Тень орла - Перес-Реверте Артуро - Страница 12

• Предыдущая
• 12/19
• Следующая

Обернулось это тем, что когда мы — ну, то есть остатки 326-го — топотали сапогами по главной улице Сбодунова, все еще не оставляя своего намерения найти, кому бы сдаться в плен, то внезапно увидели невдалеке две казачьи сотни. Вот эти-то как раз даже и не думали удирать, а совсем наоборот — скакали нам навстречу, размахивая шашками, и понимать это следовало так, что они пошли в контратаку. И мы переглянулись, как бы говоря друг другу: ну, вот, братцы, бежали-бежали и добежали, этим чубатым поди-ка что-нибудь объясни. Они нас слушать были явно не расположены.

Иными словами, на нас, крутя над головами шашками и выставив пики, летело двести с чем-то всадников, и капитан Гарсия понял со всей отчетливостью, что строиться в каре негде да и некогда. И приказал открыть огонь повзводно, потому что нет больше товарисчей, и по всему, дети мои, выходит, что в плен мы сдадимся в другой раз. Казаки были уже шагах в ста, и времени нам хватило — в обрез, язык на плече — только на то, чтобы вздвоить ряды поперек улицы, причем капитан Гарсия, обнажив саблю, стал на правом фланге, лейтенант же Арреги — на левом. Когда до наступающей кавалерии оставалось шагов пятьдесят, капитан скомандовал целиться в лошадей, чтобы те, свалясь под нашим огнем, перегородили улицу. И оказавшиеся в первой шеренге припали на одно колено, прильнули щекой к ружейному ложу, призвали Пречистую Деву, ибо больше выручать нас было некому, а бежать — некуда.

— Первый взвод, пли!

Гарсия, как уже было вам доложено, мужчиной был не потому, что штаны носил. И дело свое знал в совершенстве, превзошел до тонкостей. Первый залп свалил не меньше двадцати лошадей, и куча эта загромоздила всю улицу, придержав атакующих.

— Второй взвод, пли!

Так оно и пошло. И покуда первый взвод выполняет команду лейтенанта Арреги: «Первый взвод, заряжай!» и ты, став на одно колено, скусываешь патрон, сплевываешь бумажную обертку, словно это не пыж, а страх, вгоняешь пулю в горячий ствол, прибиваешь шомполом, снова приникаешь щекой к ружейному ложу, второй взвод дает залп поверх наших киверов. И — на колено, а над его головами целятся солдатики из третьей шеренги.

— Третий взвод, пли!

Ну, Иван, молись. Три залпа за пятнадцать секунд, свинец подметает улицу, ржут, взвиваясь на дыбы, казачьи кони, а тела всадников валяются на земле в пяди от нас, а души их уже понеслись в небеса. Но скачут новые и новые, и кони спотыкаются на трупах, оступаются на мертвых. Для бодрости духа Луисильо у нас за спиной бьет в барабан, выбивает дробь. И хриплые приказы капитана Гарсии — голосок у него вполне под стать этому утру — чередуются с командами лейтенанта Арреги, и мы продолжаем сажать один залп за другим:

— Третий взвод, на колено! Заряжай!

— Первый взвод, встать! Целься! Пли!

Пороховой дым мало-помалу окутывает улицу, и люди ощупью движутся туда, где слышатся крики и ржанье, дают по казакам залп в упор.

— Первый взвод, на колено! Заряжай!

— Второй взвод, встать! Пли!

— Второй взвод, на колено! Заряжай!

— Третий взвод, встать! Пли!

И так — пять минут кряду. И теперь уже все утонуло в дыму, и мы стоим в темном едком облаке, палим, сами не знаем куда, шлем пулю за пулей в гремящее криками, стонами, взрывами непроницаемое марево. Черная гарь забивает ноздри, дуреешь от нее и шалеешь, теряешь соображение, перестаешь понимать, на каком ты свете, и связывают тебя с действительностью только голоса: на правом фланге хрипит капитан Гарсия, на левом — лейтенант Арреги. Заряжай! Целься! Пли!

Заряжай! Целься! Пли! Да нет, было еще кое-что — приклад, замок, шомпол, обжигает руки ствол ружья, раскалившегося до того, что даже штык, кажется, отливает красным. Но тут обернулось дело так, что казакам удалось подобраться вплотную к левому нашему флангу, там вспыхивают огоньки выстрелов, слышны крики и вжик-вжик стригущих воздух клинков, шеренга дрогнула, смолк и, похоже, навсегда, лейтенант Аррега, оборвалась барабанная дробь, и теперь один только Гарсия говорит тебе, когда припасть на колено, когда встать в рост, когда заряжать, а когда — целиться.

А потом снова слышится его хриплый, бешеный крик, приказывающий идти в штыки, кончать с этой сволочью. И ты не видишь, а ощущаешь, как рядом с тобой, плечом к плечу пошли вперед твои товарищи, и только слышишь вой — их и свой: зубами загрызем, пропади все пропадом, в три господа мать — и крепче стиснув цевье, бежишь в темных клубах дыма, бежишь, пока не наткнешься на трупы лошадей и людей, перебитых или еще бьющихся под твоим сапогом, когда карабкаешься по этой куче, и вот уже различаешь чуть вдалеке в густой пелене блеск стали и неясные силуэты, и уже слышишь крики на чужом языке, и тогда тычешь штыком наугад, суешь его куда попало, во все, что мелькнуло перед тобой, и порох опаляет тебе кожу, но ты все прешь вперед, спотыкаясь о задранные лошадиные ноги, о тела своих и чужих, только и слышно «Вива Эспанья! Виваспанья! Васпанья!», а ты колешь штыком, молотишь прикладом, и вдруг мерещатся тебе смутные образы — вот новорожденный твой ребенок, вот жена плачет, глядя, как уходишь ты вниз по дороге из родной деревни, вот мать сидит перед очагом, качая твою колыбель. «Васпанья!» А, может статься, это не тебе привиделось, а в последнюю минуту пронеслось перед глазами твоих врагов, пропоротых ударами твоего штыка.

Но поредел и рассеялся дым, и ты, хрипя содранной до живого мяса глоткой, на подкашивающихся от усталости ногах пробежал через Сбодуново и оказался на том, на дальнем его конце.

Стал, оперся о перила моста и тут заметил — с обеих сторон в пенье труб, в тяжком грохоте кованых копыт надвигается конница, неисчислимая сила кавалерии. И только ты собрался, выставив штык, кинуться на тех, кто поближе, чтобы, пока сам не отправился отдохнуть наконец в царствии небесном, прихватить с собой скольких удастся, — как понял: это французские гусары и кирасиры, свои то есть, хотя такие свои хуже всяких чужих, и они приветствуют тебя восторженными кликами, ибо ты только что взял Сбодуново, обратив в бегство четыре полка русской пехоты и уничтожив две казачьи сотни.

Пройдут года, останутся позади Россия, Лейпциг, Ватерлоо, и вот на острове Святой Елены в предчувствии скорой смерти Бонапарт поведает верному Лас-Казу, не покинувшему его в изгнании, что под Сбодуновом Пречистая Дева явила чудо.

А как иначе можно, Лас-Каз, объяснить такое — один-единственный батальон, да еще и не французами укомплектованный, переломил ход сражения, взял русскую батарею и обратил в бегство целую дивизию под командованием князя Долголядьева. Если верить биографам императора, он, делясь этими откровениями, втыкал булавки в восковую фигурку, изображавшую сэра Хадсона Лоу, коварного англичанина, которому правительство его британского величества поручило стеречь, а при удобном случае — доконать человека, на протяжении двадцати лет игравшего в кегли коронами европейских монархов. Здесь, на этом маленьком, затерянном в просторах Атлантики островке, Бонапарт долгими зимними вечерами возвращался памятью к былому, а сохранившие ему верность Лас-Каз и Бертран упивались выдержанным портвейном и воспоминаниями о славном прошлом и заносили их на бумагу, делая достоянием потомства. Кое-какие суждения его высвечивают темные закоулки Истории, выявляют новые, доселе неизвестные грани исторических личностей, и выясняется, что на каждой грани — по фунту дряни. Так, например, оказывается, что Веллингтон — всего лишь надутый спесью тупоумный строевой сержант, Фуше — последняя каналья, Талейран — крыса из клоаки, а Меттерниху с его изворотливостью следовало бы родиться французом. Обращался Бонапарт памятью и к более интимным моментам — вот, скажем, ножки Дезире, ах, какие славные ножки, можешь мне поверить, Лас-Каз, в славе я кое-что понимаю. Жаль, что достался ей в мужья этот проходимец Бернадотт, а ведь куда взлетел под конец, а? Подумать только — сел на шведский престол, а ведь рожден был с дарованиями стеклодува. Повезло так повезло. Что же касается принца Фердинанда, сына короля Карлоса IV, то скажу тебе, Бертран, он был полнейшим ничтожеством. Я расквитался с испанцами сполна и с лихвой, когда после войны дал им этого борова в государи. Вы хотели Фердинанда VII? Вот и кушайте на здоровье. Знаешь ли, Лас-Каз, держа его в плену в замке Валансэ, я не сразу узнал, сколько в нем росту, потому что он всегда вползал ко мне в кабинет не иначе как на карачках. Многообещающий был малый. Перестрелял потом, кажется, пол-Испании. Вот и получите «жемчужину в короне», как называл его этот.., как его.., ну, симпатичный такой здоровяк.., помнишь, Бертран? Да-да, Годой! Тот самый, что родную мать донага раздел.

• Предыдущая
• 12/19
• Следующая