Право Света, право Тьмы - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 47
- Предыдущая
- 47/63
- Следующая
– Нет. Но я боюсь, что после этого убийства, после разговоров о безумных оборотнях на меня и подобных мне будут смотреть не так.
– А вот это тебя волновать не должно, как и кто на тебя смотрит. Ты не гривенник, чтобы всем нравиться. Другое дело – переживать, чтобы новых несчастий не случилось. Вдруг эти безумные оборотни теперь валом в наш город повалят? К теплым местам.
– Нет, это исключено. Сегодня отец встретится с Вожаками кошколюдов и медведей. Они должны договориться о создании заслона. И образовании специальных патрулей, которые будут задерживать каждого подозрительного типа, являющегося в город.
– У тебя опять лицо мрачнее тучи. Давай лучше свои роли порепетируем.
– Погоди, Оля… А что, если он прав?
– Кто прав?
– Федор… Когда говорит, что надо вести беспощадную борьбу со злом, что нужно уничтожать таких, как я.
– Это не борьба со злом. Это тоже зло. Может, еще большее. Кто мы, чтобы брать в руки меч и судить о добре и зле? И кто те, собирающиеся судить нас? Этот Федор – он кто? Чудотворец? Великий подвижник? Аскет? Мудрец? Откуда у него духовный опыт и зрение, чтобы видеть, где добро и где зло? Какой особенной благодати он сподобился, что считает себя вправе судить о таких высоких сущностях?! По-моему, он просто подвержен греху самонадеянности. Сама же говорила, знамения ему виделись, откровения давались от Бога. Скажите, какой пророк Исайя! Не всякому знамению и не всякому откровению нужно верить. Этому Федору надо бы с нашим владыкой побеседовать… О, кстати! В ближайшее воскресенье владыка Кирилл проводит душеполезные чтения. Пригласи своего юного воителя и борца со злом.
Пусть он узнает архиерейскую точку зрения на эту проблему… А теперь —давай за роли. Завтра уже Введение, а у нас спектакль сырой!
– Да. Надо его подморозить.
– Ну, за этим дело не станет.
Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы всегда приходил в Щедрый вместе с самыми суровыми морозами. Но морозы не останавливали богомольцев – на праздничную всенощную в храм тек и тек народ, топал валенками на паперти, оббивая снег, толпился у свечного ящика, пошумливал, судачил о том о сем.
Зоя пришла на службу загодя, встала, как всегда, в притворе, под написанной на стене иконой священномученика Власия. Этот святой почитался за покровителя всякого домашнего зверя, а Зое хотелось верить в то, что и она тоже зверь домашний. В руках Зоя держала книжечку – краткий богослужебный сборник, по нему она вычитывала, какие стихиры поются в эту праздничную службу. Зое хотелось тишины и мира душевного, хотелось настроиться на торжественный лад богослужения, чтобы сердце вдруг охватило, как в детстве, радостное, волнительное предчувствие-предвкушение скорого праздника и исполнения заветных желаний… Девушке было нелегко вспоминать разговор с Федором, а потом и позднюю беседу с вампиром – эти разговоры бередили душу, от них перехватывало дыхание и хотелось плакать. Чтобы не было слез под светлый праздник, посвященный тому, как благочестивые Иоаким и Анна ввели юную Деву Марию в храм, Зоя принялась шепотом читать стихиры:
– «Во святая святых Святая и Непорочная Святым Духом вводится, и святым ангелом питается, суть святейший храм Святаго Бога нашего…»
– Смотри, вон она стоит, – змейкой вполз в уши шепоток.
«Это не обо мне, – подумала Зоя. – Я всегда здесь стою. Я никому не мешаю».
– Нет, какое ж надо бесстыдство иметь, какую наглость! Смотри, стоит, будто ее это и не касается! Вот дрянь какая!
«Обо мне или не обо мне?»
– Когда же на них управа-то найдется, на окаянных! Уж и в храм повадились ходить! Эй, ты!
«Вот теперь это точно ко мне!»
Зоя подняла глаза от книги. Напротив нее стояли две старушки клинически благочестивого вида. В глазах старушек горел огонь священной ненависти.
– Что вам нужно? – тихо спросила Зоя. Старушка, явно изможденная круглогодичными
постами и оттого находящаяся в степени крайней гневливости, зашипела:
– Ни стыда нету, ни совести! Не пяль зенки-то бесстыжие! В церковь пришла! Нельзя тебе в церковь и носа показывать!
– Почему? – Голос Зои осип.
– Ты нехристь окаянная, бесовка проклятая, оборотниха! Вы людей убиваете-рвете, а потом в церковь приходите грехи замаливать!
– Я никого не убивала. – Голос Зои был так же тих, но в нем появился металл.
– Не убивала, так убьешь! – взвилась вторая старушонка. От ее вопля люди в притворе заоборачивались, заволновались – стало любопытно, кому же бросают такие обвинения. – Отродье адово, веры вам нет! Всех вас надо колом осиновым!
– Я вам мешаю? – спросила Зоя.
– Мешаешь! Да тебе и жить-то не положено, паскудница! Убирайся из храма, место святое не скверни!
– После тебя, как после собаки паршивой, церковь заново святить надо! – заявила старушонка-постница. – Убирайся!
– Послушайте! – закричала Зоя. – Какое вы имеете право так со мной поступать?!
– Потому что мы люди крещеные и православные, а ты нет! Ты вообще нелюдь! Убирайся!
Тут, видно, среди толпы пронесся слух, что из церкви гонят оборотниху. А так как город был здорово взбудоражен недавним убийством, то вопль «Убирайся!» подхватили многие.
Зоя беспомощно и затравленно огляделась. Вокруг были люди. Вроде бы люди. Но от них исходил запах каких-то очень жестоких и крупных хищников, изгоняющих пришельца со своей законной территории.
– Прошу вас! – воскликнула Зоя, и тут перепостившаяся старушенция не выдержала:
– Ах, будь ты проклята, анафема тебе! – и вкатила Зое пощечину.
Удар был не очень сильный, но Зоя пошатнулась. Лицо ее побелело, и только там, где старушенция приложила свою костлявую лапу, алело пятно. Люди притихли, смотрели на девушку, прижимавшую руку к пылающей щеке.
– Ну, зачем так-то уж? – сказал кто-то в толпе. Неловко, тихо и вроде бы сострадательно.
Зоя медленно прошла к двери. Перед ней легко расступались, прятали глаза. Когда за оборотнихой захлопнулась дверь, старуха-постница картинно перекрестилась и сказала:
– Слава Тебе, Господи, отделались!
Зоя уходила от церкви, а в морозном воздухе празднично, гулко, ясно благовестили колокола. Начиналось торжественное богослужение.
В восемь часов вечера того же дня в клубе снова собрались актеры. Но репетиции не было. Потому что Зоя не пришла. Ольга волновалась: домой Зоя не заходила и с Федором Снытниковым больше не встречалась. Федор, кстати, как ни в чем не бывало сидел в кресле возле сцены и перечитывал текст своей роли.
– Сеня, – спросила Ольга мужа, – как могло случиться в церкви такое подлое дело?
Дьякон мрачно свел брови.
– Разве уследишь за этими пр-рихожанками! – рыкнул он приглушенно. – Ишь, благочестивые развелись! Это же все Фомаидка Ломодубова выступает да еще ее подруга Катенька. Точнее, святая великомученица Катерина. Она сама себя так именует: я, говорит, святая великомученица Катерина, меня после смерти прямо в рай заберут, безо всякого суда и разбирательства. Др-ряни, что натворили! Отец Емельян, как узнал, просто не в себе был. Завтра станет говорить проповедь на ранней обедне насчет того, как положено обращаться с ближними, даже если эти ближние оборотни. А Фомаидку с Катериной не будет допускать до причастия.
– Это ведь моя вина, – стиснула руки Ольга. – Захотела послушать архиерейских певчих. Ушла в собор, Зою одну оставила. Раньше она спокойна была, знала – в случае чего я за нее заступлюсь. Ох, Сеня, куда она могла уйти? Где ее искать? Что теперь делать?
– Не знаю, – честно ответил дьякон. – Будем надеяться, она вернется. Может, даже сейчас придет. И давай все-таки репетировать. Обещали же, что будет пьеса.
– Да, – встрепенулась Ольга, хлопнула в ладоши, – все на сцену, пожалуйста! Репетируем явление Ангела пастухам. Батюшка, Артем, Тавифа, начинайте.
Отец Емельян кивнул и заговорил безо всякого выражений:
- Предыдущая
- 47/63
- Следующая
