Горменгаст - Пик Мервин - Страница 112
- Предыдущая
- 112/216
- Следующая
Щуквол быстро оглянулся. Дверь закрыта. В такое время вряд ли кто-нибудь придет беспокоить Баркентина. Тишина, царившая в комнате, лишь подчеркивалась тихим, скрипящим дыханием Баркентина.
Как только Щуквол до конца оценил преимущества, открывающиеся в предании огню этого скрюченного гнома, сидевшего перед ним, он вытащил свой длинный кинжал из ножен-трости и поднял его так, что жало было направлено в шею Баркентина, немного ниже левого уха.
И вот теперь, когда Щуквол был уже так близок к свершению страшного и кровавого деяния, его охватили странные чувства, сквозь которые явственнее всего пробивалась холодная и ядовитая ярость. Возможно, сухой корень давно умерщвленной совести шевельнулся в его груди: возможно, Щуквол вдруг почувствовал, что убийство может вызвать в нем чувство вины, — как бы там ни было, но вспышка гнева и ненависти исказила его бледное лицо, казалось, скованное льдом море встрепенулось, черные воды вырвались непокорно из глубин, но утихла буря так же быстро, как и взыграла. Лицо Щуквола снова превратилось в неподвижную белую маску, и задрожавший было кончик кинжала, направленный под изъеденное временем ухо, снова замер.
И тут раздался стук в дверь. Голова старого карлика повернулась, но в сторону от Щуквола и его изготовленного для удара оружия.
— Пошел к черту тот, кто стучит! Кто бы это ни был! Сегодня я никакого сукиного сына не хочу видеть!
— Слушаюсь, господин Баркентин, — пробубнил из-за двери чей-то голос, с трудом пробившийся сквозь толстые деревянные створки, потом раздались едва слышные шаги, и снова наступила тишина.
Баркентин повернул голову в другую сторону и почесал себе живот.
— Нахальная тварь, — пробормотал Баркентин — Я расправлюсь с ним! Больше не будет светится вокруг эта белая рожа! Сотру с него этот блеск! Клянусь кишками сатаны, он слишком сияет! «Будет исполнено, господин Баркентин!». «Готово, господин Баркентин!» «Слушаюсь, господин Баркентин!». Только от него и слышишь! Но что в этом хорошего? Что хорошего? Выскочка! Ссыкун!
Баркентин снова начал чесать в паху, потом перешел на ягодицы, живот и ребра.
— И пожри это все огонь! — воскликнул Баркентин. — Внутри все переворачивается, сердце ноет! Разве это Герцог? Ничтожное отродье! Графиня? Безумная баба, свихнувшаяся на кошках! А что я? Кто мне помогает? Только этот выскочка, ублюдок Щуквол!
Щуквол грациозно, но очень крепко державший кинжал, почти вплотную приблизил его тонкий, как иголка, кончик к шее Баркентина и, слегка округлив губы, цокнул языком. В этот раз, когда Баркентин, реагируя на странный звук, повернул голову, он получил полдюйма стали в шею ниже уха. Баркентин оцепенел, в горле застыл крик, который так и не вырвался наружу. Щуквол вытащил клинок, и струйка темно-красной крови потекла по морщинистой, как у черепахи, шее. Баркентин весь затрясся, и каждая часть его тела сокращалась и дергалась словно сама по себе, вне зависимости от всех остальных. Непонятно, как он не вывалился из кресла. Но эти конвульсии неожиданно прекратились. Баркентин медленно повернул голову к Щукволу, который стоял, с полуулыбкой на лице, в раздумье, зажав подбородок в руке и глядя на Баркентина. Холодок пробежал по спине Щуквола и улыбка сползла с его лица, когда он увидел, как выражение невероятной ненависти превратило лицо Хранителя Ритуала в клубок змей. Глаза наполнились ядовитой жидкостью и, казалось, засветились изнутри дьявольским светом. Губы и морщины вокруг них подергивались. На грязном лбу и шее появились капли отравленного пота.
Но за этой внешностью прятался трезво работающий мозг, который, несмотря на то что стоящий с кинжалом в руках и улыбающийся Щуквол имел, казалось бы, полное преимущество, сообразил, что нужно делать, и тем самым лишил Щуквола этого изначального преимущества. Баркентин был бы действительно совершенно беззащитен, если бы ему не удалось добраться до того предмета, который лежал на полу рядом с креслом. И прежде чем Щуквол, допустивший здесь большой промах, сообразил, что происходит, Баркентин выпрыгнул из кресла, кучей тряпья упал на пол и прикрыл собой то, что составляло его единственную надежду — его костыль. В мгновение ока Баркентин схватил его, тут же вскочил и, подскакивая и громко стуча костылем об пол, бросился за кресло; прячась за ним, он устремил сквозь плетение спинки на своего вооруженного, молодого и подвижного врага страшный взгляд красных глаз.
В этом взгляде было сосредоточено столько напряженной живой силы, что Щуквол, несмотря на свою молодость, свое оружие, свои здоровые две ноги, почувствовал некоторый трепет перед лицом такой пылающей ненависти, заключенной в столь иссушенном и крошечном теле. Его также немного смутило то, что Баркентин оказался проворнее, чем ожидалось. Правда, и теперь предстоящая дуэль должна была быть смехотворно односторонней: с одной стороны — дряхлый карлик на костыле, а с другой — молодой, физически хорошо тренированный человек, вооруженный и умеющий отлично пользоваться своим оружием. Однако Щуквола раздражала мысль о том, что если бы он сообразил первым делом — отнять у калеки костыль, тот оказался бы столь же беззащитным, как и черепаха, перевернутая на спину.
В течение нескольких мгновений Баркентин и Щуквол смотрели друг на друга, ничего при этом не предпринимая; на лице Баркентина выражались все его чувства; на лице Щуквола не отражалось ничего. Затем Щуквол, пятясь и не спуская глаз с Баркентина — теперь он уже не хотел рисковать (Баркентин показал, сколь быстрым он может быть), — медленно двинулся к двери. Подойдя к ней, он открыл ее и выглянул. Бросив быстрый взгляд в обе стороны длинного узкого коридора и убедившись, что поблизости никого нет, он плотно закрыл дверь и осторожно направился к креслу, из-за которого выглядывал карлик.
Щуквол, приближаясь к карлику, не сводил с него глаз, но мысли его вращались вокруг подсвечника. Баркентин и предположить не мог, что огоньки свечей, подрагивающие над плывущим воском столь близко от него, должны были сжечь его, те огоньки, которые он сам вызвал к жизни, должны были окончить его жизнь!
- Предыдущая
- 112/216
- Следующая
