V. - Пинчон Томас Рагглз - Страница 42

• Предыдущая
• 42/140
• Следующая

Спускаясь в канализацию на сокращенную четырехчасовую смену, Профейн иногда говорил с крокодилами. Партнеров это раздражало. Как-то ночью невесть откуда возникший аллигатор развернулся и бросился на них. Хвост скользящим ударом хлестнул напарника с фонарем по левой ноге. Профейн велел увальню убраться с линии огня и выпустил всю обойму – пять выстрелов, бухнувших многоступенчатым эхом, – аккурат в пасть аллигатора. «Все в порядке, – сказал напарник, – Идти смогу». Профейн не слышал. Он стоял у обезглавленного трупа, наблюдая, как поток нечистот медленно несет крокодилову кровь в одну из рек – черт ее знает, какую. Профейн потерял ориентировку. «Малыш, – сказал он мертвому аллигатору, – ты сыграл не по правилам. Самому нападать нельзя. В договоре этого нет». Пару раз начальник Банг отчитал Бенни за болтовню с аллигаторами: это, мол, дурной пример для Патруля. Ладно, сказал Профейн, больше не буду, и взял себе на заметку: то, во что веришь, надо говорить про себя.

В конце концов однажды ночью в середине апреля он признал то, о чем уже неделю старался не думать: его и Патруль как боевую единицу канализационной системы уже ничто не связывает.

Фина знала, что аллигаторов почти не осталось и что трое охотников скоро останутся без работы. Как-то вечером ока пришла, когда Профейн сидел перед телевизором. Крутили «Большое ограбление поезда» [105].

– Бенито, – сказала она, – тебе надо искать новую работу.

Профейн согласился. Фина сообщила, что ее босс Уинсам из фирмы «Диковинки звукозаписи» ищет клерка и она могла бы записать Бенни на собеседование.

– Меня? – удивился Профейн. – Какой из меня клерк? Я не шибко умен, и мне не нравится сидячая работа в конторе.

Фина возразила, что клерками работают люди и гораздо глупее него. У него будет шанс продвинуться, чего-то добиться.

Шлемиль есть шлемиль. Чего он может добиться? Чего вообще можно «добиться» в этой жизни? Ты достигаешь определенного уровня – а Профейн знал, что уже достиг его, – когда становится ясно, что тебе по силам, а что нет. Впрочем, время от времени у него случались приступы острого оптимизма.

– Я попробую, – пообещал он Фине. – Спасибо.

Она была благодарно счастлива: он выгнал ее из ванны, а она подставляла ему вторую щеку. В голову Профейна полезли похотливые мысли.

На следующий день она позвонила. Ангел и Джеронимо работали в дневную смену, Профейн был свободен до пятницы. Он, лежа на полу, играл в пинокль [106] с Куком, который закосил школу.

– Найди костюм, – сказала Фина. – В час у тебя собеседование.

– Ха, – сказал Профейн. Он успел нарастить жирок за те несколько недель, что харчевался у миссис Мендоса. Костюм Ангела был уже маловат.

– Одолжи у моего отца, – посоветовала Фина и повесила трубку.

Старик Мендоса не возражал. Самым большим в шкафу был костюм из темно-синей саржи в стиле Джорджа Рафта, примерно середины 30-х годов, с двубортным пиджаком с подбитыми плечами. Профейн надел его и позаимствовал пару туфель у Ангела. В метро, по дороге в центр, он размышлял о том, что людям свойственно порой испытывать жгучую ностальгию по десятилетию, в котором они родились. Эта мысль пришла ему в голову, потому что он вдруг почувствовал, будто попал во времена Депрессии – костюм, поиски работы в городе, которому осталось существовать максимум две недели. Вокруг снуют вереницы людей в новых костюмах, еженедельно создаются миллионы новых неодушевленных предметов, новые машины мчатся по улицам, тысячами растут дома в пригородах, которые Бенни покинул месяцы назад. Где же здесь депрессия? Она таится в закутке черепа Бенни Профейна, в глубине его живота под синим пиджаком из плотной саржи, она прикрыта улыбкой, оптимистически сияющей на шлемильской физиономии.

Офис «Диковинок звукозаписи» располагался на семнадцатом этаже здания в районе Гранд-Сентрал. Профейн сидел в приемной, заставленной тепличными тропическими растениями, а за окнами бесновался холодный, жаропоглощающий ветер. Секретарша дала Бенни бланк заявления. Фины нигде не было видно.

Когда он отдавал заполненный бланк девушке за столом, в приемную вошел рассыльный – негр в потертой замшевой куртке. Он бросил на стол кипу почтовых конвертов, и на несколько секунд его глаза встретились с глазами Профейна.

Возможно, Профейн видел этого парня под землей или на разводе. Как бы то ни было, на лице у негра мелькнуло подобие улыбки, и между ними возникла некая телепатическая связь, словно этот рассыльный и для Профейна принес сообщение, скрытое от всех, кроме них двоих, в оболочке быстрого взгляда, как бы говорившего: «Кого ты хочешь надуть? Послушай ветер».

Профейн прислушался к ветру. Рассыльный ушел.

– Мистер Уинсам сейчас вас примет, – сказала секретарша. Профейн подошел к окну и глянул вниз на 42-ю улицу. Казалось, он не только слышал, но и видел ветер. Ему было как-то не по себе в костюме. Может, потому, что костюм вовсе не скрывал эту странную депрессию, которая никак не отражалась на рынке ценных бумаг или в годовых отчетах.

– Эй, куда же вы? – удивилась секретарша.

– Я передумал, – сказал Профейн. В коридоре и потом в лифте, в вестибюле и на улице он всюду высматривал рассыльного, но того нигде не было. Расстегнув пиджак старика Мендосы, Профейн, опустив голову, побрел по 42-й улице навстречу ветру.

В пятницу на разводе Цайтсус, срываясь на крик, произносил речь. Отныне патрулирование только два Дня в неделю, и только пять групп выделяется на подчистку в Бруклине. Вечером по дороге домой Профейн, Ангел и Джеронимо зашли в близлежащий бар на Бродвее.

Они досидели там почти до последнего звонка [107], когда в бар забрели несколько девочек. Бар располагался на Бродвее в районе 80-х улиц, а это отнюдь не Бродвей шоу-бизнеса, и даже не то место, где разбиваются сердца в тоске по бродвейским огням. Северо-западная часть города представляла собой блеклый, лишенный каких-либо характерных особенностей район, где сердца не разбиваются – с ними не происходит ничего столь бесповоротно ужасного, они лишь становятся эластичнее и податливее под гнетом нагрузки, растущей день за днем, пока окончательно не выдыхаются от собственных содроганий.

Первая стайка шлюшек заявлялась около полуночи, чтобы разжиться сдачей для ночных клиентов. Девицы не отличались красотой, но у бармена всегда было припасено для них доброе слово. Некоторые заходили еще раз перед самым закрытием принять стаканчик на сон грядущий, независимо от того, удачным был вечер или нет. Если они заглядывали с кавалерами – обычно из числа мелких гангстеров, обитавших по соседству, – бармен проявлял такое радушие и обхаживал их так, будто они были влюбленными парочками, что, в сущности, соответствовало действительности. А если девушка забредала в бар, промыкавшись всю ночь, бармен наливал ей кофе с изрядной порцией бренди и говорил о дожде или холоде, которые, надо полагать, отпугивают клиентов.

И девица обычно предпринимала последнюю попытку предложить свои услуги кому либо из посетителей.

Профейн, Ангел и Джеронимо отчалили, поболтав с девчонками и сыграв несколько партий в шары. На выходе они столкнулись с миссис Мендоса.

– Ты не видел сестру? – спросила она Ангела. – После работы она собиралась пойти со мной по магазинам. Раньше ока так не пропадала, Ангелито. Я волнуюсь.

В этот момент прибежал Кук.

– Долорес говорит, она ушла с Плэйбоями, но куда – неизвестно. Фина только что звонила, и Долорес сказала, что у нее какой-то странный голос – Миссис Мендоса схватила паренька за волосы и спросила, откуда звонила Фина, но Кук клялся, что уже все рассказал и больше ничего не знает. Профейн посмотрел в сторону Ангела и поймал на себе его взгляд. Когда миссис Мендоса ушла, Ангел сказал:

– Нехорошо так думать о своей сестре, старик, но не дай Бог хоть один из этих поганцев попробует…

• Предыдущая
• 42/140
• Следующая