Короли побежденных - Первушина Елена Владимировна - Страница 26
- Предыдущая
- 26/75
- Следующая
Я сказала:
— Только ты же знаешь, я не сирота. Мне нужно все рассказать отцу. Дай мне время до завтра.
Он вздохнул:
— Конечно, конечно, Кай, любимая моя. Но до завтра только. Здесь все опаснее. Да и не вытерплю я дольше. Видишь, до чего я дошел — говорю такое девушке и не стыжусь.
— И не стыдись. И не говори. Я и так все знаю. Веришь?
— Верю.
— А поцеловать тебя можно?
На крыльце я встретила младшую церетку. Она не ответила на мой поклон, но, уходя, я все время чувствовала спиной ее взгляд. По-моему, она подслушивала под окном.
Человек не создан благородным. Для того чтобы не совершать подлостей, ему приходится надевать на себя ошейник с шипами.
Человек не создан для счастья. Он достигает счастья ценой неимоверных усилий и жертв и всегда лишь на мгновение.
Но и для истины человек тоже не создан. Для нее он всегда слишком слаб.
Сон прошелся по моей памяти как губка. К утру я не знал уже, за что убили Энгуса, кто ткнул ножом Вестейна и вообще за что и против кого я сражался этой весной. Цепочка, которую я с таким трудом звено к звену складывал, рассыпалась и забылась.
Только дома мне не сиделось. Какой-то страх гнал меня прочь, хоть я не помнил уже, от чего убегаю.
Я пошел в город, толкался на рынке, стоял на мостах, глядя на воду, и раз за разом прокручивал у себя в голове всю историю. И мне делалось все страшнее и страшнее.
Вчера Ивэйн, отец Энгуса, должен был вспомнить все свое недолгое покровительство посланнику Веллирхейма, свою вражду с Домом Ойсина, слухи о том, что Дом Ойсина ведет дела с тардами из Барка. И сейчас все зависело от того, как быстро Ивэйн поймет, что Ойсин убил его сына, чтобы замести следы.
Чем быстрее, тем ближе война. Тем меньше осталось жить вон той девице, что стирает на пристани белье. И тому парню, что щекочет камышинкой ее ступни. И вон тому щеголю, что гарцует, хвастаясь перед всем городом своим конем. И девочке в окне, что глядит на него, приоткрыв рот. И мне.
Потому что Ивэйн отомстит. И отомстит немедленно, не думая об этикете, он ждал уже достаточно. А Ойсин ответит. И начнется первая война — между Домами. И погибнут первые люди.
А потом все зависит от того, как быстро гонец доберется до Баркхейма. Узнав о раздорах в столице, тарды немедленно бросят на нас свою армию. Лучшего момента им не найти. Более того, князь Барка наверняка выразит сочувствие князю Веллирхейма и предложит вместе покарать асенов. Чтобы потом воевать с братом на чужой земле. Отступая и наступая, жечь чужие города, разорять чужие деревни. Не тардские — асенские. Так будет.
В каком-то смысле мы все получим по заслугам. За то, что думали только о себе. За то, что верили аристократам и позволяли им что угодно. За то, что презирали тардов и травили их без пощады, когда они приходили на нашу землю безоружными. За то, что не желали посмотреть в будущее.
Может быть, эта война очистит нас. Может быть, такова воля времени: на остров пришло новое племя, ему нужны земли. И асены должны сражаться, если хотят остаться сами собой. Иначе с нами будет то же, что стало с церетами. Или нас просто не станет. А если мы не способны возродиться, то право умереть в битве — щедрая и незаслуженная награда для нас.
Может быть, все, что происходит, правильно.
Только меня вся эта высокопарная чепуха о воле мироздания не грела.
Потому что моя волчья душа скулила и плакала, сбывались ее сны, она знала, что я все же убил всех, кто был мне близок.
Впервые я видел не то, что было, а то, что будет. Я видел, как покроются копотью белые стены, как поползет по земле черный дым и тардские кони будут нервно вздрагивать и шарахаться. Как засыплют мостовые фарфоровые черепки и разноцветные осколки. Как в подворотнях, на лестницах, в подвалах будут, истекая кровью, умирать люди. Как завоют во всех дворах осиротевшие собаки, пока короткие тардские мечи не прервут их похоронный плач.
И я понял, почему Энгус искал смерти.
Река Хеннеке — Открытая Рука — манила меня, обещала надежно засыпать песком, залепить илом глаза и уши. Сулила, что я не увижу, как будет умирать Лайя. Чтоб не слушать ее, я поплелся домой.
У дверей стояла Ида, по лицу ее текли слезы. Она была в белом траурном платье.
— Что ж ты наделал, Ивор? — сказала она чуть слышно. — Зачем ты приехал в город? Беги скорее, беги в лес, Ивор! Сколько бы ты ни желал добра, ты всегда будешь творить зло. Ты ведь зверь, а зверь не желает добра человеку. Ты ведь все знаешь сам. Зачем ты здесь, Ивор? Беги!
В гостиной сидел Энгус. Увидев меня, он широко улыбнулся и попросил:
— Слушай, дружище, вытащи эту штуковину из меня. Ни сесть, ни лечь, честное слово!
Я потянулся к рукояти кинжала, торчавшего у него из спины, но пальцы прошли сквозь нее. Энгус изумился:
— Так ты что, жив еще? Ну даешь, дружище! Что ж ты тянешь? На том свете счастья нет. Посмотри на себя — тощий, белый и глаза на мокром месте. А теперь посмотри на меня — аристократ, мертвый и счастливый. Присоединяйся! Знаешь, какие тут Прекрасные Дамы Былых Времен — пальчики оближешь! А если тебе на женщин наплевать, хоть об отце с матерью подумай. Они тебя заждались уже. Сюда, говорят, скоро много народу придет, так ты впереди всех окажешься, только и всего. Давай, а?
В кабинете на полу сидел мальчик-церет и разминал белую глину. Услышав мои шаги, он поднял голову, сдул со лба длинную челку.
— А, Ивор, привет! Ты об асенах грустишь? Не надо. Цереты тоже умирали, так что я знаю — это не страшно. Смотри, я для асенов много-много глиняных птичек сделаю. Их души в птичек переселятся и полетят на небо, к Богу. Знаешь, как весело будет! Только, боюсь, для всех не успею. Может, ты тоже полепишь со мной?
И он протянул мне белый комок. И снова я не смог взять глину из его рук. Потому что он был уже мертв, а я — жив.
— Подожди, — сказал я. — Подожди чуть-чуть. Сейчас я приду, помогу тебе.
Надежного яда у меня с собой не было. Идти покупать? Уйдет слишком много времени, а мальчишке, наверное, тоскливо одному.
Вскрывать вены в ванной — занятие для капризных толстяков, которые решили напугать семью.
Уксус — игрушка для глупых девиц. Только того и добьешься, что сожжешь пищевод и будешь до конца жизни питаться жидкой кашкой.
Оставалась петля. Это больно и некрасиво, зато никогда не подводит, если с умом взяться за дело.
Я еще раз улыбнулся мальчишке, сказал: «Потерпи, я сейчас», и отправился искать шнурок попрочнее.
— Светлая голова у парня! Это лучшая новость за весь сегодняшний день.
Я думала, что знаю асенов. По крайней мере — аристократов. По крайней мере — своего отца. Выяснилось, что я не знаю ничего.
Отец сиял. Так, словно я выбрала в мужья… Даже не знаю кого. Прежде ни один жених не был для него достаточно хорош. А теперь…
— Когда он сможет тебя увезти?
Даже не куда, а когда — лишь это его интересовало!
— Батюшка, что случилось? Я вам так надоела?
— Случилось. Нынешним утром убили племянника Ойсина и его слугу. На лица убитых наброшены платки с гербом Ивэйна.
— И что же Ойсин?
— Пока ничего. Обдумывает свой ход. Ты же знаешь, только раб мстит сразу.
— Хорошо, но почему ты торопишь меня уехать? Мы же не причастны к смерти Энгуса. Или?
— Нет, не или. Просто я подозреваю, что на этот раз кровной местью Домов дело не обойдется.
— Война?
— Даже не это. Я уже принял кое-какие меры и тардов не боюсь.
— Какие меры?
— Не твое дело. Я боюсь другого. Ты ведь интересовалась тардскими хрониками, правда?
— И что с того?
— А стоило бы поинтересоваться асенскими. Ты же помнишь: ни один асен не решится причинить вред аристократу. Значит, у аристократов нет врагов, кроме самих себя. Но за долгие годы Дома научились улаживать споры с соседями.
- Предыдущая
- 26/75
- Следующая
