Абсолютное программирование - Петров Сергей - Страница 3

• Предыдущая
• 3/53
• Следующая

Когда я, слегка придя в себя, появился в кабинете Виталия, тот, в своем скромном дорогом костюме, при новом галстуке, сидел в кресле у разгорающегося камина, чистый, сухой и трезвый. Снаружи теплая летняя ночь сменила ужас, принесенный грозой. По-прежнему шел дождь, но молнии били уже не так часто, гром стал глуше и отдаленнее. Тлела сигарета. Я с порога увидел освещенный огнем профиль своего товарища, и неожиданно испытал короткий отрезвляющий приступ безотчетной тревоги.

Виталий невысок ростом, тонок, имеет узкое белое лицо, открытый лоб и короткие кучерявые волосики. Очень умен и в меру мудр. Всегда прекрасно владеет ситуацией, при необходимости смел, жесток, нагл, ласков, весел, грозен и прочее, в зависимости от обстоятельств. Люди либо идут за ним, не задавая лишних вопросов, либо исчезают из его жизни раз и навсегда. Что такое стеснительность, он просто не знает. Настоящий топ-менеджер, по-старому – проходимец. В отличие от меня, вечного студика. Так что мгновенное превращение пьянющего-распьянющего Виталия обратно в лощеного успешного бизнесмена не вызвало у меня никакого удивления – это полностью в его стиле.

Мне неожиданно пришло в голову, что Виталий относится к типу людей, которые мне не то что никогда не нравились – я их ненавидел. Можно только поражаться, каким образом судьба так долго могла удерживать нас вместе, ведь, скорее всего, эта ненависть была взаимной. Я ненавидел подобных людей за умение делать со мной все, что им захочется. Они называли мне несуразную цену в магазинах – и я платил, осознавая себя дураком и лохом. Взмахом полосатой палочки они останавливали мою машину на дороге, и я откупался от них немыслимыми суммами, да еще униженно благодарил за то, что отпустили. Они звонили мне по вечерам и сообщали, что ни с того ни с сего поставили меня на счетчик, и я метался в поисках помощи, и опять платил. Потом платил оказавшим помощь: выяснялось, что они тоже из этих. Они видели меня насквозь, смеялись надо мной в лицо и за спиной, а я, заплатив за свое малодушие, позорно сбегал от них, и мучительно уговаривал себя забыть о позоре, – следовало жить дальше. Я не жалел отданных денег, потому что однажды и навсегда объяснил себе, что деньги – единственное средство, позволяющее мне жить в одном мире вместе с этими людьми. Мне были противны собственное бессилие и трусость, и я страшился знакомой холодной пустоты под ложечкой, а больше всего – знания о неотвратимости встреч с этими людьми в будущем.

Я далеко не глупец и не безнадежный трус. Разумом я понимаю, что они обыкновенные живые люди, и страхов у них не меньше, а то и побольше моего. На самом деле это у меня с ними так уж сложилось, а в других ситуациях они по сравнению со мной же будут выглядеть полным дерьмом. Более того, я не один такой, ведь именно на нас, трусах, делают хорошие деньги Сталлоне, Шварценеггер, Уиллис и Сигал. Но разум пасует перед рефлексом, и при очередной встрече с кем-нибудь из этих ребят все повторяется снова и снова.

И вот мне ни с того ни с сего подумалось, что Виталий – тоже из них. Просто раньше не встречалось поводов на меня давить – я сам все, что ему нужно, делал. Поэтому и дружим. А случись что, так он спокойно совьет из меня веревку и меня же на ней повесит. А может, это уже случилось, только я пока не догадываюсь. Или догадываюсь?

Виталий вытолкнул изо рта аккуратное облачко дыма и тут же, сделав губы трубочкой, со свистом втянул его обратно в легкие. Рака легких мой друг тоже не боялся.

Я, почти трезвый, уселся во второе кресло. Юбилейный вечер, оказывается, имел продолжение.

– Слушай, я тоже хочу камин в кабинет. Хотя бы будет, где бумаги жечь, когда налоговики нагрянут, – сказал я, просто чтобы начать первым.

– Приноси сюда, места хватит. Да и что там тебе жечь – все дела у меня. И вообще, спички детям не игрушка.

– Сам ты дите. Лучше пить научись – всю крышу облевал. Скажи спасибо, что я тебя до туалета дотащил, а то бы ты сейчас как бомжара выглядел.

– Да-а, спаситель. Вспомни лучше, сколько раз я тебя спасал. Так что за тобой еще должок, раз пятьдесят – не меньше.

– Сорок девять. Один я сегодня уже отработал. И вообще, я личность творческая, мне расслабляться нужно. А вот чего ты, вобла сушеная, бизнесмен хренов, сегодня распустился, а?

– Да черт его знает, как-то контроль потерял. Пять лет все-таки. Ну-ка, скушай таблеточку. Полезная: видишь, как мне помогла. Один кореш комитетский подбросил. Мозги как пылесосом чистит, – Виталий выложил на каминный столик розовую капсулку.

– А зачем мне мозги чистить? Они у меня чистые. Я вот Инку сейчас попрошу кофейку сбацать, – и домой, баиньки.

– Ты времени-то знаешь сколько, алик? Инка твоя дома давно, «Санту Барбару» смотрит. Жри пилюлю, разговор есть.

– Какой разговор с тобой, пьяным?

– Да это ты пьяный, а сейчас будешь трезвый, – Виталий раздавил сигарету в пепельнице, встал, налил стакан минералки, сунул мне его в одну руку, в другую – волшебную капсулку, и стоял над душой до тех пор, пока я все это не проглотил. Кроме стакана, конечно.

Гадость подействовала мгновенно и ошеломляюще. Словно кто-то врезал по лбу мягкой резиновой кувалдой, и мозги, сидевшие набекрень, разом встали на место. Вселенная прекратила тошнотворное вращательное движение. Мелькнули и скрылись в быстро тающем тумане пара-тройка гениальных идей и штук пять светлых мыслей. Одну, последнюю, даже удалось ухватить: «Почему полиция всех стран до сих пор вооружена огнестрельным оружием? Неужели нельзя в конце второго тысячелетия придумать что-нибудь такое, столь же эффективное по останавливающему действию, но не смертоносное? Наверняка можно, да вот только никому это не надо. От добра добра не ищут. Вот и гибнут люди, преступники и невинные, от пуль правоохранителей.»

– Ну? – Виталий выглядел так, будто он сам изобрел эту капсулку, и я – первый испытуемый.

– Колоссально. И это при том, что право на жизнь – первое, и, пожалуй, единственное бесспорное право.

– Чего?

– Да так, ничего. Слушай, вот это таблеточки! Отсыпешь?

– Ща, подставляй ведро. Ты знаешь хоть, сколько они стоят? Это тебе не антиполицай китайский. И потом, переберешь их – считай, крышка. Героин по сравнению с ними – детская присыпка.

– Ладно-ладно. Так ради какого же разговора ты испортил мне праздник своей паршивой химией?

Виталий достал из пачки новую сигарету. Закурил. Опустился в кресло. Еще раз проделал свой фокус с глотанием дыма. Посидел молча, глядя в огонь. Достал из пиджачного кармана мобильник, выключил. Скосил взгляд на меня – проконтролировать эффект от всех этих манипуляций.

Я ждал. Снова где-то на задворках сознания рябью по воде пробежало тоскливое предчувствие.

– Прошлой ночью я долго не мог заснуть, – наконец, начал он издалека и, на мой взгляд, слегка перебрав с пафосом. – Все вспоминал, как мы с тобой начинали. Помнишь, все тогда торговлей занимались, купи-продай, да на биржах и в банках деньги из воздуха ковали. А мы на всех наплевали и пошли в информационные технологии. Таких умников, конечно, тогда тоже хватало, – НИИ загибались один за другим, а инженеры толком делать ничего не умеют, вот и пытались информацией торговать. Думали, дураки, бабки на халяву рубить. Информация, дескать, сущность эфирная, хлеба почти не просит, а вот мы ее из эфира своим интеллектом отловим, да и продадим втридорога тупым жирным котам, которые без нас не знают, куда свои миллионы пристроить. Ха! Где они сейчас все, умники. В Лужниках китайскими шмотками торгуют, кто не спился.

– Слушай, Виталь, ты мне это так рассказываешь, как будто я из Штатов на экскурсию приехал. Не забывай, я у тебя тогда под правым боком ошивался.

– Да не тебе. Я это себе рассказываю. Знаешь, за все эти годы как-то не случалось остановиться, оглядеться. А сегодня как раз и повод есть, и возможность.

– Ты что, итоги решил подводить? Не рано? Учти, ты еще молодой, пенсию не дадут. Впрочем, валяй дальше. Светлых слез не обещаю, но сочувственно послушаю.

• Предыдущая
• 3/53
• Следующая