Земля за океаном - Стрельников Борис Георгиевич - Страница 75

• Предыдущая
• 75/107
• Следующая

Сейчас дикий животный мир лишь для очень немногих остался источником существования. Зато масса американцев осознала, «как бедна и скучна будет жизнь, если землю заполнят только автомобили». Иногда даже чувствуешь: ценность человеческой жизни ниже ценности жизни животных. В фильмах никого не коробят убийства и пытки людей, но зрители протестуют, если объектом жестокости стало животное. «Это закономерно, – сказал нам в беседе на эту тему один из биологов, – человек размножается, расселяется без всяких ограничений, а некоторых животных мы считаем уже по пальцам».

По животным тоскуют. Житейски люди порывают нити, соединявшие их с природой. Подавляющее число американцев живет в городах. Наезды в национальные парки и отдых в зеленых зонах не восполняют потери. Человек хочет видеть животных возле себя постоянно. В большой мере, как пишут сами американцы, способствуют этому разобщенность людей, жестокость и бессердечность, царящие в обществе, одиночество. В ком же находят друга? В собаках и кошках в первую очередь. Процветают зоологические магазины. Возникла целая индустрия обслуживания животных.

В Вашингтоне мы посетили один из трехсот разбросанных по стране специализированных магазинов, встречающих тебя изречением: «Настоящую любовь за деньги можно купить только здесь!» Это был поразительный магазин. Мы с любопытством рассматривали полки, где стояли собачьи консервы, мешочки с зерном для птиц, пакеты с комбикормами, баночки с сушеными насекомыми и молочными порошками. (На еду для животных Америка тратит два миллиарда долларов!) У полки с пластиковыми костями, пластиковыми бананами и морковками («имеют естественный запах!»), с пластиковыми сосками для собак, с нарядными подушечками и элегантными кроватками для кошек мы задержались и чем-то привлекли внимание молодого щеголеватого продавца.

– У джентльменов есть какие-нибудь пожелания?..

Мы извинились. Но удержать улыбку при виде собачьих ботинок, беретов, пальтишек, трусиишек, мохнатых купальников (надписи – «чистый хлопок», «чистая шерсть», «сшито по последней моде») было нельзя. Нельзя и перечислить всего, что, спекулируя на любви к животным, производят на свет дельцы. На полках лежали собачьи плащи с капюшонами, собачьи очки от солнца, лак для когтей, специальная паста и щетки для собачьих зубов. Отдельно, с пометкой «новинка», лежали часы на лапу овчарки…

Извращения любви к животным поразительны. Наследство в 100 тысяч долларов «любимой собаке», специальные такси для собак, специальные парикмахерские, собачьи рестораны, похоронная служба и кладбища для собак – вовсе не анекдоты. Животное часто бывает игрушкой моды, престижа и благоглупостей. Собака, кошка, хомяк, канарейка – для богатого человека это слишком уж просто. Заводить, так уж крокодила, удава, грифа, кенгуру, обезьяну, волка, варана. И заводят.

Можно почувствовать меру любви к животным, глядя на ребятишек, несущих из магазина в Нью-Йорке морских свинок и хомячков, – зверьков бережно держат в теплых ладонях, их подносят к щеке или прячут за пазуху. Это любовь, несомненно. Без нее человеку, возможно, трудно прожить. Но выложить полтысячи долларов за привезенную с края света рыбешку, построить в доме бассейн для «любимого крокодила», завести льва для удивления и развлечения гостей, похоронить собаку в гробу из красного дерева, с оркестром и памятником (прейскурантная стоимость похорон – 3000 долларов)… От подобной любви к животному миру редкого человека не покоробит.

Перебирая в памяти встречи с животными, почему-то в первую очередь вспоминаешь койота в Южной Дакоте. Недоверчивый, молчаливый и любопытный дикарь подарил нам в дороге десяток очень хороших минут. Храни его бог от любопытства к автомобилям, ведь могут ехать люди с винтовкой… Ну и, конечно, нельзя позабыть «вашингтонский сюрприз». Мы были в гостях в домике на краю города. Хозяин (ученый-зоолог) после ужина пригласил гостей в сад. Не успели мы сесть на скамейку, как в полосу света из окон вышел мохнатый небоязливый зверь. Белые полосы над глазами, белая оторочка ушей, два белых пятна на носу и полосатый хвост…

– Ракун?..

– Ракун, – улыбнулся хозяин и на ладони протянул зверю яйцо. Подарок был принят. Без всякой боязни, держа яйцо в лапах, ракун аккуратно выпил его и, бросив скорлупки, выжидательно поднял морду. Морковка и кусок дыни были съедены также проворно. А ломтик сырого мяса енот унес в темноту. Хозяин поднял кверху палец, и мы услышали плеск воды. Свет фонаря енота не испугал. Он шумно и с видимым удовольствием продолжал полоскать говядину в деревянном корытце. Прирученный зверь? Ничуть не бывало. Дикий енот! В отличие от нашей енотовидной собаки ракун – енот настоящий, енот-полоскун иногда называют его за повадку полоскать добычу в воде. Он обитатель лесов, но, подобно нашим ежам, приспособился жить вблизи от людей. Его встретишь на окраинах Вашингтона, живет даже в парках, в садах у домов. Визит за едой – дело обычное для енота. В середине лета самка приходит уже не одна, а приводит выводок малышей – трех-четырех белобровых, белоносых, с хвостами в полоску прожорливых ракунят.

Увидеть зверя… В большом путешествии это не менее интересно, чем встреча и разговор с человеком.

Из животных в Америке, как, впрочем, и всюду, чаще всего видишь птиц. А из птиц, пожалуй, чаще всего дроздов. В начале пути в Аппалачах мы проснулись от мелодичного пения. В горах только-только растаял снег. Деревья были еще без листьев, певца нетрудно было хорошо рассмотреть. Робин (так зовут американцы дрозда) был несомненный родственник европейских дроздов – те же формы, тот же характерный полет. Чуть иной была лишь окраска. У Великих озер дроздов мы застали уже на гнездах. В городке Клинтоне робин прилежно сидел в гнезде, свитом на перекладине лестницы, прислоненной у двери мотеля. Вечером мы снимали втянувшего голову в перья дрозда с расстояния в пять шагов. А ночью, протянув в темноту руку, можно было коснуться дрозда ладонью. Только после этого птица взлетела…

Через месяц, вернувшись к восточному побережью, в ста километрах от Вашингтона, в купленной нашим посольством усадьбе мы наблюдали черных дроздов. Выводки только-только покинули гнезда и совсем людей не боялись. Дрозды сновали по стежкам, копошились в траве, молодые ветки деревьев буквально гнулись от птиц. Мы не нашли в них какого-нибудь различия с нашим черным дроздом, разве что более суетливы, горласты и многочисленны. Скопления их напоминали стаи скворцов…

Запомнилось пение двух птиц, которых мы не увидели. На равнинах (в Миннесоте и Южной Дакоте) звенел колокольчик, напоминавший нашего жаворонка, но более резкий и звучный. А вблизи Вашингтона и почти всюду, где дорога шла лиственным лесом, мы слышали однообразные звуки какой-то очень распространенной птицы. Мальчишка в Пенсильвании сказал нам, что это «птица-проповедник». Орнитологи подтвердили: это народное название дано красноглазому виреону за монотонное повторение одних и тех же звуков.

Всего в Америке 800 видов птиц. От крошечной колибри до огромных, исключительно редких теперь кондоров. Кондоров и колибри мы не увидели. Но видели сов, скопу, ястребов, журавлей, цапель, уток, гусей, лебедей, куликов, куропаток. Это был привычный, вполне знакомый по Европе и Азии мир летунов. Разве что «платье» у них было скроено чуть иначе, чуть отличались окраска, повадки. Но цапли так же, как на болотах Европы, охотились за лягушками, дятел вел операции на деревьях. Ласточки и в Америке полагают, что провода вдоль дороги натянуты исключительно для сидения. Воробьи в Америке так же нахальны, как и у нас, и так же вездесущи скворцы.

Об этих двух эмигрантах из Старого Света надо сказать особо. В Америке они не водились, и поселенцы, оседая на здешних землях, тосковали без привычных у европейского дома птиц. «Частицей родины» в Америку были доставлены несколько сот воробьев. Место для жизни воробьям показалось вполне подходящим, и они начали плодиться. Радость от чириканья птиц охватила Америку. Серьезные газеты писали о воробьях вот так: «Приветствуем вас, прекрасные божьи пташки! Дышите свободой Америки, размножайтесь и пользуйтесь дарами нашей гостеприимной земли!» («Нью-Йорк геральд»). Домики для воробьев, корма для воробьев, стихи о воробьях, статьи о воробьях… Любовь всеобщая и большая, однако, кончилась очень скоро. Воробьев стало так много, что набеги их на поля сделались нетерпимыми. И пронесся клич по Америке: бей воробьев! Ловушки, сети, яды, проклятия в газетах, в разного рода дискуссиях. Война с воробьями была и смешной и серьезной, ну и конечно, птицы ее проиграли. (А возможно, сама природа утихомирила вспышку чрезмерной численности.) В наши дни воробьи Америке, кажется, не угрожают.

• Предыдущая
• 75/107
• Следующая