Трактир на Пятницкой (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 108

• Предыдущая
• 108/170
• Следующая

– Читай, работай, – Ломакин указал на папку, – это твое дело.

– А магазин? – чуть ли не хором воскликнули братья Птицыны. – Ограбление магазина кто будет раскрывать?

– Перебьетесь, – ответил Ломакин, усаживаясь за свой стол и давая понять, что разговор окончен.

Анатолий Птицын, отличавшийся от своего брата родинкой над левой бровью, подошел к Гурову, ткнул пальцем ему в грудь и произнес речь:

– Ты Лев Гуров-Синичкин, пробрался в любимчики. Ты стал пенкоснимателем, зазнался и превращаешься в обыкновенного карьериста. Когда ты станешь генералом, не забудь, что слюнявчик тебе повязывали бескорыстные труженики, – он указал на брата и себя. – Ты идешь к славе по нашим хрупким костям. – Анатолий сделал шаг назад и быстро спросил: – Когда свадьба?

Лева оказался на высоте, не покраснел, даже не смутился.

– Не надо завидовать таланту. Несите свой крест достойно, – ответил он. – В отношении свадьбы вас нагло дезинформировали, так как я убежденный женоненавистник.

– За дачу ложных показаний… – Анатолий щелкнул пальцами, протянул руку. Брат вручил ему конверт. Анатолий положил конверт перед Ломакиным. – Взгляни, Трофим Васильевич, какого змея взрастил ты на груди своей.

Трофим вынул из конверта несколько фотографий, начал разглядывать. Лева не знал, что предпринять. Розыгрыш или нет? Пока он раздумывал, Ломакин просмотрел все фото и грустно сказал:

– Врешь, значит. И ты врешь, Лева. Нехорошо, – он специально употребил любимое выражение Гурова.

Лева не выдержал и покраснел.

Ломакин поднялся, взглянул на часы и сказал:

– Поехали, братишки.

– Конечно, нам, бездарностям, жуликов искать надо, – сказал Анатолий.

– Убийства, сложные, запутанные дела расследуют молодые таланты, – поддержал его брат.

Проходя мимо Левы, Ломакин бросил на стол конверт и повторил:

– Нехорошо, Лева.

Когда смех и шаги за дверью стихли, Лева вынул из конверта фотографии. Смеющаяся Нина. Он, Лева, стоит потупившись, почему-то держит себя за мочку уха. Нина и Лева идут по скверу, и у него до неприличия напыщенный вид.

Лева отложил карточки. Вот черти. Как они ухитрились?

Гуров читал дело, по которому проходил три года назад Крошин, до позднего вечера. На следующий день он сел его перечитывать. Когда не видишь людей, не слышишь их голоса, интонаций, а имеешь перед собой лишь сухие протоколы допросов, разобраться в ситуации весьма сложно. Ясно одно, что группа валютчиков была задержана в Москве три года назад. Размах их операций был достаточно широкий. Пятеро сознались. Крошин, безусловно, был в данной группе, но никто из арестованных показаний против него не дал. Обыск на квартире Крошина результата не принес. Его опознал лишь один иностранец, но очная ставка успеха не принесла, Крошин все отрицал. Денег и валюты у преступников изъяли крайне мало, хотя все они вели образ жизни достаточно красноречивый. Так могли жить только люди, располагающие огромными средствами. Крошин был казначеем, только этим можно объяснить поведение валютчиков на следствии. Признав свою вину и дружно изобличая друг друга, Крошина все выгораживали. Причины? Не хотят терять «нажитые» капиталы. Главное, арест Крошина и изъятие у него крупных, видимо, очень крупных сумм повлекли бы за собой отягчающие обстоятельства, вплоть до высшей меры наказания.

Гуров сидел в своем кабинете с утра до позднего вечера. И не только потому, что читал и перечитывал материалы. Лева с нетерпением ждал звонка следователя. Как продвигается дело Кунина? А билеты тотализатора? Как они появились на месте преступления? Самооговор? Такие случаи встречаются. Когда? Если двоим преступникам грозит неминуемый провал, один всю вину берет на себя. Наказание одному меньше, и добыча остается у напарника. Оговаривать себя Кунину нет никакого смысла. Да и человек он для такого дела совершенно неподходящий. Кунин говорит правду. Но если он говорит правду, при чем тут билеты? Как объяснить поведение Логинова перед смертью? Этот странный заезд и все, что говорил Рогозин?

Лева часами сидел, глядя на пустую стену, и думал, думал. Непрерывно шел по замкнутому кругу. Как ни пытался, вырваться из него не мог. Следователь позвонил и предложил заглянуть к нему на досуге в ближайшие тридцать минут. Отдышавшись в коридоре, Лева вошел в знакомый кабинет. Следователь развалился в своем кресле, словно падишах на троне. Только вместо толпы придворных его окружали груды бумаг. Никто не обмахивал его веером, и следователь, тяжело отдуваясь, млел от жары. Сонно взглянув на Леву, он вяло махнул рукой на кресло и спросил:

– Когда это кончится?

На улице было около сорока, асфальт плавился, чуть ли не растекался по тротуару. Лева недоуменно развел руками.

– А еще сыщик, – следователь вздохнул и продолжал: – Я помру, братец, вести дело поручат другому. Хлебнешь тогда горячего до слез. Ты меня береги.

Лева налил стакан воды, поставил перед следователем. Тот выпил, кивнул благодарно, вытащил платок. Лева сгорал от любопытства, ждал продолжения, точнее, начала, так как разговор о погоде являлся лишь прелюдией.

– Маленькая неувязочка у меня произошла, решил посоветоваться.

«Нужны тебе мои советы, как же, – думал Лева, – что же произошло?»

– Приятель-то наш, Кунин, левшой оказался. Понял, какая неприятность? Друг ты мне, Левушка, но истина дороже. Ищи преступника.

– Как левша? – Лева смотрел недоуменно. – Я сам видел, как Кунин расписывался.

Следователь вышел из-за стола, легко вышел, будто и не он вовсе секунду назад лежал чуть ли не в обмороке. Большой, сильный и энергичный, он начал расхаживать по кабинету, говорил коротко, рублеными фразами:

– Кунин левша, правой только пишет. Он утверждает, что ударил Логинова левой. Удар же был нанесен правой. Кровь на правом рукаве.

– Врет, значит, – не выдержал Лева.

– Тут, дружок, еще один моментик образовался, – следователь заговорщицки подмигнул и, не глядя, из кипы бумаг выдернул один лист. – Прочти-ка, товарищ инспектор уголовного розыска.

Лева взял бумагу, это было заключение экспертизы. Он прочитал, что кровь на рукаве пиджака была третьей группы.

– Понял? – следователь смотрел торжествующе. – А у Логинова вторая группа. И на подкове вторая группа. У Кунина первая группа.

– Чья же кровь на пиджаке? – Лева присел на ручку кресла.

– Ох какой шустрый! – следователь рассмеялся, трясся огромным телом, чуть ли не слезы вытирал. – Убийцы это кровь, убийцы, – быстро сказал он. – Ты меня спроси, сыщик, спроси: уважаемый Николай Тимофеевич, а кто убийца? Спроси-ка.

– Уважаемый Николай Тимофеевич, – послушно начал Гуров.

– Уважаемый, очень уважаемый, – говорил следователь, расхаживая по кабинету. – Кунин-то невиновен, – он хлопнул в ладоши. – Понял, сыщик?

Следователь ликовал, он чуть ли не пел, схватил трубку, набрал номер и спросил:

– Где Кунин? Уехал?

В дверь тихонько постучали, скорее поскреблись.

– Входи, тезка! – грозно рявкнул следователь.

Кунин застрял на пороге, пересилил себя и вошел.

– Здравствуйте, – еле выговорил он. – Меня отпустили? Главное, не убивал я, не убивал, – Кунин протянул дрожащие руки, – все перепуталось в голове. Сны вижу, от яви не отличаю. Теперь жить можно. Вот счастье, а?

– Хорош? – следователь обошел вокруг Кунина. – Обыкновенный человече. Видал? – он любовался конюхом, словно произведением искусства. Взял его за плечи, усадил в кресло. – Удобно? Свободному-то сидеть удобно? – поднял его, толкнул к дверям. – Марш в коридор, вызову.

Когда Кунин неслышно прикрыл за собой дверь, следователь успокоился и уже серьезно сказал:

– Вот поработаешь с мое, Лева, поймешь, что невиновность человека доказать куда как приятнее, чем самого опасного преступника изобличить. Чуть ли не сорок лет я работаю, да чаще все туда и туда отправляю. Преступники, мерзкие людишки, а на душе все одно нехорошо. Такие праздники, как сегодня, редко случаются.

• Предыдущая
• 108/170
• Следующая