Иероглиф «Любовь» - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/76
- Следующая
Говорят, возможное и невозможное, светлое и темное, радостное и печальное – как бусинки на одной нити, всегда рядом. Как ни крепилась вдова Сяо, но настали для нее черные дни. В наступившую зиму, чересчур холодную и лютую, заболела старшая дочка вдовы – трудолюбивая Ин-эр. Скромные сбережения почти целиком ушли на лекарства, но Ин-эр так и не удалось спасти. Она умерла в месяц Ледяной Богини, когда земля настолько промерзла, что на деревенском кладбище едва-едва смогли вырыть убогую могилу.
Одно горе ведет за собой пять других, как говорит пословица. Прошла зима, наступило время сева, но у вдовы не осталось зерна и семян – их пришлось съесть в голодную зиму. Теперь же всю семью и вовсе ожидал голод. Взяв с собой Мэй, вдова пошла к деревенскому старосте.
– Господин староста, – сказала вдова Сяо, трижды поклонившись до земли. – Молю вас о помощи. Зима была тяжелой и голодной для нашей семьи. Не ссудите ли вы мне рису и зерна для сева?
– Я благотворительностью не занимаюсь, – отрезал староста. – Плати денежки, и получишь все что угодно.
– Откуда же мне взять денег? – заплакала вдова Сяо. – Все они ушли на лечение и похороны Ин-эр, моей милой дочки.
– А это меня не касается. Если я буду всем даром раздавать рис, сам с чем останусь?
Тут вдова Сяо указала на Мэй:
– Господин староста, когда я взяла в дом это дитя, вся деревня обещала помогать мне, а теперь...
– У деревни и спрашивай! – грубо прервал женщину староста. – А я тут ни при чем! Ишь, сироткой еще прикрывается!
Так вдова Сяо и ушла ни с чем. Правда, соседи – старый Жуй и еще кое-кто – помогли ей, наскребли, кто сколько мог, посевного риса. Но дальше пришла новая беда – весна и лето выдались засушливыми, и во всей деревне случился неурожай. Люди впали в отчаяние и озлобились. Многие умирали от голода и болезней, только староста да старуха Ван жили припеваючи.
Однажды старуха Ван пришла в дом вдовы Сяо.
– Здравствуй, соседка! Вот, решила тебя навестить, узнать, как живешь.
– Благодарствую, – крепясь, ответила вдова. Нужда сломила ее здоровье, она исхудала и еле держалась на ногах. – Живу по милости Небесной Канцелярии, чего и вам желаю.
– А и врешь ты, соседка! – подленько засмеялась Ван. – Я-то вижу, что от голода и у тебя и у детей животики подвело. Скоро начнете землю есть, травы-то, как погляжу, на вашем дворе совсем не остаюсь, всю подобрали.
– То не ваша забота, соседка, что мы едим, – отозвалась вдова Сяо. – Грех вам зубоскалить, когда вся деревня нуждается и бедствует.
– До деревни мне дела нет, – отмахнулась старуха Ван. – А вот до тебя есть. Я тебе прямо, без обиняков скажу, соседка: хочешь своих детей на ноги поставить? Хочешь сама в довольстве жить?
– Кто ж не хочет, конечно, хочу, – вздохнула вдова
– Так продай мне сиротку Мэй. Я тебе за нее хорошие деньги заплачу. Пять слитков серебра! Ты не думай, я худого не замышляю. Просто мне становится трудно одной управляться по хозяйству, а Мэй станет мне помощницей. К тому же и все свое имущество я ей отпишу – после смерти.
Вдова Сяо побледнела:
– Как я могу продать родное дитя?!
Старуха засмеялась:
– Будет тебе! Мэй тебе вовсе не родная. Наоборот, она еще и в расход тебя вводит, твоих собственных детей объедает. Зачем тебе такая обуза? Продай! Пять слитков – хорошая цена.
– Лучше я умру с голоду, чем продам тебе Мэй, – отрезала вдова.
– Ты-то умрешь, – насмешливо протянула старая змея. – И детей своих сиротами оставишь. Что им тогда делать? Куда идти? Из вольных станут они рабами, пропадут у какого-нибудь богача на рисовых полях...
– Нет, нет, мои дети рабами не будут!
– Тогда продай мне Мэй. Ни в чем нужды знать не будешь.
... Надобно сказать, что этот разговор от первого до последнего слова слышала Мэй. Вначале она затряслась от ужаса: неужто матушка Сяо и впрямь ее продаст этой мерзкой старухе? А потом Мэй задумалась. Ее приемная мать живет почти в нищете, ее дети голодают, Мэй сама видела, как вчера Хэде выкопал земляного червяка и съел его... А если старуха Ван даст за нее, Мэй, много денег, тогда семья Сяо будет жить в достатке. Нельзя быть неблагодарной. Матушка Сяо помогала Мэй, теперь пришла пора Мэй отблагодарить ее.
Тут девочка услышала, как Сяо зовет ее.
Мэй вошла в комнатку, где сидели вдова и старуха Ван.
– Девочка моя, – вдова взглянула на Мэй заплаканными глазами. – Вот госпожа Ван хочет взять тебя к себе. У нее ты будешь служанкой...
– Что ты, Сяо! – притворно всплеснула руками хитрая Ван. – Девочка будет мне вместо внучки. Станет сытно есть, сладко спать! Послушай-ка меня, Мэй! Если ты перейдешь жить в мой дом, то твоя матушка Сяо и ее детки не будут ни в чем нуждаться. Согласна ты на это?
Мэй кивнула, хотя из глаз ее текли слезы. Она подошла к вдове и крепко обняла ее.
– Прости меня, милая Мэй, – прошептала несчастная женщина. – Но, может, и впрямь так будет лучше…
И вот Мэй стала жить в доме старухи Ван. Хитрая сводня честно расплатилась с вдовой, отдала ей за Мэй обещанные пять слитков серебра (правда, слитки были совсем маленькие). Ван не особенно нагружала Мэй работой, кормила ее сытно, а однажды, вынув из сундука несколько кусков шелка и камчи, велела девочке сшить платье. Мэй не знала, для чего старуха хочет нарядить ее в яркое новое платье, но через некоторое время все разъяснилось.
Под Новый год в дом старухи Ван пожаловала гостья. Это была женщина лет тридцати с красивым, властным и жестоким лицом. Она прибыла в лакированной повозке, запряженной холеными лошадьми; платье ее было роскошно, словно распустившийся весенний сад (так подумалось Мэй). Старуха Ван встретила гостью бесчисленными поклонами, усадила на самое почетное место, подала чаю, вина и столько снеди, что Мэй, которая потихоньку подглядывала за всем этим сквозь щели в стенах своей комнаты, удивилась: откуда у старухи такая щедрость?
Гостья и хозяйка выпили по две чарки вина, поговорили о погоде, о том, каким станет наступающий год, и тут гостья сказала:
– Что ж, Ван, не будем попусту терять время. Показывай свой товар.
– Сию минуту, госпожа! – воскликнула старуха Ван.
Мэй удивилась – какой товар может быть у старухи? Но тут Ван вошла в ее комнату и приказала:
– Немедленно умойся, причешись, как я тебя учила, и надень свое новое платье. Да не мешкай, иначе получишь оплеуху!
Мэй не боялась оплеухи, но лишний раз доводить старуху до ярости не хотела. Поэтому она быстро привела себя в порядок, надела платье и матерчатые туфельки, на которых сама вышила узор из летящих облаков.
– Идем, – схватила ее за руку Ван.
Они вошли в комнату, где сидела таинственная гостья, и Ван сказала:
– Вот она, госпожа. Согласитесь, девочка редкостной красоты. Настоящий бутончик лотоса!
Женщина внимательно оглядела Мэй с ног до головы.
– Как ее зовут? – спросила она у Ван.
– Мэй Сяо-эр, госпожа.
– Подойди ближе, Мэй. Почему ты не здороваешься со мной?
– Простите, госпожа, но эта девочка немая. Хотя все слышит и понимает, и представляется очень разумной.
– Немая? Это плохо. Значит, она не сможет петь, звонко хохотать и нежно стонать, когда это потребуется.
– Но зато у нее красивые пальчики, она сможет играть на музыкальных инструментах! – воскликнула Ван. Потом приподняла подол платья Мэй. – Взгляните, какие у нее крошечные ступни, госпожа! Как у высокородной, а ведь ей их сроду не бинтовали!
– Да, ножки изящные, – согласилась гостья. Затем бесцеремонно распахнула платье на Мэй, сбросила его и огладила нагую девочку ладонями, – Кожа довольно нежная, грудь будет небольшой, но изящной. В бедрах узковата, но рожать ей не придется, а узкое горлышко иному пьянице вожделенней широкой чарки...
При этих словах старуха Ван гнусно захихикала:
– Ваша правда, госпожа!
– Неплохо, неплохо. А как насчет волос? – Тут ужасная женщина вытащила шпильки из прически Мэй, и черные пышные волосы упали девочке на плечи, укутав ее, будто покрывалом. – Волосы просто чудесные. Таких роскошных волос нет ни у одной из моих дочурок.
- Предыдущая
- 24/76
- Следующая
