Трактир на Пятницкой (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 117
- Предыдущая
- 117/170
- Следующая
Леву позвали к телефону. Нина за время его отсутствия приготовила веселую фразу, решила разрядить атмосферу. Но он вернулся, даже не взглянул на нее, вновь сел и уставился в потолок. Нина серьезно рассердилась, хотела встать и уйти.
Лева сидел, и единственным его желанием сейчас было не двигаться и не думать. Нина рядом и далеко, Крошин далеко и рядом. В обеих ситуациях необходимо принять решение, проявить волю. Почему все сразу? По очереди он как-нибудь справился бы. Крошин и Нина, их нельзя соединить, они из разных миров. Разъединить их тоже нельзя, они столкнулись во времени, оба ждут от него, Левы Гурова, действий. А ему нужна передышка, хотя бы несколько дней…
На следующий день, в среду, Крошин, как обычно, около восемнадцати часов в сопровождении Наташи вошел в ложу ипподрома. Контролерше у входа он дал три рубля, и старушка понимающе и благодарно кивнула. «Ребята» у ложи на месте, стулья на месте, подскочил Валек, протянул подобострастно сегодняшнюю программу и деньги, которые в воскресенье в присутствии Левы не стал брать Крошин. Все, как всегда. Крошин подал Наташе стул, сел сам, неторопливо повернулся, взглянул на соседей, учтиво ответил на приветствия. По радио объявляли изменения в программе. Он сделал соответствующие пометки. Все, как всегда. Почему же нет обычного покоя, радости от сознания своей власти и значимости? Он повернулся к Наташе, осведомятся, не надо ли чего? Девушка отрицательно покачала головой. Тогда он задумался: чего он сам хочет? Жестом подозвал одного из телохранителей, попросил бутерброд с икрой, сто пятьдесят коньяку и плитку шоколада, сунул парню в нагрудный карман деньги. Крошин всегда просил, а не приказывал, так ему казалось изощреннее и тоньше. Я только прошу, можешь не делать. Ну-ка, попробуй?
Парень принес из ресторана заказ. Крошин вежливо поблагодарил, шоколад положил Наташе на колени, сделал глоток коньяку, откусил бутерброд, поставил тарелку на свободный стул и отвернулся. Пусть видят, ни коньяк, ни икра его не интересуют. Начался заезд, Крошин не играл. Валек уныло стоял с другой стороны барьера, думая лишь об одном – как бы опохмелиться. С каждой ставки он получал рубль, а то и два. Сам не играл. Валек завороженно смотрел на стакан с коньяком. Крошин вновь оглянулся. Где же этот чертов милиционер? Худосочный глазастый дурачок, где он? А ведь я в воскресенье разыгрывал перед ним банкрота, вспомнил Крошин, взглянул на Валька и указал на коньяк. Мужичонка нерешительно протянул руку, Крошин кивнул. Валек судорожно выпил, сунул в рот остатки бутерброда, посмотрел на Крошина преданно, восторженно, полными слез глазами. Крошин улыбнулся. Скотина, животное, подумал он, тоже ласку любит.
Ночь Крошин почти не спал, забывался на несколько минут и вновь смотрел в потолок. Есть пальцевые отпечатки или их нет? Не должно, блефует старый бегемот, не мог он, Крошин, схватиться за дверь. Однако он хорошо помнит, что, когда испачкал копыто жеребца кровью и поднимался, рысак захрапел и пошел боком, Крошин отпрянул к двери денника и выглянул в коридор. Неужели в тот момент он оперся на дверь? Рука точно была в крови, потом он пошел и вымыл ее. Неужели оперся?
Крошин много раз слышал, что якобы преступник всегда оставляет следы. Их оставляют недоразвитые кретины, считал он, ненормальные. Талантливые люди глупостей не делают. Ночью он лежал на широкой тахте рядом с мирно спящей Наташей и думал, думал. Сейчас, увидев лошадей, Крошин вновь вспомнил Логинова. Вспомнил то воскресенье, заезд, как поднялся из этой ложи и решил: убью! Или я не Александр Крошин, или я убью его!
Он не собирался убивать на конюшне, шел туда, только чтобы увидеть Логинова, выслушать его объяснения. Может, старик очухается, извинится? По дороге Крошин поостыл, об убийстве уже и не думал, чуть было не повернул обратно. «Не получилось и черт с ним, – решил он и замедлил шаг. – Как-нибудь посчитаемся». Неожиданно он вспомнил, что Логинов знает его, Крошина, хуже того, наездник знает его мать, знает, что она жива.
Во время разговора в ресторане, перед тем как Крошин предложил сделку, Логинов вдруг спросил:
– Скажите, Крошин, а Питер почему покинули?
Крошин удивился неожиданному вопросу Логинова, и старый наездник пояснил, что в доме, где Крошин родился, живет племянница наездника. Логинов жил после войны в Ленинграде, заходил к племяннице и помнит Крошина еще пацаном. Мамашу же его видал нынешней весной, когда гостил в Ленинграде во время отпуска. Крошин пошутил, что земля такая тесная, не спрячешься. Тогда он всему этому значения не придал, а сейчас вспомнил. «Если старик сообщит о предложенной сделке дирекции ипподрома? – подумал он. – Дирекция в милицию, там Логинова допросят, – даже дух захватило от такой перспективы. – Хорошо, если просто выгонят с ипподрома, запретят ходить. А если узнают, что мамаша жива, а я ее давно „похоронил“? Начнут копать, что тогда?»
И вновь бешенство охватило его, теперь к нему еще прибавился страх. Из-за какого-то старого идиота пустить все под откос? Этому не бывать!
На конюшне было тихо и прохладно, Крошин шел между денниками быстро, решительно и сначала не увидел старого наездника, который стоял на коленях перед Гладиатором, ощупывал сухожилия. Крошин прошел мимо, заглянул в одну комнату, в другую, затем в сбруйную. Никого. Дверь одного из денников была полуоткрыта, Крошин подошел и увидел Логинова. Старик ощерился, видно, хотел улыбнуться и спросить, что, долю принес? Выкладывай. Он поднялся, в руке Логинов держал подкову, видимо примеривал.
– Чего молчишь, паскудина? – спросил Крошин и схватил наездника за руку с подковой.
– Не бойся, не ударю, – Логинов хихикнул и неожиданно плюнул Крошину в лицо. Он опомнился только тогда, когда старик упал. Взглянул на зажатую в руке подкову, прислонился к перегородке и подумал: молодец, теперь не торопиться, главное, не торопиться. Гладиатор переступал сильными ногами в каком-нибудь метре от окровавленной головы человека. Там подкова, здесь подкова, ударил жеребец – и каюк. Крошин опустил ладонь в уже набежавшую лужу крови, даже прикинул, какую именно подкову следует испачкать, нагнулся и провел рукой по копыту. Не торопиться, главное, не торопиться, он выпрямился, все осмотрел и остался доволен. Блестящая импровизация. В этот момент Гладиатор и напугал его, он быстро отошел к двери. Дотронулся он до двери или не дотронулся? Все помнил Крошин, все свои мысли и чувства отлично помнил, каждый шаг мог повторить. Самое главное он забыл. Да или нет? Утром он был убежден – нет, сейчас засомневался. Почему так уверен? Естественный жест. «Правую руку я держал чуть на отлете, боялся испачкаться, – в который уже раз вспоминал он. – Я мог опереться лишь левой, она была чистой. Блефуют, сволочи, запугать хотят! Нет у них ничего! Рассчитывают, нервы у меня сдадут, глупостей наделаю, побегу».
Рядом кто-то кашлянул, Крошин повернулся. Валек, перегнувшись через барьер, тыкал грязным пальцем в программку.
– Кобыла от Аписа не может проиграть, сами знаете, – шептал он умоляюще.
Крошин вынул пачку денег, отдал.
– Пятьдесят в одинаре, по сорок к третьему, пятому и восьмому. Понял?
Валек растворился в толпе. Братья Птицыны переглянулись, один остался возле ложи, другой двинулся за «человеком». Молодой сержант милиции, проследив за взглядом майора из управления, подошел и сказал:
– Отлично известен, товарищ майор. У дежурного в книге имеются все данные.
– Составьте для меня справку, – Анатолий, который отличался от брата родинкой над бровью, вышел с сержантом на трибуны, указал на «телохранителей». – А эти?
Сержант прошелся мимо них, вернулся и ответил:
– Одного знаю, второго – нет.
– Установить.
Десятки глаз наблюдали за Птицыным и сержантом. «Тотошники» подталкивали друг друга в бок, переглядывались, шептались.
– Какой-то новенький.
– Розыск или БХСС?
– Черт их разберет.
– Работать никогда не научатся.
- Предыдущая
- 117/170
- Следующая
