Когда риск - это жизнь! - Маури Карло - Страница 22
- Предыдущая
- 22/58
- Следующая
После исследовательских работ на льдах моря Росса 23 января все возвращаются на базу. Экспедиция окончена.
Наше пребывание на антарктическом континенте длилось 72 дня.
Одним из первых дел, которым мы занялись сразу же по прибытии на базу Скотта, в период акклиматизации, было участие в переписи пингвинов, которой уже давно занималась группа новозеландских специалистов. Было интересно изучать поведение этих тварей, некогда считавшихся птицами, а ныне определяемых как «почти рыбы».
Мы застаем пингвинов в чрезвычайно важный для них период гнездования. И хотя пингвин вполне приспособился к жизни в воде (даже глаза его по некоторым характеристикам схожи с рыбьими), он устраивает гнезда далеко от воды, а к морю направляется лишь подкормиться, преодолевая при этом внушительные расстояния со скоростью, достигающей нередко 15 километров в час!
Очень интересно поведение пингвина в стае, а также ритуал ухаживания за самкой. Пингвин объявляет о своих намерениях, возлагая камень к лапам своей подруги. Если просьба отклоняется, самка осыпает претендента оглушительной руганью, правда, только для вида. В большинстве случаев пингвинихи сменяют гнев на милость. Пары очень устойчивы и за редким исключением сохраняют верность и привязанность друг к другу на протяжении всей пингвиньей жизни.
Снеся яйцо, самка месяца на два удаляется в море, а высиживает яйцо самец. Гнездо устроено из камней, собранных поблизости или же «уворованных» из чужих гнезд. Пингвиненок греется, сидя на лапах у взрослых и прижимаясь к их горячему животу — настоящему радиатору отопления. Таким «отопительным» свойством взрослые пингвины обладают благодаря чрезвычайно богатой кровеносными сосудами мышечной ткани области живота; обогреванием младенца занимаются поочередно оба родителя.
В освоенных человеком районах Антарктиды у пингвинов выявлены некоторые типичные «болезни прогресса»: нервное истощение как результат необычных шумов, учащенное сердцебиение, бронхиальные и легочные расстройства, вызванные грибками и спорами. Во многих снесенных пингвинами яйцах обнаружены следы ДДТ.
Надо же, вспоминая о последних днях наших антарктических приключений, я вижу себя словно выбирающимся наверх из глубокого темного колодца. Хорошо помню, что мне казалось тогда, будто лед понемногу начинает проникать в кровь и вот-вот расплющит сердце, остановит мысли и привычные чувства. Целый месяц я боролся с белым ледяным чудовищем. Гордился, что изо всех сил сопротивляюсь ему, и от этой гордости становилось теплее. Однако в последние дни стало казаться, что чудовище все-таки поглотит меня. Подобное ощущение трудно объяснить. Не лицо мое, не руки и не ноги превращались в лед, а что-то гораздо более глубинное, сокровенное.
Даже образы жены и детей начали понемногу ускользать, как груз, до сих пор бесполезно давивший мне на плечи. В этом бесконечном пространстве мой мир все более сужался, оставляя место лишь для собственных переживаний и холода. Оставались только я сам и моя отчаянная жажда жизни. Время потекло обратно; я мчался вспять сквозь века и тысячелетия, превращаясь в первобытного человека. Говорят, можно приспособиться к любым условиям жизни. Эту истину я проверил на себе. Она, безусловно, удивительна, но вместе с тем и трагична, ибо при определенных обстоятельствах человек рискует ввергнуть себя в черную пучину времени и обнаружить в себе едва прикрытые животные инстинкты.
Мы поднимались на вершины, где до нас никто не бывал. Мы отправлялись туда, чтобы приподнять ледовое покрывало Антарктиды и поглядеть, что под ним скрывается. Лично я невольно совершил разведывательную экспедицию в самого себя, экспедицию, о которой трудно было предположить заранее. Мой путь лежал через различные испытания. Оказалось, например, что я остро нуждаюсь в присутствии других людей, в дружбе.
Помню первые антарктические вечера, когда в палатке, совершенно разбитый усталостью, я стягивал с себя оленьи унты и лез в пуховый спальный мешок. Спальник был старый, потрепанный. До меня в нем перебывало неведомо сколько народа. Вместе со мной в палатке жил Алессио Олльер. Я был счастлив, что делю палатку с настоящим другом, и как-то без обиняков сказал ему об этом. «А знаешь, — ответил он, — я написал домой и друзьям, что ты стал для меня как брат». Мы буквально расплакались от обоюдного изумления. В Италии, да и в любой части света, нам хватило бы стыда скрыть свои чувства. Но здесь мы обнаружили, что расплакаться означает порой то же самое, что проглотить целебное снадобье.
Одиночество легко могло бы толкнуть нас на путь сумасшедшего отречения от остального мира. Даже при передвижении в безграничных снежных пространствах нас не оставляло ощущение полной физической неподвижности. Казалось, мы прикованы к некоей точке пространства. Двигались только стрелки часов. Нами же постепенно овладевало оцепенение; хотелось лечь и уснуть.
Даже в светлые ночи, когда на небе сияло солнце, бессмысленное желание погрузиться в «ничто» расставляло на нашем пути коварные ловушки. Видимо, легче было смириться и умереть, чем упрямо цепляться за жизнь. Смерть сулила освобождение от отчаянного холода, от невыносимого напряжения. Одиночество вполне могло сказать свое роковое слово. Необходимо было время от времени обмениваться с кем-то подбадривающими словами, заставлять себя идти вперед, двигаться, непрестанно будоражить рассудок. И мы в ярости щипали и терли себя, чтобы каждый мускул помнил о своей обязанности жить.
Мы давние друзья, но сегодня впервые оказались вместе на стене. Отпраздновали это событие долгими объятиями. Впрочем, сказать по правде, не только полное согласие помогало нам преодолевать трудности, но и небольшие ссоры. Так, я нередко нападал на руководителя новозеландских геологов Петера Вебба, который, воспаряя в высоты своей замечательной науки, всюду опаздывал. На самом деле его опоздания трогали меня весьма относительно. Я нападал на него потому, что возможность поругаться оказывалась бесценным выпускным клапаном.
«Мы прилагаем равные усилия во имя наших общих идеалов», — говорили мы с Олльером друг другу. Однако разговор заходил в тупик, когда мы пытались уточнить, какие именно идеалы привели нас сюда. Помню, однажды мы оказались перед крутой базальтовой стеной Аллигейтор-Рейджа. Алессио покачал головой:
«Не кажется ли тебе, что люди и впрямь посходили с ума? Глянь на этих геологов… Они заплатили миллионы ради того, чтобы оказаться тут и искать свои камни. Мы с тобой лазаем вверх и вниз по горам, ежесекундно рискуя жизнью. И все это ради познания чего-то нового, скажем так. Мы, в сущности невежественные люди, стремимся что-то познать. И что же в результате познаем? А то, что мы круглые невежды, и больше ничего».
Впрочем, случалось, мы были не столь пессимистичны. Возвращались в лагерь часов в шесть утра, усталые и голодные. Нас ожидали все неудобства палатки. И все же в душе теплилась искра радости. Мы чувствовали, что можем выстоять. Скажете, этого мало? Да, наверное, у себя в стране, в наших комфортабельных домах это и впрямь покажется малой толикой. Но там, где единственным богатством, имеющим смысл, является жизнь, это было восхитительно!
Я всегда относился к пальто как к нелепой тюрьме для человека. Ну, свитер, ну, пиджак — более чем достаточно для робкого холодка нашей зимы. Однако там, в Антарктиде, негодяй термометр показывал сорок градусов ниже нуля. Прощай всякая бравада! Порой приходилось натягивать на себя целый гардероб. Посудите сами, сколько на мне было вещей, когда я вылезал из палатки: две пары трусов, пара шерстяных брюк, пара стеганых брюк на гусином пуху, еще одни непродуваемые штаны, шерстяной шлем, два капюшона, толстые шерстяные носки, оленьи унты, бахилы, три пары перчаток. В первые дни, в дни, если так можно выразиться, обкатки, мы своими движениями очень напоминали водолазов. Еще бы, нести на себе пятнадцать килограммов одежды, а также рюкзак, ледоруб, шнур и тому подобное…
В палатке мы что-то снимали с себя, но не слишком. А вот с мытьем… Надеюсь, вы не подумали, что у нас там была ванная. Понятие жидкости вообще не вяжется с Антарктидой: простая капля воды мгновенно превращается в лед, в камень. Мазались мы специальными кремами от холода, тем и обходились. Мытье явно было излишней роскошью. Вот почистить зубы мы бы не отказались, но в тюбик с зубной пастой, казалось, кто-то засунул кусок мрамора.
- Предыдущая
- 22/58
- Следующая
