Со многими неизвестными. Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 47
- Предыдущая
- 47/114
- Следующая
— А ты с ней знаком?
— Так точно.
— Ну… и как она?
— Женщина симпатичная, — равнодушно ответил Храмов, удивительно равнодушно, как показалось Лобанову. — Молодая еще, конечно, — добавил Храмов, не то осуждая, не то сомневаясь в чем-то. — Так кто же поедет? — спросил Лобанов. — Ты или я?
Храмов посмотрел на него слегка удивленно. Он не привык, чтобы его деловитый и решительный начальник колебался в таких простых вопросах. Лобанов поймал этот удивленный взгляд и, хмурясь, сказал:
— Сейчас мы с ней договоримся.
Он снял трубку и поспешно, будто прогоняя охватившее его на миг смущение, набрал нужный номер.
К телефону подошел сначала кто-то другой, и только потом раздался знакомый голос.
— Наталья Михайловна, тысячу извинений, это снова Лобанов вас беспокоит, — бодро, пожалуй даже слишком бодро, произнес он, искоса взглянув на спокойно курившего Храмова. — Тут несколько изменились обстоятельства. Хотелось бы вас повидать. Да и… в общем повидать, — сбивчиво и сердито закончил он.
— Меня или больного?
«Улыбается. Конечно, улыбается, черт возьми».
— Сначала вас, а потом его, завтра.
— Ну что ж, приезжайте. Только до четырех, можно?
— Постараюсь. А вы… так рано уходите?
— Нет. Мы вообще до шести. Но сегодня… Мне надо за сыном зайти, в детский сад:
— Понимаю, понимаю, — торопливо произнес Лобанов. — Ну конечно.
Он медленно опустил трубку, ощущая какую-то непривычную горечь в душе, и мстительно подумал: «Вот так. У всех сыновья. Все правильно». И сказал Храмову:
— За сыном идет, в детский сад.
— Кто? — не сразу понял тот. — Врач?
— Не я же, — буркнул в ответ Лобанов и неожидан но подумал, что, пожалуй, с удовольствием пошел бы в детский сад за своим сыном. Интересно, какой бы у него был сын? Но он тут же прогнал эти глупые, не к месту пришедшие мысли и деловито добавил: — Просит приехать до четырех. — Он посмотрел на часы. — А сейчас уже без четверти два.
В этот момент зазвонил внутренний телефон, и Лобанов рывком снял трубку.
— Слушаюсь, товарищ комиссар. Буду.
— Через полчаса совещание у него, — с непонятным облегчением объявил он Храмову. — Поедешь сам. Узнай, как себя ведет, когда завтра нам приехать, где лучше побеседовать и можно ли будет его завтра вечером забрать на часок. Или нет, о вечере ничего не говори, а узнай… Когда Храмов, наконец ушел, удивляясь про себя странной нервозности начальника и объясняя ее исключительно тем, что предстоит им завтра, Лобанов решительно убрал в сейф бумаги со стола, еще раз взглянул на часы и отправился к дежурному.
— Вызывай по спецсвязи Москву. Коршунова. Быстренько.
Москва ответила почти мгновенно, а еще через минуту к телефону подошел Коршунов.
— Телепатия, — засмеялся он. — Я как раз собрался звонить тебе. Какие новости, старик? Ты же без этого не позвонишь.
— Получили привет от дяди. Завтра вечером будем брать племянников. Но перед этим…
Коршунов слушал внимательно, не перебивая, не задавая вопросов, позволяя выговориться до конца, и именно так, как хотелось бы собеседнику. Он даже чуть помедлил с ответом, ожидая, не сообщит ли Лобанов что-нибудь еще, и только потом сказал:
— Ну что ж. Итак, начинаем, старик, новое дело. Очень серьезное. Пора добираться до дяди. А то все на племянников натыкаемся. Но ты что-то слишком волнуешься, по-моему. Что у тебя там еще случилось?
Лобанов смущенно кашлянул. Это же надо! Свои тут ничего не заметили, а этот из Москвы что-то учуял.
— Согласно вашим указаниям жениться надумал, — грубовато пошутил он. — А она не согласна.
Вопреки ожиданию, Коршунов шутки не принял.
— Тогда понятно, — коротко ответил он и перевел разговор на Семенова. — Держи меня в курсе. Дело серьезней, чем ты думаешь, старик.
Лобанову нестерпимо захотелось расспросить подробности. Выходит, Коршунову известно что-то такое, чего не знает он сам? Но пришлось проститься: у комиссара уже начиналось совещание.
«Итак, начинаем новое дело, — думал Лобанов, шагая по коридору, — „снова вышли на тропу войны“», — вдруг пришли ему на память слова из давно забытых, в детстве когда-то читанных книг.
Утром пошел дождь, первый дождь в этом году унылый, мелкий и холодный, при котором все вокруг выглядит нудным и противным: и низкое, серое небо, и придавленные им, тоже как будто посеревшие дома, и поникшие, голые деревья в скверах, и грязный снег под ногами.
Лобанов приехал в больницу невыспавшийся и сердитый. Накануне они допоздна совещались в отделе. Да и предстоящий разговор, с Семеновым казался сейчас Лобанову не столько трудным, сколько неприятным. Снова видеть его самоуверенную физиономию, слышать истерический, наглый крик. «Черт бы тебя побрал вместе со всеми твоими дядями и племянниками, — раздраженно думал Лобанов, выбираясь из машины. — Ну, погоди у меня». Ночью, в который раз обдумывая эту встречу, он наметил как будто неплохой план, даже, как ему тогда показалось, остроумный. Но сейчас, в это хмурое, сырое утро, Лобанова вдруг что-то забеспокоило, что-то не учтенное им в этом предстоящем разговоре и пока совершенно неуловимое.
Он оставил машину у ворот и пошел мимо мокрых, серых корпусов больницы с крупными белыми номерами на торцовых стенах, которые тоже одним своим видом навевали уныние. В окнах бледно-желто горели лампы, словно напоминая, что пасмурное, сумрачное это утро еще не утро и вообще никакого утра не будет и дня не будет тоже. Ночью Лобанов успел себя не раз отругать за мальчишеские волнения с телефоном и теперь был полон к себе насмешливого презрения.
Но вот показался наконец седьмой корпус.
Лобанов свернул к нему по асфальтовой дорожке и позвонил у облупленной, дощатой двери.
Через несколько минут он уже шел по длинному коридору второго этажа, в халате, накинутом на плечи, следом за толстой пожилой няней. В палатах больные кончали завтракать, и ходячие помогали уносить грязную, посуду; из-под серых байковых халатов у них болтались белые тесемки кальсон. Молодые, кокетливые сестры в белоснежных шапочках и коротеньких, тщательно отглаженных халатиках озабоченно сновали мимо Лобанова, бросая на него быстрые, любопытные взгляды. Навстречу прошел высокий седой человек в халате. Его почтительно сопровождала целая свита врачей и сестер.
«Профессор», — решил Лобанов.
В это время нянечка, тяжело переваливаясь и запыхавшись, подвела его к двери ординаторской и уважительно, со значением произнесла:
— Тута они все.
Лобанов толкнул дверь.
Он сразу узнал палатного врача Семенова, вернее сразу угадал, что это она, и, обойдя всех других — а врачей в комнате было человек шесть или семь, — подошел к белокурой женщине, что-то писавшей за столом. Шапочка ее лежала рядом, и пепельные короткие волосы падали на лоб. Она их нетерпеливо отбросила, подняв голову, когда к ней подошел Лобанов.
— Здравствуйте, Лобанов, — коротко произнес он.
Она поднялась и с улыбкой протянула руку:
— Здравствуйте. Волошина.
Коротенький халатик, без единой складки облегавший ее стройную фигурку, детские ямочки на щеках и смущенный взгляд больших серых глаз показались Лобанову неуместными. «Как она только мужиков лечит?» — с неожиданным раздражением подумал он.
— Так вы хотели бы поговорить с больным Семеновым?
— С вашего разрешения.
— Мы вчера договорились об этом с вашим товарищем, — снова улыбнулась Волошина. — И комнату приготовили. Пойдемте.
Она торопливо сложила бумаги в старенькую папку с тесемочками и направилась к двери. «Просто девочка какая-то», — неодобрительно подумал Лобанов, следуя за ней.
— Наталья Михайловна, вы скоро вернетесь? — окликнула ее одна из врачей. — Меня беспокоит вчерашняя кардиограмма Осипова. Вы обещали посмотреть.
— Да, да, я сейчас.
Она порывисто открыла дверь.
Теперь они шли рядом по коридору, и Лобанов казался себе страшно неуклюжим рядом с этой легкой, Маленькой женщиной в белом халате, с перепутанными светлыми волосами. Ему все время казалось, что она сейчас убежит от него, спрячется или, подняв голову, лукаво улыбнется, и он не будет знать, что тогда делать.
- Предыдущая
- 47/114
- Следующая
