Повелитель снов - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 13

Однако содержатель постоялого вора купец Заухин Михайло Андреевич не забеспокоился, и уже через час, наскоро перекусив холодным борщом и обжаренной с грибами и сыром ветчиной, путники с набитыми чересседельными сумками выехали из Господина Великого Новгорода на север. Одна беда – выехали без заводных. Свободных трех скакунов на тесном постоялом дворе не нашлось.

Первые версты, что тянулись через слободы, слободки и предместья крупнейшего в Европе города, дорога была широкой и накатанной. Но версты через три оборвалась деревянная мостовая, еще версты через две закончилась отсыпка из мелкой гальки, перемешанной с песком. Правда, грунтовка оставалась столь же ровной и широкой, как Пуповский шлях. Но недолго. Два часа пути – и накатанный тракт отвернул к сверкающему золотыми куполами монастырю, что отгородился на холме от мирских сует могучими рублеными стенами с навесом для лучников и квадратными башнями, угрюмо смотрящими наружу и вдоль стен черными щелями бойниц.

Путники придержали коней, недоуменно глядя на забранные впереди дубовой решеткой ворота, однако их окликнул отставший почти на сотню саженей мальчишка:

– Вы куда, бояре? Вот ведь тракт ладожский!

– Ох, ничего себе – тракт! – скривился Зверев, глядя на узкую просеку, ныряющую в лиственную влажную низину. – Тропинка заброшенная… Ты ничего не напутал, малец?

– Кто же вдоль реки дорогу прокладывать станет, княже? – пожал плечами Пахом. – Кому добро отвезть надобно, тот на струге поплывет. А кто верхом обернуться желает, тому и тропинка сойдет.

Холоп первым свернул с накатанной дороги и перешел на рысь, пригнувшись на всякий случай к шее коня. Андрей вздохнул и двинулся следом. Последним скакал, насвистывая что-то себе под нос, мальчишка с залогом в небольшой поясной сумке.

Если для дороги эта новгородско-ладожская трасса была позорно узка, то для тропинки – очень даже просторна. Деревья по сторонам расступались почти на две сажени, а потому толстые сучья, что могли выбить из седла неосторожного всадника, до середины пути не выпирали, да и тонких хлестких прутьев встречалось совсем немного. Путешественники скоро перестали пригибаться, лишь изредка отводя от лица ветки, поглядывали по сторонам, любуясь резко меняющимися пейзажами. Стоило тропе нырнуть вниз – как они оказывались в узком тенистом тоннеле среди тесно растущих осин, ив, березок или в гуще осинника с тесно переплетенными ветвями. Шла дорожка наверх – стелилась среди прозрачных, пахнущих смолой и ладаном сосновых боров, местами поросших понизу темно-зеленым можжевельником. Время от времени леса внезапно обрывались, уступая место бескрайним лугам, ярко-розовым от стоящего выше седла иван-чая.

По правую руку то и дело меж коричневых сосновых стволов или за краем цветочного поля поблескивал мелкими волнами, дышал манящей прохладой широкий Волхов. Искупаться бы в нем – да времени нет. Путь долгий. Чуть задержись – и даже к полуночи до Ладоги не поспеешь. Вставать же на ночлег, известное дело – полдня пропадет. Это ушкуй, пока путник спит, продолжает версты отсчитывать. А верховому каждый привал в новые часы дальнего пути выходит.

– Глянь, княже, еще кто-то дорогу накатывает, – чуть придержав скакуна, оглянулся на хозяина Пахом. – Не мы одни такие.

Всадники промчались мимо мужиков, что развалились в траве, вытоптав иван-чай сажен на двадцать по левую руку от тропы. Еще саженях в сорока виднелся табунчик из полутора десятков оседланных лошадей, мирно пасущихся на сочной, не тронутой ни косой, ни плугом, траве. Бездельники проводили проезжих ленивыми взглядами, кто-то залихватски присвистнул вслед.

– Странные ребята, – вслух удивился Зверев. – Пятнадцать рыл, все с мечами. Чего им тут делать? Кузнечиков данью обкладывать? Да и рубахи больно толстые, странно сидят. Словно их поверх поддоспешников натянули. Но тогда уж скорее – поверх брони. От кого они тут таятся, кольчуги прячут? От кукушек и дроздов?

Посвист позади повторился, тут же послышался и начал быстро нарастать тяжелый топот от десятков копыт.

– Вот, зараза, – сплюнул Андрей и передвинул немного вперед, под руку, саблю. – Кажется, я знаю, от кого эти гаврики прятались. Тати лесные. А мы и без щитов, и без бердышей, и без брони.

– Помилуй Бог, боярин, – не согласился малец. – Отродясь на дорогах наших душегубы не ходят. Извели всех князья да воеводы. Чай, не неметчина, земли новгородские.

– Твои бы слова – да Богу в уши. Пахом, дорогу уступи! Все едино на усталых конях нам от них не уйти. Пусть мимо проносятся.

Трое всадников свернули с протоптанной дороги в густые дебри иван-чая, развернулись. Нагоняющие их попутчики перешли с галопа на рысь, потом на широкий шаг, а затем и вовсе остановились, заполонив всю дорогу.

– Это ты, что ли, парень, князем Сакульским будешь? – поднялся на стременах один из преследователей, наголо бритый, но без тафьи, с черной, любовно расчесанной бородкой, вьющейся мелкими кудрями. В остальном мужик никак не отличался от своих товарищей: та же полотняная рубаха, неестественно поднятая на груди и плечах, серые шаровары, прочные юфтовые сапоги. И ни у кого – никаких украшений. На душегубов они никак не походили: разбойники не отличаются скромностью и не имеют привычки ходить в одинаковой форме.

– Ты как с князем разговариваешь, смерд? – расправил плечи Зверев. – Плетей давно не пробовал? Чей холоп будешь?!

– Намедни ты, князь Сакульский, – невозмутимо продолжил мужик, – при встрече кое-что у князя Старицкого забрал. Князь Владимир Андреевич это назад получить желает.

– Да? – рассмеялся Зверев, вспомнив крохотный, почти неразличимый глазу соскоб, оставшийся у него на ногте. – Вы хоть знаете, чего искать, олухи?

– Знаем, – кивнул верховода, вытягивая из ножен меч. – Все заберем, а там видно будет.

– Не отда-ам!!! – вдруг завопил Пахом, поднял коня на дыбы и послал его с места во весь опор, вспарывая ковыльи заросли.

– Стой!

Старицкие холопы рванули следом, Андрей – тоже, оказавшись где-то в задней трети вытаптывающей луг кавалькады. Мозг же продолжал работать, усваивая услышанное: «Они хотят забрать все мои вещи. Но как потом оправдают столь наглое нападение на честного князя, друга самого государя? Только одним способом: не оставив свидетелей. Тем паче, что Белург наверняка не откажется от подарка в виде головы своего недруга…».

Зверев рванул саблю, качнулся вперед и рубанул круп близкого коня. Тот от неожиданной боли оступился, кувыркнулся через голову. Всадник полетел дальше, забавно растопырив руки, но упасть на землю не успел – Андрей, нагоняя, рубанул его поперек в основание затылка и тут же рванул левый повод с такой силой, что едва не порвал лошадиных губ. Скакун, возмущенно захрапев, повернул, оказавшись на пути другого несущегося во весь опор холопа. Слуга Старицкого в последний момент смог отстраниться, проскочив впритирку к морде, – но на клинок распластавшегося вдоль лошадиного бока Зверева отреагировать не успел, и острая сталь пропорола его бедро почти на всю длину от колена вверх.

– Не жилец, – довольно отметил Андрей, пытаясь выпрямиться обратно в седле.

Однако его скакун тоже начал заваливаться. Не дожидаясь, пока теплый лошадиный бок прижмет к земле, Зверев освободил ногу, шлепнулся вниз и моментально перекатился у коня под брюхом. Послышался чей-то недовольный возглас, но оборачиваться было некогда: прямо на князя мчался еще один душегуб с обнаженным клинком. Андрей выпрямился, вскинул саблю, словно собираясь сразиться, но в последний миг перед столкновением резко пригнулся, метнулся с правой стороны коня влево, одновременно рубя ноги животного чуть выше копыт, упал, мигом откатился – а то ведь с седла и достать могут. Холоп, впрочем, не достал, с отчаянным воплем пролетел над головой рухнувшего животного, а на Андрея уж наскакивал новый враг.

Князь вскочил на ноги, вскинул руки, грозно закричал, резанул кончиком сабли лошадь по носу, самому чувствительному месту. Та, громко заржав, встала на дыбы, мешая всаднику ударить Андрея с седла. В таком положении не о схватке думаешь, а о том, как самому в траву не кувыркнуться. Зверев, правда, слугу Старицкого тоже не мог достать – но вполне дотягивался до стремени, каковое от души и рубанул, аккурат по кончику коричневого сапога. Обратным движением резанул несчастного скакуна поперек груди, отбежал, развернулся. Как он и ожидал, потраченных на схватку мгновений хватило вылетевшему из седла холопу, чтобы вскочить на ноги и ринуться на указанную далеким господином жертву.