Со многими неизвестными. Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/114
• Следующая

Урманский задумался.

— Нет. По-моему, ничего не спрашивала. Хотя вела себя как-то странно. Это я сразу заметил.

— Ушли вы вместе?

— Да. А на улице она вдруг меня спрашивает: «У вас с Мариной роман, да?» Я возьми да и брякни: «Роман, говорю. Да еще какой». Она вздохнула и вдруг говорит: «Хотите, я записку ей передам?» Я прямо опешил, но говорю: «Еще бы! Конечно, хочу. А где она?» «Этого я вам сказать не могу. Марина просила никому не говорить». Ну, думаю, ладно…

В это время на столе зазвонил телефон. Лобанов нетерпеливо снял трубку. Минуту он внимательно вслушивался, потом, буркнув: «Ладно», бросил трубку на рычаг. Мельком взглянув на Сергея, он сказал:

— Упустили твою приятельницу, черт бы ее побрал. — И, обращаясь к Урманскому, прибавил: — Ну, ну. Так насчет записки…

Тот чуть помедлил, собираясь с мыслями, и продолжал:

— Я, значит, тут же, на улице, написал Марине записку. Идем дальше. Недалеко от рынка она говорит; «Больше меня не провожайте». «А ответ?» — спрашиваю. «Если, — говорит, — будет ответ, то я вам позвоню. Дайте ваш телефон». Записал я ей телефон. И она пошла. А я, знаете, потихоньку за ней.

— Сыщиком, понимаешь, стал, — улыбнулся Лобанов.

Сергей молча слушал, обхватив руками горячий стакан и поминутно отхлебывая из него.

— Станешь тут, — сердито ответил Урманский, — если настоящие, сыщики ничего сделать не могут. Так вот. Зашла она на рынок и к какой-то галантерейной палатке подходит.

— К Семенову, — многозначительно заметил Лобанов.

— Ему она, значит, эту записку и передала, — заключил Урманский. — Так вот. Я прошу этим типом заняться. Он знает, где Марина.

— Да, Семеновым придется заняться, — с ударением произнес Сергей. — Причем завтра же.

…Но назавтра произошли события, которые опрокинули все его планы.

Рано утром Сергею позвонил в гостиницу дежурный по управлению и доложил:

— Товарищ подполковник, ограблена квартира. Семенова, сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу:

— Что с ним?!

— Из больницы сообщили: отравление. Снотворным.

Накануне Володя Жаткин долго ходил по Новому проспекту. В центре его поисков находился злополучный телефон-автомат на углу, возле булочной. В самой булочной никакой Тамары не оказалось. Девушка с таким именем там не работала ни продавцом, ни в бухгалтерии, нигде. И Володя пошел дальше.

Светлые, новые дома в семь, девять и даже одиннадцать, этажей тянулись вдоль прямого как стрела проспекта, отделенные от него широкой черной полосой деревьев и кустарников, сейчас заваленных снегом так, что от кустов осталась только короткая черная щетина, а пышные перепутанные ветви деревьев, казалось, росли прямо из высоких сугробов. Этот черно-белый вал прерывался только узкими траншеями в местах перехода, и сквозь них видны были проплывавшие по проспекту синие троллейбусы, красные автобусы и разноцветные легковые машины.

Володя сначала прошел вперед квартала два или три. На этом отрезке ему попались продуктовый магазин, мастерская по починке холодильников и фотоателье. Никакой Тамары там тоже не оказалось. Тогда Володя пошел в другую сторону от телефона-автомата. Там были телевизионные ателье, пошивочная мастерская, которая сразу же очень его заинтересовала, и парикмахерская, которая после мастерской снова возбудила у него угасшие было надежды. Но, увы, никакой Тамары там тоже не оказалось. Вернее, в парикмахерской он обнаружил одну Тамару, очень хорошенькую и бойкую. Володя было оживился и так увлеченно повел разговор, что вызвал даже краску смущения на лице девушки. Но уже через несколько минут интерес его решительно иссяк. Стало очевидно, что это совсем не та Тамара, которую он разыскивал.

Володя бродил по проспекту и прилегающим к нему улицам часа три. Окончательно замерзнув, он, раздосадованный, сел в троллейбус, чтобы ехать в управление и доложить о своей неудаче.

…Вот уже два года, как Володя работал в уголовном розыске. Он пришел туда сразу после окончания юридического факультета, с блеском защитив перед этим свою дипломную работу по осмотру места происшествия. На недоуменные и скептические вопросы друзей Володя, смеясь, отвечал: «Ничего не поделаешь, сошлись характерами, — и неожиданно добавил однажды: — Очень я, понимаете, жалостливый». Три месяца практики в одном из отделений милиции наполнили его душу такой горечью и неутихающей яростью, что мать не узнавала в те дни своего веселого и жизнерадостного Володю. «Я не могу видеть, как она плачет, — говорил он по вечерам. — Посадили за хулиганство сына, правильно посадили, подонок он, скотина. Но ты бы видела эту женщину! Она за три дня старухой стала!..» В другой раз он за ужином рассказывал: «…В парке вечером, ты понимаешь? Они на скамейке обнявшись сидели, о жизни своей будущей мечтали! И пять хулиганов с ножами. Наскочили, как волки. И эту девушку… Она сейчас в больнице… Но мы их найдем! Мы весь город перевернем, но их найдем. Такое нельзя простить…»

Они давно уже жили вдвоем. Володе было пять лет, когда погиб отец, летчик-полярник. Мать учила Володю музыке: у него были способности. Она мечтала, что он станет музыкантом., причем обязательно скрипачом. Скрипка вызывала у нее слезы. Мечтала, как будет сидеть на его концертах в притихшем, заколдованном зале… Потом, когда Володя подрос, она думала, что он станет летчиком. Он вдруг увлекся самолетами и был такой же отчаянный, как отец. Потом… она могла представить все, что угодно, но что ее Володя будет работать в уголовном розыске, это ей даже не снилось. Но она его поняла. Обостренное чувство справедливости — вот что привело его туда.

…Когда троллейбус проезжал мимо рынка, Володя вдруг вспомнил о Сеньке и тут же стал пробираться к выходу. Его словно что-то толкнуло выйти здесь.

На тротуаре ледяной ветер снова обжег ему лицо. Володя подумал: «А, собственно, что мне там надо, на рынке?» Может быть, он решил полюбоваться на Семенова? Или потолкаться у пивной, среди Сенькиных приятелей? Володя пожал плечами и улыбнулся…

На рынке народу было уже совсем мало. За длинными опустевшими рядами кое-где еще торговали картошкой, виднелись золотистые горки лука и красная россыпь клюквы. Грязный, истоптанный снег хрустел под ногами.

Володя уже миновал бесконечные серые ряды под навесами, когда вдруг заметил впереди девушку в светлой беличьей шубке и стал невольно следить за ней глазами. Просто он не мог уже пропустить ни одной беличьей шубки. А потом увидел того самого журналиста, Урманского. Этот длинный парень, безусловно, следил за девушкой, причем делал это так неумело, что Володя даже улыбнулся. Ситуация, однако, его заинтересовала.

Когда же девушка уверенно пересекла небольшую площадь за рядами и направилась к палатке, где торговал Семенов, Володя окончательно насторожился. Девушка не подошла к прилавку, у которого толпились покупательницы, а обошла палатку и исчезла за ней. Неужели это та самая девушка?

Он заметил, что Урманский, потоптавшись в отдалении, вдруг резко повернулся и чуть не бегом направился к выходу из рынка. Вид у него был одновременно встревоженный и растерянный.

Володя решил подождать. При этом он не стоял на месте, а переходил от палатки к палатке, разглядывал выставленные там товары и даже приценивался к некоторым. Но мысль его напряженно работала, отталкиваясь от уже известных ему деталей и фактов.

Да, скорей всего, это та самая девушка, о которой говорил Коршунов. Ведь они ее уже видели здесь однажды, у палатки Семенова. То есть ее видел тогда один Коршунов, а потом она вдруг исчезла, сколько они ее ни искали. Вероятно, она в тот раз тоже зашла в палатку. Но куда же она потом делась?

На всякий случай Володя заглянул за одну из палаток невдалеке от той, где торговал Семенов. Он увидел длинный и узкий проход между линией палаток и ветхим забором, отделявшим рынок от улицы, и в этом заборе еле заметную, небольшую калитку.

• Предыдущая
• 35/114
• Следующая