История разводов - Ивик Олег - Страница 41
- Предыдущая
- 41/45
- Следующая
Впрочем, подозрительность пастыря имела под собой основания, потому что симуляции, видимо, случались. Так, сохранились протоколы по делу о некоем Захарии Бобрицком, жившем в конце восемнадцатого века. Тесть Захария просил избавить свою дочь Евфросинию от брака с мужем по причине его неспособности к плотскому совокуплению. Неспособность эта была засвидетельствована лекарем, после чего супруги получили чаемую свободу, и Евфросиния вступила в новый брак. Но через некоторое время решил вступить в повторный брак и Захарий. Для этого он вновь отправился к врачу и получил справку о том, что прежняя его неспособность происходила от «раны близ естественного уда, по случаю тогда приключившеюся». Но «как ныне он совершенно выздоровел от раны и все части уда его пришли в надлежащий свой порядок и действие, то нет ни малейшего сумнения ко вступлению ему в законный брак». В консистории, куда Захарий обратился за разрешением венчаться, его направили на повторное освидетельствование, но и оно показало полную пригодность жениха. После чего консистории только и осталось «дозволить ему, Бобрицкому, по молодым его летам, которых он имеет тридцать один, вступить в законный брак…».
Но все-таки основной причиной, по которой Церковь в синодальный период (с 1700 по 1917 год) допускала развод, становится прелюбодеяние, причем не только жены, но и мужа (раньше муж отделывался епитимьей). Практическая невозможность разойтись по любой другой причине, кроме прелюбодеяния, толкала супругов на необходимость выслеживать друг друга и поливать грязью. Этого порой не могли избежать даже самые достойные в других отношениях люди.
Так, знаменитый полководец Александр Суворов в челобитной, которую он подал в Духовную консисторию, писал о жене, как «…сперва оная Варвара, отлучась своевольно от меня, употребляла тогда развратные и соблазнительные обхождения, неприличные чести ее», как, «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим С. – Петербургского полка премьер-майором Николаем Сергеевым сыном Суворовым, таскаясь днем и ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником одна по дворам, пустым садам и другим глухим местам…».
Консистория не сочла прогулки женщины, даже и по глухим местам, в присутствии родственника достаточным основанием для развода. Но Суворов с присущим ему напором продолжал бомбардировать святых отцов подробными описаниями «бесчинств» своей супруги. В разводе ему все-таки было отказано. Тогда полководец попросту отослал от себя свою супругу с сыном, которого он отказался признать своим. Дочь, которую отец все-таки признал, была определена им в Смольный институт с категорическим запретом на общение с матерью.
Варвара Ивановна многие годы жила в крайней бедности (Суворов выделил ей на содержание сына 1200 рублей в год). Она писала мужу: «Не имея дома, экипажа, услуги… живу у брата… И так рассуди милостиво: при дряхлости и старости, каково мне прискорбно, не иметь себе пристанища верного, и скитаться по чужим углам». На «дряхлость и старость» сорокапятилетняя супруга полководца жаловалась, по-видимому, преждевременно, но проблемы у нее действительно были – она просила мужа о скромной помощи (22 000 рублей на погашение долгов), а также о том, чтобы он разрешил ей общаться с дочерью. Однако Александр Васильевич отказывает жене, и только вмешательство Павла I привело к тому, что этот весьма небедный человек, имевший 50 000 рублей ежегодного оброка, согласился выплачивать супруге пенсию в размере 8000 рублей в год.
Но если бы официальный развод Суворовых состоялся, положение его супруги могло бы стать еще хуже. После развода виновной стороне не только запрещалось вступать в повторный брак – разрушитель семейных уз мог понести и дополнительную кару в зависимости от своей вины и социального положения. Это могла быть насильственная отсылка к родителям, пострижение в монастырь, наказание плетьми…
Впрочем, для того, чтобы прелюбодеяние считалось доказанным, нужны были показания нескольких свидетелей, а таковых далеко не всегда можно было найти. Так, в 1748 году жена вице-сержанта Петра Языкова, Мария, подала прошение о разводе ее с мужем по причине его прелюбодеяния. В ответ муж подал встречный иск об измене жены. Собственно, и муж и жена хотели одного и того же – свободы. Торг шел из-за права вступить в повторный брак, каковое предоставлялось только потерпевшему. Но к тому времени, когда развод завершился, этот вопрос потерял былую актуальность: процесс длился двадцать лет. В конце концов он был выигран женой (при поддержке императрицы).
Невозможность получить законный развод привела к тому, что в восемнадцатом веке среди низших слоев населения получили распространение так называемые «разводные письма», которые не имели юридической силы, но все же придавали фактическому разрыву супругов какую-то видимость приличия в глазах окружающих. Супруги подписывали эти письма друг для друга, после чего порой вступали в новый «брак», который не признавался ни законом, ни Церковью, но иногда признавался друзьями и родственниками. Это было продолжением традиции, идущей еще со времен Ярослава. Нередко случалось, что такие письма, вопреки указам Синода, оформляли для своих прихожан сами священники. Ведь Синод был далеко, а от прихожан священник, особенно сельский, находился в определенной зависимости.
В 1730 году Синод издал указ, в котором осудил эту практику и пригрозил нарушителям «тяжким штрафом и лишением священства». Однако отвращение к постылому браку оказывалось у многих сильнее, чем страх перед законом. Так, в 1732 году супруги Коростылевы были по решению Синода наказаны плетьми за «самовольно совершенное ими разлучение от сожительства друг с другом». Кроме того, преступный муж был осужден на полгода принудительных работ по месту его службы, и обоих супругов обязали впредь жить совместно. Известен и приговор священнику, который за написание разводного письма был лишен священства и бороды и сослан в Кириллов монастырь в качестве «низкого рабочего». Но такие строгости ничего не изменили по существу, и спустя сорок лет Синоду пришлось издавать новый указ на эту же тему.
Людям знатным приходилось еще сложнее: они были на виду и разводное письмо их устроить не могло, даже если бы и нашелся священник, согласный его написать. А Синод все реже удовлетворял прошения о разводе. В середине девятнадцатого века княгиня Софья Нарышкина решила избавиться от мужа, которого обвинила в целом комплексе грехов: прелюбодеянии, «дурной болезни» и импотенции. Правда, княгиня сама признавала «кажущееся противоречие рождения мною детей при бессилии мужа», но она объяснила, что муж справляется со своими обязанностями «чрез возбуждение посредством онанизма», что лишает княгиню «тех ощущений, которые испытывает любящая женщина».
Медицинская экспертиза подтвердила мужское бессилие князя (признав, впрочем, что оно излечимо «при употреблении надлежащих врачебных средств и соблюдении должного при сем образа жизни»). Но было не совсем понятно, для чего восстанавливать мужские силы князя, – эта же экспертиза подтвердила, что князь не просто болен сифилисом, но имеет «третичные и вторичные припадки сифилитической болезни», а заодно и первичные «недавнего происхождения». Причем, «судя по месту нахождения язв», заражение произошло «через совокупление с женщиной». Таким образом подтвердился и факт прелюбодеяния. Но к этому времени былые вольности с разводами в России давно отошли в прошлое. Бессилие мужа было сочтено недоказанным, ибо от князя родились дети. А для доказательства измены были затребованы свидетели, которых в таком деле непросто найти. В результате брак был сохранен после бракоразводного процесса, который продолжался более двадцати лет.
Проблема развода весьма волновала великого русского писателя Льва Толстого. Собственно, значительная часть романа «Анна Каренина» посвящена тому, что бывает, когда люди расходятся. Правда, развестись в полном смысле слова, с оформлением соответствующих документов, Карениным не пришлось. Обманутый муж, Алексей Александрович, проконсультировался с адвокатом и выяснил, что условия, на которых он может требовать развода, не вполне допустимы для порядочного человека. Поскольку ни физических недостатков, ни безвестного отсутствия одного из супругов в данном случае не наблюдалось, Каренину оставался только развод на основании прелюбодеяния. Адвокат сообщил, что «улики должны быть добыты прямым путем, то есть свидетелями». И он же подчеркнул, что «отцы… протопопы в делах этого рода большие охотники до мельчайших подробностей». Адвокат считал, что «самое обычное и простое… есть прелюбодеяние по взаимному согласию». Алексей Александрович, однако, «был так расстроен, что не сразу понял разумность прелюбодеяния по взаимному согласию». Не понял он ее и в дальнейшем, отказавшись возбуждать судебный иск о разводе.
- Предыдущая
- 41/45
- Следующая
