Со многими неизвестными. Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 70
- Предыдущая
- 70/114
- Следующая
— Какое еще дело?
— Совершенно невозможное! Чужой чемодан из поезда унес. Абсолютно чужой!
— Ладно врать-то. Твой это чемодан. Ослеп, что ли?
— В том-то и дело, Машенька! Похоже, но не мой. Это я только по дороге понял. По тяжести, так сказать. А со мной в купе один паренек ехал и одна… Впрочем, не в этом дело.
— Опять?… — грозно прорычала из постели супруга, тяжело приподнявшись на локте. — Не мог пропустить, ирод?
— Ах, Машенька, — плачущим голосом сказал Глумов. — Ты в главное вникни. Чужой чемодан, понимаешь? И в нем… Я по дороге заглянул. Странный такой, порошок. Серый. Понять не могу, что это может быть. Ты вот погляди. — Он торопливо открыл чемодан и вынул туго набитый, завязанный шнурком целлофановый мешочек, а за ним другой, третий и выложил их на стол. Потом взял один и поднес супруге. — Вот видишь? — И удивленно, повторил: — Уму непостижимо, что это может быть.
Та с любопытством осмотрела мешочек, помяла, понюхала его и, положив возле себя на одеяло, спросила:
— А еще чего там?
— Тряпки какие-то, совершенные тряпки, — махнул рукой Глумов и нерешительно добавил: — Может, в милицию отнести?
— Я те дам в милицию! — грозно ответила Мария Федоровна, откидываясь на подушки. — А ежели это ценность какая? Они там сразу ее к рукам приберут.
— Ну какая же это, Машенька, ценность? — разводя руками, усмехнулся Глумов. — Небось удобрение какое-нибудь или там лекарство. Что же мы с ним делать будем? — И опасливо добавил: — А его, наверное, уже ищут. Парень тот, конечно, заявил. Это, Машенька, уголовно наказумое дело. Присвоение, так сказать.
— Ладно тебе пугать-то. Ищут его…
— Но что же делать?
— Перво-наперво узнать надо, что за вещь. Может, и в самом деле лекарство. Я вон, в аптеке уборщицей работала, наслышалась. Лекарство лекарству рознь. Другим цены нет, лекарствам-то.
Глумов, однако, был в явном замешательстве. Душонка его раздиралась противоречиями. С одном стороны, нехорошо, конечно, присваивать чужое, непорядочно. С другой — это чужое могло и в самом деле стоить немало. И тогда Машка уж наверняка пропишет его обратно. И можно будет не раз потихоньку кутнуть с Зиночкой, новой их мастерицей. Но, с третьей стороны, можно и ответить, ведь парень-то, конечно, заявил. Последнее было так страшно, что и подумать невозможно. Что такое, например, ОБХСС Глумов знал по собственному опыту, когда у него в парикмахерской однажды обнаружилась недостача дорогого одеколона, хны и салфеток. Господи, что он тогда пережил! Чудо его спасло, просто чудо. В то же время надо быть круглым идиотом, чтобы своими руками отдать, может быть, целое богатство. Но тогда что же делать?
— Значит, так, — решительно объявила Мария Федоровна, снова приподнявшись на локте.
Плоское, обрюзгшее лицо ее с бородавками под ухом и возле носа было суровым.
— Значит, так, — повторила она. — Первым делом надо разузнать, что за порошок такой. Понял? Отсыпь в коробочку. Ну! — И указала пальцем на мешочек, лежащий возле нее.
Глумов с готовностью подскочил к кровати, взял мешочек и, отойдя к столу, с трудом, ломая ногти, развязал его. В нос ударил какой-то странный, неприятный запах. Глумов поморщился. Потом достал из буфета спичечный коробок, высыпал спички в ящик и осторожно наполнил коробок странным порошком. При этом в носу у него засвербило, глаза наполнились слезами, и он громко чихнул.
— Ну, ты! — прикрикнула с постели Мария Федоровна. — Не просыпь, гляди.
— Что ты, Машенька, как можно.
Он снова завязал мешочек, положил его вместе с остальными обратно в чемодан, захлопнул крышку и с усилием потащил его к шкафу.
— Давай его сюда, олух, — приказала Мария Федоровна, ткнув пальцем под кровать.
Глумов послушно изменил направление, подтащил чемодан к кровати, затем встал на колени и принялся задвигать его подальше, к самой стене, выставив при этом свой худосочный, обтянутый поношенными брюками зад.
Когда Глумов, отдуваясь, наконец поднялся на ноги и стал отряхивать колени, Мария Федоровна отдала новый приказ:
— Завтра утречком забежишь в мою аптеку. Ну где работала. Помнишь небось?
— Конечно, Машенька, а как же?
— То-то. Спросишь Нинель Даниловну. Только гляди у меня. Убью, если что. Я теперь нервная стала.
— Ну что ты, Машенька, как можно? — слабо возмутился Глумов, опускаясь на стул.
— Так и можно. Скажешь, что от меня. Покажи ей коробок, пусть определит. Если что — знакомый, мол, дал. И все. Про чемодан ни слова, понял? И домой. А потом я решу, чего дальше.
— Понял, Машенька, понял. Все сделаю, как велишь.
«Дура ты темная, — с презрением подумал он. — Разве так коммерческие дела делают? Уж я-то знаю, как надо». Тем не менее в аптеку Глумов решил зайти: «Нинель — это интересно. Нинель…»
Утром вертлявая его фигурка уже появилась у аптечного прилавка за высокой стеклянной витриной. Работавшая там девушка в белом халатике, выслушав его просьбу, приоткрыла дверь за своей спиной и крикнула:
— Нинель Даниловна, к вам пришли!
Через минуту к Глумову вышла, точнее даже выплыла, высокая, статная женщина в белом халате, с густо подведенными глазами на румяном лице и высоко взбитыми ярко-рыжими волосами, на которых чудом держалась беленькая крахмальная шапочка.
Глумов застыл от восхищения. Как большинство маленьких мужчин, он любил именно таких женщин, крупных и представительных. Но, боже мой, тут была еще и ослепительная красота вдобавок. «Ах, если бы…» — мелькнула у него в голове.
— Можно вас на одну минуточку? — проникновенно сказал он и, понизив голос, добавил: — Хотелось бы поговорить с вами тет-а-тет.
— Пожалуйста, — с ленивым достоинством произнесла Нинель Даниловна.
Они отошли к стеклянной витрине.
— Прежде всего разрешите представиться. Глумов Василий Евдокимович. — Он поклонился, слегка шаркнув ножкой.
— Очень приятно, — насмешливо ответила Нинель Даниловна, сверху вниз поглядывая на неожиданного посетителя. — Что скажете?
— Вы должны знать мою… — Глумов слегка замялся, — бывшую супругу Марию Федоровну.
— Ах, да, да, — слегка оживилась Нинель Даниловна, двумя руками поправляя шапочку на волосах.
Видимо, это имя вызвало у нее какие-то приятные воспоминания.
— Так вот, — продолжал Глумов, не спуская глаз со своей собеседницы, — мы… то есть я… хотели бы у вас, так сказать, проконсультироваться. — Он торопливо до стал из кармана заветный коробок и протянул его Нинель Даниловне. — Что бы это могло быть, как вы полагаете?
Та цепким движением выхватила у него коробок, открыла его и вдруг, раскрасневшись, почти с испугом взглянула на Глумова:
— Откуда это у вас?!
— Э-э… весьма случайно, — смешался Глумов. — Но что же это такое, разрешите узнать? Ибо это нам… вернее, нас… как бы выразиться?… Весьма, знаете…
Пока он выкарабкивался из этой словесной каши, Нинель Даниловна уже овладела собой и обворожительно улыбнулась.
— Ах, милый… Василий Евдокимович. — Она с трудом вспомнила его имя. — Это лекарство, дорогой мой, простое лекарство.
— Простое?…
Лицо Глумова вытянулось.
— Ну, как вам сказать? Не совсем, конечно, простое. Это…
Нинель Даниловна произнесла какое-то длинное латинское название.
— Видите ли… — запинаясь, проговорил Глумов, — у нас этого лекарства… некоторый избыток. И мы… и я бы хотел… так сказать…
— Ах, боже мой, — перебила его Нинель Даниловна. — Я с удовольствием помогу вам от него избавиться. Дело в том, что из него приготовляют… — Она произнесла по-латыни еще более длинное название. — Вот это уже весьма ценный препарат. Сколько у вас его? — Она бросила взгляд на коробок.
— У нас… э-э-э… многовато, — неуверенно сказал Глумов.
Нинель Даниловна придвинулась к нему и, обдавая его лицо своим жарким дыханием, прошептала.
— Принесите мне все. Я вам хорошо уплачу. Очень хорошо. — Она плутовски и многозначительно посмотрела на него своими подведенными глазами. — Приходите ко мне домой. Сегодня вечером. Попозже. Ну, скажем, часов в десять. Сможете? Вы не пожалеете. — И погрозила розовым наманикюренным пальцем с тяжелым кольцом. — Только это дико между нами. Я буду ждать.
- Предыдущая
- 70/114
- Следующая
