Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ) - Кондратьев Леонид Владимирович - Страница 56

Со следующим клиентом мне не особенно повезло: во-первых, он был в сознании, во-вторых, вооружен пистолетом-пулеметом. Наверное, тем, который был у их командира. И к тому же он оказался буйным, очень буйным. Во всяком случае, за мой человеческий отрезок жизни я никогда не видел буйных сумасшедших, а вот тут удалось. Кстати, не особенно красивое зрелище. Мне даже интересно стало: что это с ними со всеми случилось? Вроде я их только одну ночь посещал, да и то максимум на два часа. Леший, что ли, глумился? Так зачем? Ну да ладно.

Посмотрел я на это чудо, скачущее по поляне с пеной из оскаленной пасти, — по-другому назвать не могу. И решил не связываться. Тут, думается, одновременно сработали смесь брезгливости и нормальное человеческое опасение за свою шкурку: черт его знает, вдруг у него еще патронов вагон?..

Но, отойдя буквально на пару шагов, остановился…

Тогда же

Ссешес Риллинтар

Танец, позвольте пригласить вас на танец. Танец огня и стали. Танец в темноте.

Переливом клинка скользить по поляне, уворачиваясь от нелепой тарахтящей громыхалки в руках хуманса. Шаг… Взгляд… Еще шаг… Впившиеся в руку, держащую оружие, когти… Поворот… Рывок… Удар… Удар нелепой, скомканной фигурки человечка о мягкую, но вместе с тем моментально ставшую твердой болотистую почву… Тихое шипение выбитого из легких воздуха и разочарованное рычание темной тени, только что закончившей стремительный танец… Так быстро и вместе с тем банально! — Первый неловкий поцелуй — поцелуй jalil Elghinn, оборванный из-за своей банальности и отсутствия настоящего чувства… Стремительный росчерк вставляемого в ножны клинка и негромкий бряк презрительно отброшенного в кусты шмайсера.

Хуманс… только он мог так испортить танец, танец с прекраснейшей и загадочной jalil Elghinn. Дева — дева Смерть, иногда бросающая загадочный, зовущий взгляд из темноты на танцора, посмевшего предложить ей танец, танец смерти. Прости меня…

Тогда же

Старшина Дроконов Валерий Сергеевич

Через час старшина начал потихоньку замерзать. От болота тянуло сыростью и непередаваемым запахом гнили. Плети ночного тумана медленно вставали над топью. Еще раз передернувшись от холода, энергично потер плечи и устремил взгляд на сооруженный вчера плот, ведущий к верхушкам камней, скрытых ночной тьмой. Золотистые сосновые бревна, подсвеченные яркой луной, резко выделялись на темном ковре болотных трав. Ветра не было, и поэтому струи тумана, ветвящиеся в воздухе, выглядели застывшими. Вдруг, буквально на секунду, с противоположной стороны топи раздался тихий вскрик. Внимательно присмотревшись, Сергеич увидел несколько фигур, медленно приближающихся к плоту. Из этой троицы знакомой старшине показалась только последняя, вооруженная луком и ножом. Идущие впереди две фигуры выглядели странно, но через несколько минут, когда они приблизились, странности прояснились. Старшина впервые видел таким необычным образом связанных людей. Перехваченные несколько раз почти невидимыми нитями, о наличии которых он догадался только по следам, оставляемым ими на телах пленных. Особенно его удивили семенящая походка, неестественно закинутые назад головы и осанка, которая обычно бывает, если проглотить хороший лом. По мере приближения на белеющих в темноте под светом луны телах Сергеич рассмотрел тонкие черные шнуры, хитроумным способом связывающие пленных. Подобный шнур он видел у командира — его использовали для ремонта самолета. Тогда старшина думал, что разорвать такой тонкий шнурок не составит никаких проблем, но попытка проверить это на практике с треском провалилась — он чуть не порезал себе руки. Так что сейчас он примерно представлял, какие ощущения испытывают немцы, а ведь это действительно были они — о чем говорили остатки измазанной грязью формы, четко видимой в серебре лунного света.

Подгоняя пленных уколами клинка, командир вел их по наплавному мосту в сторону круга камней. Медленно переваливаясь на бревнах нелепой семенящей походкой, немцы приближались к сердцу болота. Шаг. Еще шаг. И вот первый из них, чуть пошатнувшись, но все же сохранив равновесие, переступил с одного настила на другой. Второй. Спустя полминуты на круглом настиле находилась уже вся троица.

От любопытства и внезапно проснувшегося предвкушения причастности к тайне Сергеич буквально высунулся из кустов, впрочем, при этом он не забыл аккуратно придержать тугие, неподатливые ветви. Чтобы не шелохнулись и, зашуршав, не выдали командиру незапланированного участника событий.

Впрочем, как ни высовывался, как ни всматривался, многого все равно не увидел — слишком неудобный ракурс и большое расстояние для наблюдения ночью. Вот знал бы он заранее — забрался бы на эту ольху и тогда бы точно все видел. Но, как говорится, хорошая мысля, сами знаете, когда приходит. Пока старшина предавался сожалениям и рассматриванию недостижимой сейчас площадки для наблюдения, со стороны камней начал доноситься тихий и вместе с тем пронизывающий все тело гул. Гул, от которого кишки старшины принялись странно шевелиться в животе…

Хаотическая пульсация гула постепенно нарастала, начинала складываться в какой-то чудовищный, низкий голос, проговаривающий мерный непонятный речитатив на языке, звуки которого явно не предназначались для человеческого горла. В лучах лунного света плети тумана, покрывающие поверхность топи, вдруг ожили и принялись извиваться в такт этому голосу. Неожиданно туман будто обрел плотность и вес — под прикосновениями его мерзко белесых щупалец начал проминаться травяной покров, покрывающий темную, влажную пасть болота. Медленные, тягучие волны прокатились от кольца камней во все стороны. На берег поляны обрушился мерный прибой, рефреном повторяющий слова речитатива. Маслянисто-черные волны, схлынув, оставляли после себя ил и куски дерна, еще недавно надежно скрывающего влажные глубины болота. Движения туманных щупалец все ускорялись и ускорялись, сплетались в странные фигуры, вызывающие дрожь и омерзение. Эти фигуры и их движения будили внутри старшины что-то мерзкое, постыдное, можно сказать, звериное, то, что спало веками и никогда не должно было просыпаться. Происходящее вызывало желание убежать, скрыться или хотя бы зажмурить глаза, лишь бы больше не видеть всю эту мерзость. Но вместе с тем она и притягивала. Так может притягивать только сладковатый запах разложения разорванного близким взрывом человеческого тела. Тела, перемешанного с землей и остатками обмундирования, пролежавшего на расстоянии вытянутой руки от окопа, в котором уже пятый день скрываешься от обстрела белогвардейской артиллерии.

Застывший в небе прожектор луны безучастно освещал безымянную топь, затерявшуюся в глухих белорусских лесах, серебрил верхушки деревьев, кустов, пряди травы и отражался в широко раскрытых от ужаса зрачках уже совсем не радующегося своему любопытству хуманса.

Между с тем окружающее пространство начало претерпевать более глобальные изменения. В местах, где виднелись островки камней, начало разливаться мертвенное, зеленоватое свечение, выхватывая из темноты две скрюченные фигурки, находящиеся в центре, и одну тень, стоящую с раскинутыми руками, обнимающими что-то громадное, и вздрагивающую от конвульсий. Яркость сияния продолжала увеличиваться, и в какой-то момент от фигурок людей, распростертых на помосте, до старшины начал доноситься утробный вой. Вой, вызывающий ассоциации с зубовным скрежетом и треском выламываемых на живую суставов. Одновременно с ярчайшей зеленой вспышкой, озарившей округу, гул, издаваемый камнями, прервался, и только бесконечный заунывный вой продолжал расти в темноте страшной ночи. Яркость свечения увеличивалась, и уже было просто невозможно смотреть на это зеленое море, бушующее над камнями. Постепенно цвет свечения изменился, вместо зеленых оттенков начали преобладать коричневые. Поддавшись своему болезненному любопытству, Сергеич опять обернулся к камням. Сразу же стало понятно, почему изменился цвет: все так же светящиеся зеленым верхушки камней продолжали лить безжизненный мертвенный свет на поверхность трясины. Но из самой топи, наполненной гнилью, мерзостью и застарелой смертью, тоже прорывалось свечение. Светилась вода, хотя нет — светилась черно-коричневая болотная жижа, окрашивая пробивающийся из недр трясины свет в гнилые, грязно-коричневые тона.