Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 50
- Предыдущая
- 50/71
- Следующая
— Да что же такое? — недоуменно закрутился он. — Тут, что, эпидемия среди покойников?
Ведун прикрыл глаза, пытаясь осмыслить увиденное. Итак, в деревне, похоже, оживают мертвецы. Причем все! Ну, днем они ходить не могут, Белбог и Сварог такого не допустят никогда. Но вот богиня ночи Среча с Чернобогом дружна, и при них этакие «шалости» только приветствуются. И все же, все же… Мертвецы не должны вставать из могил. Никак не должны. Что же здесь не так?
Олег покрутил левой рукой, поднес запястье к уху. Крестик холодный. По его мнению, все вокруг нормально. Ведун присел, еще раз опустил руку на землю. Ничего особенного, земля как земля. И тут его осенило: земля! Она обычная! Освященная земля всегда противится прикосновению колдуна, становится горячей, теплой, колючей — но только не остается никакой!
— Ах ты, сволочь! — вскочил он и кинулся в церковь.
Священник зажигал иконы перед большим распятием, установленным перед самым алтарем. Иконостас в храме был бедненький — всего две иконы, да и те блеклые. Еще какой-то образ висел на стене, справа от алтаря.
— Чего тебе, сын мой? — обернулся служитель Божий. Попик был молодой, лет двадцати, гладко выбритый, что в последние дни Середин встречал довольно редко. — Чего тебе с-сы…
Подойдя вплотную, Олег резко наклонил голову, и его лоб врезался попу в переносицу. Тот хрюкнул, отпрянул назад, но тут же сложился в обратную сторону от сильного удара в солнечное сплетение.
— Ты чего же, гад, делаешь? — От удара по голове клобук слетел на пол. — Ты чего творишь, сволочь?!
Поп, полусогнувшись и петляя, кинулся к выходу, вывалился в уличную пыль, жалобно прохрипел:
— Помогите…
— Помогите? — Ведун присел рядом и еще раз впечатал свой кулак в ненавистную харю. — Ты почему, сволочь, умерших в неосвященную землю кладешь?! А?
— Пути Господни… Воля Его…
— Что-о? Это Бог тебе велел людей в землю зарывать? Это Бог тебе велел души их неупокоенными оставлять? Ах ты, говнюк мерзкий…
От нового удара поп ткнулся лицом в землю и с неожиданной силой закричал:
— На помощь, люди! Язычники на храм Господний руку поднимают!
— На храм?! — Середин рванул попика вверх, да так что ноги его заболтались в воздухе. — Это в храме ты паскудство такое творишь?
— Ты чего делаешь, язычник? А ну, оставь отца Никона! Оставь говорю!
Олег увидел краем глаза подбегающего крупного мужика, отшвырнул в сторону свою жертву, вырвал саблю из ножен. Крестьянин резко затормозил, попятился, закрутил головой, отбежал к ближней изгороди, принялся торопливо раскачивать кол. Между тем уже и из других дворов появились люди, причем многие прихватили с собой косы, топоры, лопаты.
— Ну, что, собрались, защитники? — окинул их взглядом ведун. — Торопитесь к мертвецам бродячим присоединиться? Нравится так жить? Нравится жить с упырями на улице? Вы хоть подумали, чему молитесь, люди?! Вы хоть знаете, что это такое? — указал он на крест, поднимающийся в небо с шатра церкви. — Символу смерти вы молитесь. Символу смерти и страданий. Потому и живете так, со смертью в одной деревне. Счастья захотели с новым богом обрести? А ну, — пнул он ногой лежащего попа, — кто сказал: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч»?
— Это Матфей, — ошарашенно распахнул свои голубые глаза священник. — Глава десятая, стих тридцать четвертый. Ты знаешь Священное писание, дикарь?
— Вот такая вас жизнь и ждет, смерды. В вечной войне, а не в покое и радости. А ну, поп, кто сказал: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную»?
— Матфей, девятнадцать, двадцать девять, — прошептал священник разбитыми губами, поднимаясь с земли.
— Вот это вы, мужики, уже сделали. Отцов и матерей своих забыли, предков опозорили. Предали землю родную, деда своего Сварога на символ смерти променяли. По делам и награда!
— Ты будешь проклят, дикарь, — обретя равновесие, попик ощутил и уверенность в себе. — Ты будешь горсть в геенне огненной. Ибо «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них!».
— Я знаю Откровение, — кивнул Олег. — Знаю, что уж в мастерстве пыток, убийств, истязаний и угроз вы всех прочих на две головы переросли. Но уж коли так, то и я тебе подарок свой оставлю…
Ведун отошел к крыльцу церкви, несколькими ударами сабли оттесал от опорного столба горсть щепок. Потом, отойдя к могилам, срезал с вытянувшегося там побега осины ветку, ножом отсек от нее пять палочек. Вернулся на дорогу, одной из сухих щепок сгреб с дороги впитавшую кровь священника пыль. Посмотрел византийцу в глаза, улыбнулся. Потом чиркнул зажигалкой и поднес огонь к сложенным в кучку щепкам. Они полыхнули мгновенно, словно только и дожидались такого случая. Олег выбрал одну из осиновых палочек, внес ее в огонь, четко и разборчиво зашептал:
— Я мщу за причинённое людям зло, насылаю разлад, неудачу и проклятие на головы врагов, да будут они прокляты и наказаны.
Когда кора на веточке стала заметно обугливаться, Олег вынул ее из огня, зажал в левом кулаке, сунул в пламя другую.
— Как смеешь ты чародействовать в присутствии слуги Божьего?! — хрипло воскликнул священник, оглянулся на крестьян.
Те молчали, зачарованно смотря на творимое колдовство.
Опалив кровавым огнем все пять палочек, Олег отошел к церкви, захлопнул ее дверь, а потом воткнул первую веточку между дверью и косяком:
— Да будет проклят живущий здесь, — вторую с другой стороны: — Да будет проклят враг человеческий. — Третью: — Да будет проклят несущий зло…
Последнюю, пятую палочку ведун приткнул сверху, намертво запечатав проход своим заклятием. Потом отошел к попу:
— Ты уж прости меня, парень, за горячность, — похлопал Олег его по плечу. — Возможно, ты всего лишь баран и клинический идиот и оставлял людей без упокоения и отпевания без всякого злого умысла. Если не было злобы, проклятие, возможно, не станет причинять тебе ответного зла.
— Они были язычниками… — сухим голосом прошептал византиец.
— Значит, все-таки специально, — кивнул ведун. — Ты посеял семя дракона, священник. Брошенные без упокоения люди, кем бы они ни были, постепенно начинают пропитываться злом и несут это зло во все стороны. А по нашим, русским законам зло имеет привычку всегда, ты слышишь, — всегда возвращаться к тому, кто его сотворил. Ты молись, молись своему Богу смерти, византиец. А вдруг ему удастся тебя спасти?
Середин двинулся вперед, прямо на толпу все еще сжимающих косы и топоры мужиков, но те торопливо раздались в стороны.
— Мое проклятие падет на того, — вскинул руки Олег, — на того, кто первым войдет в эту дверь!
Не оборачиваясь, он дошел до двора крестьянина Георгия, вывел своих лошадей, сел верхом и устремился прочь.
Это называлось мчаться куда глаза глядят. Возвращаться на прежнюю дорогу, проезжая при этом мимо церкви, Середину не хотелось, а потому он поскакал вперед, надеясь, что «кривая вывезет». До Новгорода далеко, а на Руси все дороги ведут именно к нему. Отвернет влево на ближнем россохе, да и поскачет наконец к вещему Аскоруну. К дому родному, к телевизору, водке и горячему душу, прочь от бань, пирогов с вязигой, бродячих зомби и хороводов.
Дорога по-прежнему шла сухая, чистая, через опрятные лиственные леса. Ехать через такие — одно удовольствие. Около полудня Олег наткнулся на брод с широкой поляной перед ним и, пользуясь случаем, сделал привал. Пустил коней пощипать травку, сам развел огонь на месте усыпанного углями кострища, сварил немного гречневой каши с сушеным мясом и изрядным количеством перченой соли. Отдых вылился в двухчасовую остановку — но зато далее Середин двинулся с плотно набитым животиком. Примерно через час ведун проехал через крупную, дворов пятнадцати, деревню. Над нею, на холме, возвышалась свежесрубленная часовня, а потому Олег, поморщившись, проехал селение насквозь, пустив коней широкой рысью, затем промчался мимо полей, на которых люди целыми семьями торопливо жали хлеб.
- Предыдущая
- 50/71
- Следующая
