Попробуй ее сжечь! - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/58
- Следующая
– Ах, – потянула носом Юля. – Что за прелесть! Будто цветущей липой пахнет! И лилиями!
– Действительно, – озадачилась Марина. – Откуда тут быть такому аромату?
– Волшебство, – засмеялась Юля. – Ты же слышала: Щедрый – странный город.
Словно подтверждая слова Юли, в купе добавилось ароматов. Теперь пахло розами, флоксами, гиацинтами и еще какими-то неизвестными, но душистыми цветами.
– Ничего не понимаю, – заявила Марина, купаясь в ароматах. – Может, у тебя духи в чемодане пролились?
– Я не пользуюсь духами, – пожала плечами Юля, и загадка так и осталась неразгаданной, но от этого не менее прекрасной.
Это облако ароматов сопровождало девушек даже тогда, когда они пошли в вагон-ресторан. Они хотели заказать себе по скромному салатику и бутылочке пепси-колы, но чудеса продолжались. Официантка с лицом христианской великомученицы вмиг преобразилась, едва завидев Юлю и Марину, заулыбалась и засияла гостеприимством так, что девушки ощутили себя по меньшей мере герцогинями инкогнито.
– Мы бы хотели, – начала Юля, но официантка только игриво взмахнула наманикюренной ручкой:
– Сейчас всё будет! Мигом!
Девушки сели за столик. На нем как по волшебству (ах, опять это волшебство влезло!) клетчатая, в желтоватых неопрятных пятнах скатерть сменилась накрахмаленным белоснежным чудом. Следом за скатертью мигом сервировались закуски самого изысканного вида на самых изысканных тарелках…
– Юль, что это? – шепотом спросила Марина, но за Юлю ответила официантка:
– Это наше фирменное. Всегда подаем тем, кто прибывает в Щедрый.
– А откуда вы знаете… – Юля не успела договорить, как официантка уже исчезла в чреве вагона-ресторана, оставив на столе помимо закусок целую батарею из запотевших бутылочек кока-колы и минеральной воды.
– Чудеса, – повторились девушки и отдали должное еде и напиткам. Юля было заикнулась о деньгах, но тут из чрева вагона-ресторана донесся голос официантки:
– Не волнуйтесь, всё оплачено!
– Кем? – спросила Марина, а Юля сказала:
– Пойдем-ка отсюда.
Девушки вернулись в купе, и тут Марина задала Юле, что называется, наводящий вопрос:
– Юля, а точно твоя тетя – только преподаватель музыки?
– Ну… да. А что?
– А то, что с нами обращаются так, будто мы принцессы. Как минимум. Может, твоя тетя какая-нибудь крупногабаритная шишка, которую все знают и перед которой трепещут? Вот тебе повезло…
– Нет, – покачала головой Юля. – Такого просто не может быть. Смотри, а гроза, кажется, проходит.
Марина взглянула в окно. Тучи исчезали с неба, будто их стирали ластиком. Яркая, до рези в глазах синева заполняла пространство над поездом, вынырнувшим из грозы, как незадачливый купальщик выныривает из тинистого озерка. Под этой синевой, чистые, спокойные и прекрасные, как евангелисты перед крещением, стояли сосновые и пихтовые леса – от них невозможно было оторвать взгляд.
– Красота какая, – прошептала Юля. – Вот бы там погулять… Я таких лесов в жизни не видела.
– А вдруг там волки, – хмыкнула Марина. – И медведи. Ходят толпами. Ой, мама!
Постыдное для почти взрослой девушки «ой, мама» прозвучало потому, что поезд на какое-то мгновение замедлил свой стремительный бег. Даже, кажется, совсем остановился. И в этот невероятный миг из леса, слегка косолапя, вышел медведь и довольно бойко направился к поезду.
– Медведь, – слабо промолвила Марина. – К поезду пошел. По-моему, к нашему вагону…
– Н-ну и что, – храбро ответила Юля. – Может, это ручной. Его проводники приручили. Прикормили. Вот он и…
– А если он в наше купе залезет? – совершенно нерезонно предположила Марина, и тут в дверь купе деликатно постучали.
– Ай! – вскрикнула Марина. Вообще эта девушка имела склонность к незапланированным вскрикиваниям нервического свойства, поэтому ей в нашей повести отводится роль этакого греческого Хора, отвечающего за эмоциональное состояние той или иной картины.
Итак, Марина вскрикнула, Юля привычно шикнула на подругу и открыла дверь купе. И отступила внутрь, потому что ожидала увидеть проводницу, но вовсе не этого… хозяина лесов.
– Вы кто? – сурово спросила Юля. – Чего вы хотите?
Довольно плюгавого вида мужичонка, весь заросший бородой, в каком-то непонятном тулупе, вывернутом мехом наружу, забормотал:
– Значить, здрасте вам, деточки. Значить, лесничий я буду, значить, Потапом мене кличуть. Ты-то, востроглазая, племяшкой Анне Николавне будеши али как?
– Да, я племянница Анны Николаевны, – удивляясь, кивнула Юля.
– Оно мы заметимши. Запах, то исть, значить, глазки похожимши. Один в один. Так ты, деточка, передай-ко вот Анне Николавне травки. Она давно просимши…
С этими словами лесничий Потап протянул Юле подозрительного вида брезентовый мешок, легкий, но явно плотно набитый. От мешка действительно исходил терпкий запах сушеных трав.
– Анна Николавна знаить, от кого травки.
– Хорошо, я передам, – кивнула Юля, держа мешок на некотором расстоянии, словно он был мокрой кошкой, собиравшейся встряхнуться.
– Ну, значить, тады пошедши я, – потоптавшись, сказал лесничий Потап. – Вы, деточки, ежели увидите Патрона Кириллыча, привет ему передавайте. От меня, значить. А Анне Николавне поклон. И еще – вот чуть не забыл, голова еловая! – скажите Анне Николавне, что, значить, бальзам-то хорошо-от пошел. Помогаить, значить. Ну, всё.
И лесничий затопал к тамбуру, оставляя за собой след из еловых иголок.
Девушки в молчании смотрели то друг на друга, то на мешок с таинственными травами. Наконец Юля опомнилась, положила мешок на сиденье и захлопнула дверь купе. И тут же поезд тронулся, набрал ход, замелькали бессчетные сосны, пихты и елки, остро протыкающие небесную синеву.
– Твоя тетушка становится всё более загадочной личностью, – сказала Юле подруга. – У нее такие связи…
– Маринка, прекрати, – рассмеялась Юля. – Ну что такого в том, что она знает какого-то лесничего! Щедрый – город маленький, все живут как добрые соседи.
– Ага. Интересно, что это за травы.
– Интересно. Но я бы всё-таки поостереглась открывать посылку, предназначенную не мне.
– А я тебе и не предлагаю. Убери мешок подальше. От него воняет. Ой, смотри! Что это с нашими мышами?
Мыши, до сей минуты спокойно дремавшие в клетке, теперь взволнованно прыгали, крутились, пищали и вообще мельтешились, как могли. Такое безобразие продолжалось минут десять, после чего мыши выдохлись и без сил упали на опилочное дно клетки.
– Ничего не понимаю, – сказала Марина.
…Поезд несся вперед, с каждой минутой приближая девушек к городу Щедрому. А лесничий Потап, которого мы оставили, как вы помните, в лесу, постоял немного на шпалах, втянул носом разогретый поездом воздух, после чего как-то неуловимо преобразился в самого натурального медведя. Ставши медведем, лесничий неторопливо затрусил обратно в лесную чащобу, как всегда довольный тем, что не было свидетелей его превращения.
Оставшееся до приезда время Юля и Марина продремали. Неожиданно напала на них липкая и мягкая сонливость, окутала нежным одеялом, зашептала в уши какие-то соблазнительности, ценные для одних только молодых девушек… Наши героини пристроились каждая на своем сиденье, взбили каменистые казенные подушки, чтоб стали немного помягче, и задремали крепкой дремой юности. И казалось, что даже колеса поезда стучат тише, чтобы не будить Юлю и Марину, но это уж, разумеется, совершеннейшая нелепица.
Неизвестно, что в это время снилось Марине, да, впрочем, это и не имеет значения. А вот Юле приснилось, что она находится на заседании литературной студии «Пух Эола», которой руководил поэт-самородок Валерий Крепостьянов. Раньше Валерий Крепостьянов был преподавателем физкультуры в каком-то колледже, а потом муза его осенила, и он стал поэтом. Издал две тоненькие книжки за счет каких-то добродетельных спонсоров. Счел себя гением и создал литературную студию для подобных же гениев-единомышленников, а также подрастающей поэтической поросли. Одной из подающих надежды была Юля. Крепостьянов даже намекнул ей, что некоторые из ее стихотворений вполне могут быть опубликованы в студенческой малотиражке и самодеятельном альманахе «Поэтические пушинки». Но Юля жаждала большего, а потому написала венок сонетов, посвященный ночной студенческой Москве. Крепостьянов прочел венок на одном из заседаний студии и своими уничижительными замечаниями превратил венок в веник, едва не доведя Юлю до слез. И вот теперь ей снится…
- Предыдущая
- 2/58
- Следующая
