежели во временной резиденции «царевича». В самом деле, несмотря на поражения, Дмитрий остался господином Северской области. Кромы служили ему аванпостом. Его окружали верные жители Путивля. Все это так хорошо защищало его, что московская армия никогда не решилась бы напасть на него. И тем не менее его-то и хотел захватить Годунов. Царь прекрасно понимал, что семя восстания воплотилось в таинственном царевиче, он знал, что надо поразить его, дабы одним ударом покончить со смутой. Годунов говорил об этом открыто и не прятал своих карт.

Менее вероятно, чтобы царь замешан был в той попытке низкого убийства, ответственность за которую поляки хотели возложить на него. Это покушение было совершено при следующих обстоятельствах. В Путивль из Москвы явились три старых монаха, подозрительных на вид. Их поведение показалось настолько странным, что они были арестованы и заключены в тюрьму. Там их обыскали. У них нашли зажигательные грамоты Бориса Годунова и письма патриарха Иова. Царь обещал жителям Путивля полную амнистию, если они доставят ему Дмитрия живым или мертвым и истребят поляков. Патриарх предавал самым страшным проклятиям самозваного царевича и его соучастников. Что касается монахов, то они имели приказ распространять эти грамоты среди народа и тайно организовать заговор. Злоумышленники были арестованы вовремя. Один из них, подвергнутый пытке, признался во всем. Открытие этого заговора сослужило Дмитрию неожиданную службу. В обуви монахов были найдены конфиденциальные письма, которые были заготовлены ими для тех, кто их послал. Здесь они откровенно признавались: «Дмитрий — истинный сын Ивана IV; бесполезно бороться против правого дела». Это беспристрастное свидетельство могло только поднять авторитет царевича.

В то же самое время Дмитрий постарался использовать относительное спокойствие, царившее в Путивле. После приступа отчаяния он вновь обнаружил мужество и снова обратил свой взор на золоченые купола Кремля. Они влекли его к себе с неодолимой силой. С новой энергией царевич принялся за политические и военные приготовления. Его усилия не носили характера разбросанности и случайности. Наоборот, в его деятельности чувствовалось единство; она направлялась уверенной и твердой рукой. Тем не менее замечалось уже изменение в том первоначальном плане, который Дмитрий излагал когда-то в Брагине князю Вишневецкому. Очевидно, это вызывалось самими обстоятельствами, хотя до той поры царевич всегда, по мере возможности, следовал указаниям Сигизмунда.

• Предыдущая
• 30/87
• Следующая