Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни - Страница 25
- Предыдущая
- 25/46
- Следующая
Зои с недоумением смотрит на меня: — И это все? Конец? — Да. — Вы с мамой написали имена в шкафу и мы тащились за сорок миль, чтобы ты мне об этом рассказала? — Зои, каждые несколько лет мы исчезаем. Наши клетки обновляются. С тех пор, как мы жили в этой комнате, от меня прежней ничего не осталось. Когда я писала здесь свое имя, я была другой. Здоровой.
Зои садится на кровати. Она в ярости. — И ты решила, что если надписи на месте, ты выздоровеешь как по волшебству? А если их нет, тогда что? Ты разве не слышала, что сказала хозяйка: они сделали ремонт.
Мне не нравится, что Зои на меня кричит. — Ты не могла бы заглянуть в шкаф и проверить? — Нет. Ты заставила меня сюда приехать, хотя мне этого совсем не хотелось. Мне и так фигово, а тут еще ты со своим дурацким шкафом! С тобой чокнуться можно. — С чего ты так разозлилась?
Она слезает с кровати: — Я ухожу. У меня голова кругом от того, что ты все время ищешь знаки. — Она поднимает с пола куртку и распахивает дверь. — Ты все время говоришь только о себе, как будто ты единственный человек на планете, у кого есть проблемы. Мы все в одном положении. Рождаемся, едим, срем, умираем. Вот так!
От ее крика я растерялась: — Что с тобой? — А с тобой что? — вопит Зои. — Со мной ничего-кроме очевидного. — Тогда и со мной тоже. — Неправда. Посмотри на себя. — Посмотрела, и что? Как я выгляжу? — Ты грустная.
Зои застывает у двери: — Грустная?
Зловещая тишина. Я замечаю, что обои за плечом Зои чуть-чуть порваны. Я вижу отпечатки пальцев на выключателе. Где-то внизу открывается и закрывается дверь. Зои поворачивается ко мне, и я осознаю, что жизнь состоит из мгновений и каждое приближает нас к концу.
Наконец Зои утомленно и глухо признается: — Я беременна. — О боже! — Я не хотела тебе говорить. — Ты уверена?
Она опускается на стул у двери: — Я прошла два теста. — Ты ничего не напутала? — Если второе окошечко окрашивается розовым и не меняет цвет, значит, ты беременна. Я проверила дважды. — О боже! — Ну что ты заладила? — А Скотт знает?
Она кивает: — В тот день я не нашла его в супермаркете, все выходные он не отвечал на мои звонки, так что вчера я пришла к нему домой и все рассказала. Он меня ненавидит. Видела бы ты его лицо. — А что? — У него на лице читалось, что я идиотка. Что он не понимает, как я могла быть такой дурой. У него уже другая. Те девицы были правы.
Мне хочется подойти и погладить Зои по плечу, по жесткой ссутуленной спину. Но я сдерживаюсь. Едва ли Зои это понравится. — Что ты будешь делать?
Она пожимает плечами, и я вижу, как она напугана. Она похожа на двенадцатилетнюю девочку. На ребенка в лодке, который плывет к бескрайнему морю без пищи и компаса. — Рожай. — Это даже не смешно. — Я и не думала шутить. Рожай. Почему бы и нет? — Я не хочу рожать из-за тебя!
Могу поклясться, эта мысль уже не раз приходила ей в голову. — Тогда избавься от него.
Зои издает еле слышный стон, откидывает голову на стену и в отчаянии поднимает глаза на потолок. — Я на четвертом месяце, — признается она. — Тебе не кажется, что слишком поздно? Неужели ты думаешь, что мне разрешат сделать аборт? — Зои вытирает рукавом выступившие слезы. — Я идиотка! Как я умудрилась свалять такого дурака? Мама вот-вот догадается. Надо было тут же пойти в аптеку и купить противозачаточную таблетку, которую пьют не «до», а «после». И зачем я только встретила Скотта!
Я не знаю, что ей сказать. Не знаю даже, услышит ли она меня, если я найду какие-то слова. Зои сидит на стуле у двери, но кажется, будто она за сотни миль от меня. — Я просто хочу, чтобы ничего не было, — сокрушается Зои и переводит взгляд на меня. — Ты меня ненавидишь? — Нет. — А если я избавлюсь от ребенка, ты меня будешь ненавидеть?
Наверно. — Я заварю чаю, — отвечаю я.
На блюде лежат песочное печенье, пакетики с сахаром и молоком. Комната и правда очень уютная, пока чайник вскипит, я смотрю в окно. Двое мальчишек играют на набережной в футбол. Идет дождь, и мальчики подняли капюшоны. Не представляю, как они ухитряются различить мяч. Мы с Зои только что были там, на ледяном ветру. Я держала Зои за руку. — Из порта корабли каждый день отправляются в круиз, — сообщаю я Зои. — Может, они плывут в дальние теплые края. — Я лягу поспать, — отвечает Зои. — Разбуди меня, когда закончишь.
Но она не поднимается со стула и не закрывает глаза.
Мимо окна проходит семья. Папа толкает перед собой коляску; девчушка в розовом блестящем плащике крепко держится за мамину руку под дождем. Девочка промокла и, наверно, замерзла, но она знает, что скоро вернется домой, обсохнет и согреется. Выпьет теплое молоко. Посмотрит детскую передачу. Наверно, съест печенье и пораньше отправится спать.
Интересно, как ее зовут? Рози? Эмбер? Мне кажется, в ее имени должен быть цвет. Скарлет?
Я не собиралась этого делать. Даже и не думала. Просто пересекла комнату, подошла к шкафу и открыла дверь. Нечаянно задела вешалки, и они забренчали. В нос мне ударил запах сырой древесины. — Они там? — интересуется Зои.
Дверь изнутри ослепительно белая. Они все перекрасили. Я ковыряю краску, но она не отходит. Она такая яркая, что отражение комнаты дрожит по краям. Каждые несколько лет мы исчезаем.
Зои вздыхает и откидывается на спинку стула: — Тебе не стоило смотреть.
Я закрываю дверь гардероба и возвращаюсь к чайнику.
Заливая кипятком пакетики с чаем, я считаю в уме. Зои на четвертом месяце. Плод развивается девять месяцев. Ребенок родится в мае, как и я. Люблю этот месяц. В мае два праздника. Цветет вишня. Колокольчики. Стригут газоны. Запах свежескошенной молодой травы навевает дремоту.
До мая сто пятьдесят четыре дня. Двадцать три.
Из глубины темного сада к нам подбегает Кэл. — Еще, — требует он, протягивая руку.
Мама открывает стоящую у нее на коленях коробку с фейерверками, заглядывает внутрь, словно выбирая шоколадку, осторожно вынимает петарду и, прежде чем отдать Кэлу, читает, что написано на этикетке. — «Заколдованный сад», — сообщает она ему.
Зажав в руке петарду, Кэл бегом возвращается к папе. Голенища его резиновых сапог шлепают друг об друга. Лунный свет просачивается сквозь крону яблони и брызгами разлетается по траве.
Мы с мамой принесли из кухни стулья и сидим рядышком у задней двери. Холодно. Изо рта идет пар. Настала зима, от земли тянет сыростью, словно жизнь замерзла и все в природе затаилось, чтобы сберечь силы. — Знаешь, как страшно, когда ты уходишь, не сказав никому, куда собралась? — спрашивает мама.
Я фыркаю. Мама и сама большая мастерица исчезать. Она с удивлением смотрит на меня, очевидно недоумевая, чему я смеюсь. — Папа сказал, что вернувшись, ты спала два дня напролет. — Я устала. — Он с ума сходил от страха. — А ты? — И я. — «Волшебный сад»! — объявляет папа.
Неожиданно раздается треск, и в воздухе распускаются огненные цветы, растут, падают и увядают в траве. — Ах, какая красота! — восхищается мама. — Скучища, — кричит в ответ Кэл, вприпрыжку подбегая к нам.
Мама снова открывает коробку: — Хочешь ракету? Может, она окажется лучше? — Ракета-это здорово! — Кэл ликующе обегает сад и отдает ракету папе. Вместе они втыкают палку в землю. Я думаю о птице, о кролике Кэла. О всех живых существах, умерших в нашем саду; теперь их скелеты теснятся под землей. — Почему ты решила поехать именно на море? — интересуется мама. — Просто захотелось. — А почему на папиной машине?
Я пожимаю плечами: — Вождение было в списке. — Видишь ли, — начинает мама, — ты не можешь все время делать то, что тебе захочется. Нужно думать и о других. О тех, кто тебя любит. — О ком? — О тех, кто тебя любит. — Сейчас рванет, — предупреждает папа. — Зажмите уши, дамы.
Ракета разрывается с оглушительным грохотом, который отдается где-то внутри. Звуковая волна разливается по жилам, пульсирует в мозгу.
Мама никогда не говорила, что любит меня. Ни разу в жизни. И наверно, уже не скажет. Сейчас это вышло бы слишком наигранно, слишком жалостливо. Нам обеим стало бы неловко. Иногда я представляю себе, что происходило между нами, когда я еще лежала, свернувшись, у нее в животе. Но задумываюсь я об этом нечасто.
- Предыдущая
- 25/46
- Следующая
