Алики-малики - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/29
- Следующая
В полдень над городом повисли самолёты, они кружили над ледяными полями, сбрасывая бомбы. Из моря вырастали кипящие смерчи льда и воды и рушились, рассыпались туманом. Потом пришли корабли и били из пушок. Поредевшие льды обходили сваи вразброд и рассеивались в чистой воде. Но с севера наступали новые полчища — поток их был нескончаем.
Дул холодный, пронизывающий ветер, но мало кто оставался в домах. Нефтяники толпились на причале, вслушивались в тревожные крики чаек и хмуро смотрели в сторону далёкого побережья, куда ушли, отбомбившись, самолёты и корабли. Что их ждало сегодня и завтра? Устоит ли эстакада под натиском льда? Уцелеет ли город в море, с домами, с вышками, уже качавшими нефть?
Среди оцепеневших в неподвижности людей больше всех, казалось, волновалась худенькая девушка в телогрейке и кирзовых сапогах. Она металась по эстакаде, останавливалась то перед одним, то перед другим, страстно впивалась в лицо, словно бы спрашивая: «Что же будет? Как же дальше быть?» Глаза её то загорались от любопытства, то цепенели от страха.
— Домой ходи, Дуся! — ворчал Гаджи Ага, седоусый слесарь из конторы бурения. — Заболеешь, чудак, кашлять будешь!
Дуся махнула рукой и склонилась над перилами. На дальней льдине, выступившей из тумана, что-то шевелилось.
— Из наших, наверное, — упавшим голосом сказала она и тихо заплакала.
Плач её тут же подхватили женщины.
— С дальней буровой, бедняжка!
— Живой ещё, миленька-ай!
Чёрные глаза Гаджи Ага с воспалённо-жёлтыми белками бешено сверкнули.
— Дурной баба! Это ж тюлень, не видишь?
То, что походило на окоченевшего человека или тюленя, оказалось старой телогрейкой, торчмя стоявшей на снегу. Все облегчённо вздохнули. Старый Гаджи дрожащими пальцами смял папиросу.
— Ошибся, Ага, глаза подвели, — посмеялись над ним.
— А, болтай, голова дурной! Тьфу!
На льдинах попадались ящики, бумажные мешки из-под цемента, трубы и доски. Там, на дальних буровых, одиноко стоявших в море, шла борьба. Пробивая путь к буровым, сновали катера, снимая с площадок людей. Они торопливо уходили к берегу, чтобы снова вернуться и спасать всё, что можно спасти.
Лёд шёл много часов подряд. Из гнёзд уже вылезали сваи, и в воду падали пролёты эстакад. К городу между тем подходил танкер, посланный для спасения людей.
Был объявлен приказ — всех эвакуировать. Построенному в море городу Нефтяные Камни грозила опасность. Теперь Дуся уже не металась по эстакаде, заглядывая людям в глаза. Притихшая, она сидела на крылечке и ничего не видела в тумане: ни людей, ни причала, к которому подходили катера. Сбился платочек на её голове, растрепались косички на ветру, по-старушечьи морщилось зарёванное лицо.
В городе появились новые люди — водолазы, пожарники и солдаты. Водолазам и пожарникам — дело привычное, а молодым паренькам, солдатам первого года призыва, всё было в новинку: строения, стоявшие чуть не на самой воде, двухэтажные дома, магазины, машины, катившие по узким пролётам эстакад.
Город был молодой, но людей здесь работало немало. С буровых вышек, из мастерских, из складов с чемоданами и рюкзаками шли к причалу бурильщики, мотористы, крепильщики, геологи, служащие и сторожа. Это они возводили город на пустынных скалах в далёком, почти всегда штормящем море, там, где раньше даже и чайка была редкой гостьей. Это они обживали его, долго и терпеливо перенося сюда уют и тепло Большой земли.
Дуся сморкалась в кончик косынки. Припухшими пустыми глазами она смотрела перед собой и вздрагивала, будто не по сваям — по ней ударяли льды. Мимо, толкая тяжёлую тачку, проковылял Гаджи Ага.
— Ты почему здесь?
Дуся не отозвалась. Гаджи Ага сердито распушил усы, сплюнул, ругнулся непонятным словом и проковылял дальше. А перед Дусей, откуда ни возьмись, появился солдат. Он осторожно поставил аптечку на эстакаду и расправил гимнастёрку под поясом.
— Будем знакомы. Рядовой Василий. Можно просто Васей.
Он отдал честь. Вся его фигура, сухопарая и крепкая, так и горела возбуждением. Дуся отвернулась от него.
— Эй, сестрёнка, приказа не слышала?
Он толкнул её в плечо. Она вяло отмахнулась от него.
— Нельзя мне от кладовки. На кого я вещи оставлю?
— Вещи? — Рядовой Василий оглядел причал, заваленный чемоданами и мешками. — А голова тебе не дороже?
— Я лицо… материально ответственное, — выдавила из себя Дуся.
— Лицо?! — Василий удивлённо поднял брови. — Какое же ты лицо? Воробышек ты всего-навсего.
Солдат схватил её за руку и потянул к себе. Но она упёрлась.
— Ну, вот что, некогда мне тут с тобой, — рассердился Василий. — Снимаю с тебя ответственность, и айда за мной.
— Не пойду я…
— Приказ нарушать?
Солдат легонько, как ребёнка, подхватил её под мышки и поставил на ноги. И странно, Дуся перестала упираться. Она покорно пошла за ним, полностью доверив солдату свою судьбу. Под его гимнастёркой ходуном ходили крутые расторопные лопатки, от него исходили уверенность, сила, порядок.
— Держись за меня, сестрёнка, со мной не пропадёшь! — говорил он сиплым баском, крепко сжимая её холодную ладошку.
На причале им пришлось расступиться — пожарники проверяли насосную установку. Они взялись за руки, как дети, чувствуя, как что-то родственное объединяет их. У трапа он подтолкнул её вперёд и смущённо кашлянул.
— Ну иди, сестрёнка. Вспоминай Васю.
Дуся посторонилась, пропуская двух солдат с больной женщиной. Она не торопилась. К трапу подкатывали бочки, передавали ящики и приборы, завёрнутые в холстину.
— Чего же ты? — удивился Василий. — Танкер уходит, а ты канителишься тут!
Дуся уселась на скамейку и стала расплетать косичку, выдёргивая шпильки и засовывая их в рот. Внизу, под причалом, шуршал искрошенный лёд и в щели пробивалась вода, растекаясь по настилу. На танкере ревел гудок к отправлению, но Дуся словно ничего не слышала и не замечала. Растеряв свою уверенность, Вася топтался перед ней, не зная, как вразумить строптивую девчонку.
— Не поминайте лихом! — кричали с танкера.
— Капитан, отправляй!..
— Спасибо, солдатики!
— До свиданья, родные мои!
Отъезжающие теснились у бортов танкера и махани руками. На палубу прошёл дежурный матрос и отвязал конец, чтобы втянуть трап.
— Э-ей, кореш, обожди! — рядовой Василий повернулся к Дусе. Из-под его пилотки торчал выгоревший, яростный хохолок. — Силком тебя, что ли?
Он схватил её, но Дуся стала вырываться и колотить его по голове.
— Драться? — заморгал он, поднимая сбитую пилотку.
— А чего ты руки распустил! Не твоя, чтоб хвататься!
Спасатели, остававшиеся в городе, и нефтяники на палубе танкера следили за странной перепалкой.
— Ну и чудо-юдо! — усмехнулся Вася, почёсывая голову.
— Сам ты чудо-юдо! Руку мне отдавил, медведь!
Дуся натянула косынку и туго повязала её.
— Некуда мне. Я с острова Жилого. Нет у меня на берегу никого.
— Так здесь и погибнуть можно!
— Погибнуть! Вы что же, погибать здесь остались?
— То ж мы — солдаты! А ты девчонка, гражданское население.
— А солдаты не люди, что ли? Разве можно город бросать? Строили, строили, жить здесь думали, и так всё сразу, да?
Девушка заплакала.
— Воробей ты, чудо-юдо! — смягчился Василий. — А мы на что здесь? А мы на что здесь, спрашиваю? — повысил он голос, снова обретая уверенность и родительский тон.
А между тем танкер уже прощально ревел, раздвигая лёд и оставляя за собой чистую воду, над которой поднимался пар. А когда он растворился в дымке и в опустевший город пришла лёгкая, прохладная тишина, солдаты обступили девушку, и кто-то на голову ей, растрёпанной и смешной, с грязными разводами слёз на носу и на щеках, нахлобучил пилотку.
— А что, ребята, зачислим её в наш взвод?
— А чего же нет? Пойдёшь к нам, рыжая?
Солдаты смеялись, хлопая её по плечу. Что-то жалкое, но и бесстрашное было в её светлых, с короткими ресничками глазах.
- Предыдущая
- 20/29
- Следующая
