Мыс Трафальгар - Перес-Реверте Артуро - Страница 10

• Предыдущая
• 10/42
• Следующая

– А тогда чего ради мы выходим в море? – спросил кто-то.

– А ради того, что дон Мануэль Годой-и-Аль-варес-де-Фариас не только ублажает королеву, но и подставляет свою задницу Наполеону. Ик. А Наполеон Вильневу – мол, или выходи в море, или я тебя смещу.

– А что же Гравина?

– Наш сеньор адмирал Гравина – человек чести и настоящий кабальеро. Ик. Говорят. Как бы то ни было, у него есть приказ. Ик. И ничего не попишешь – выполняй, и все тут.

Тот, кому приходится выполнять, – это не кто иной, как дон Федерико Карлос Гравина-и-Наполи, сорока девяти лет, уважаемый и довольно авторитетный моряк с весьма солидным послужным списком: борьба с алжирскими пиратами, нападение на форт Сан-Фелипе, атака плавучих батарей на Гибралтар, шебеки Барсело[49], высадки в Оране и Санто-Доминго, героическая оборона Тулона. Серьезный список, ничего не скажешь. И притом настоящий кабальеро. Пожалуй, уж слишком ухоженный и учтивый, замечают некоторые. Знает все ходы и выходы в королевском дворце и прочих подобных местах. Светский щеголь, типичный образчик этих просвещенных офицеров Королевского военного флота, некоторые из коих (тут уж не поспоришь) признаны во всем мире самыми образованными и профессионально подготовленными европейскими моряками того времени: астрономы, картографы, математики, инженеры, авторы книг, переведенных на английский и французский, жертвовавшие всем ради своего дела и учившиеся в перерывах между боями и научными экспедициями, последние преемники морских традиций Пати-ньо, Энсенады, Флоридабланки и бурбонской Испании XVIII века. Гравина – один из них или почти один из них. Просто дело в том, что на флоте все знают друг друга, и ни от кого не укрылось, что этот парень – что правда, то правда – весьма презентабелен. Ловок, с манерами, а кроме того, хорош собой и здорово танцует. Однако в Армаде есть толковые моряки типа, скажем, Масарредо и Эсканьо. Профессионалы высшего класса. Чтобы далеко не ходить за примером, генерал-майор Эсканьо танцевать не умеет вообще. Конечно, он грубоват и неотесан, но зато лучший капитан первого ранга на всем флоте и самый выдающийся тактик своего времени. А вот поди ж ты – состоит при красавчике Гравине в роли генерал-майора эскадры (это выходит что-то вроде адъютанта) на борту «Принсипе де Астуриас». И в деле при Сан-Ви-сенте командовать тоже досталось не ему.

– Почему же?

–Да потому, что он из тех, кто называет вещи своими именами и никому не лижет задницу.

Еще один такой же – адмирал дон Хосе де Масарредо, с таким послужным списком, что хоть шляпу снимай: четырежды спасал испано-французские эскадры при операциях в проливе Ла-Манш, организовал высадку в Алжире, а затем вывез оттуда людей, защищал Кадис и Брест от блокады их англичанами, он автор Устава и пяти настоящих шедевров по судостроению, навигации и тактике. Но, понятное дело. Масарредо не любитель французов, а кроме того, он пятьсот раз докладывал королю, Годою, министру и всем и каждому о плачевном состоянии Армады, из-за которого «в случае сражения вся нация облачится в траур» – вот прямо так, дословно. Официальное решение: сослать его. И вот теперь он где-то там, в ссылке (ему остается еще пара лет бездействия, а ведь ему уже стукнуло шестьдесят), в то время как все командиры смешанной эскадры, в том числе и дон Карлос де ла Роча, уверены, что, находись на борту флагманского корабля, а еще лучше – во главе всей эскадры он или Эсканьо, в этот день, двадцать первого октября, у мыса Трафальгар все для них сложилось бы иначе. Однако все обстоит так, как обстоит. Не Масарредо или Эсканьо, а Федерико Гравину, тесно связанного с французами и их министром обороны Декре, пользующегося расположением короля и королевы и балуемого Годоем, Князь мира назначил заместителем командующего объединенной эскадрой – заместителем при Вильневе – и настоятельно просил его быть предельно тактичным и осторожным, чтобы союзники чувствовали себя как дома, а главное – чтобы Наполеон ни на что не разобиделся.

– Побольше вазелина, мой дорогой дон Федерико. Главное – не жалейте вазелина. Понятно?

Но когда наши корабли бросили якорь в Кадисе после того, что произошло у мыса Финистерре – французская эскадра едва участвовала в бою, так что основная его тяжесть легла на испанцев, – Гравина (он хоть и паркетный шаркун, но далеко не дурак и имеет понятие о чести), расстроенный, помчался в Мадрид, чтобы рассказать Годою, в руки какого недоумка он отдал все и вся. Questa e? la porca ruina miseriosa, illustrissimo[50] (Гравина родился в Палермо). Мы все в заднице, и так далее. Но все оказалось без толку. Жеребец королевы Марии Луизы Пармской, облаченный в расшитые позументом кафтан и штаны, сильно оттопыривающиеся спереди, прочел Гравине пару длинных наставлений, поразглагольствовал о дисциплине и любви к родине, подчеркнул, что Вильнев – человек министра Декре, и без обиняков заявил: пока парижский недомерок играет в Европе ту роль, которую играет (а это надолго), испанцам остается только повиноваться как стадо баранов. Да, бвана[51], как говорят эти негры, которых продают в Америке.

– Я верю в вашу тактичность и благородство, адмирал. А также в тактичность и благородство ваших достойных и дисциплинированных начальников и офицеров. Напомните им, если понадобится, об иберийском гении, отваге и так далее. Колумб, Элькано, Лепанто[52]… Ну,вы сами знаете. То, сё… И не забывайте о вазелине.

Потом он повел его к королю и королеве, чтобы подсластить пилюлю, прежде чем его выпроводить. Объятия, хлопки по спине, хлоп, хлоп, вся Европа смотрит на нас, то есть на меня, на вас, на славный испанский военно-морской флот и все такое, ступайте с богом, адмирал, чао – и бедняга Гравина вернулся в Кадис совсем убитый. Schifosa miseria[53]. Короче, мы в руках этого дерьмового сутенера там, в Мадриде, и этого идиота здесь, в Кадисе – вот что, говорят, сказал он в конфиденциальном разговоре Чурруке, Эсканьо и Сиснеросу, плюнув на свою обычную благородную осмотрительность. Теперь нас не спасет даже пресвятая дева Мария-дель-Кармен.

– Вы составили завещания, сеньоры?.. Еще нет?.. Тогда поторопитесь, а то не успеете. Я уже написал свое.

Почему мы вышли на бой без всякой надежды? Вот в чем вопрос. Вышли на бойню, стуча в барабаны и играя на волынках. Корабли хороши, офицеры знают свое дело, но у них нет команд, и все это происходит перед лицом врагов, беспощадных, натренированных, как машины; у них есть цель и железная дисциплина, и они принадлежат к породе моряков и пиратов, знающих, что тот, кто господствует на море, господствует над миром. Они профессионалы, не ведающие ни жалости, ни комплексов. Поэтому команды английских кораблей – лучшие в мире. Плюс к тому – коллективная военная мораль. Сейчас, ощущая приближение беды, даже последний гардемарин объединенной эскадры знает, что, находясь в надежной Кадисской бухте, как в 1797 году, союзный флот мог бы измотать англичан потерями, связанными с долгой блокадой, а выход в море для открытого столкновения может привести только к катастрофе. Выйти или не выйти – вот в чем вопрос: как у того Чихспировского чокнутого, только в другом варианте. В испанском. Причины всех этих выходов в море, возвращений и новых выходов изложил двумя днями раньше капитан дон Карлос де ла Роча в кают-кампаний «Антильи» на чем-то вроде военного совета, который он счел своим долгом созвать, дабы проинформировать своих офицеров прежде, чем из них сделают фарш. Благородство обязывает.

– Наполеон собирался вторгнуться в Англию. Не смейтесь, черт побери.

На самом деле план был неплох. На бумаге, ясное дело. По Сан-Ильдефонсскому договору и Парижским соглашениям Испания, помимо спускания штанов, была обязана сотрудничать с Францией в ее военных операциях против англичан, предоставляя ей деньги, солдат и корабли. Для вторжения в коварный Альбион Наполеону требовалось на пять-шесть дней завладеть проливом Ла-Манш. Идея заключалась в том, чтобы устроить вылазку в британские владения на Антилах и тем самым привлечь туда Нельсона. Обманув белокурых англосаксов, франко-испанская эскадра быстренько вернулась бы в Европу, атаковала бы крейсеры, блокирующие Эль-Ферроль, Рошфор и Брест, и освободила находящиеся там суда. После чего, собрав таким образом эскадру из шестидесяти кораблей и нескольких фрегатов, Вильнев, как свирепый тигр, ринулся бы к Ла-Маншу, чтобы прикрыть переброску в Англию двух тысяч транспортных судов и ста шестидесяти тысяч людей, подготовленных в Текселе и Булони. Таков был план, безупречно проработанный во всех деталях, как и все планы Наполеона. Он просил только сорок восемь часов. Дайте мне сорок восемь часов военного превосходства в проливе, и я высажу на английских пляжах несколько дивизий – вот это будет гол так гол. Однако парижский недомерок, так хорошо делавший все на суше, не имел ни малейшего представления о том, что и как происходит в море. Его великолепный проект не учитывал превратностей плавания, плохой погоды, неверной фортуны военного корабля. А кроме того, для подобной ювелирной работы требовался толковый и ответственный командующий эскадрой. Все знали, что Гравина человек подходящий; но Гра-вина – испанец, а Наполеону и в голову не могло прийти поручить эту операцию испанцу. Так что он принял совет своего министра Декре и назначил командующим человека, рекомендованного им: Вильнева, храброго капитана (он отличился при обороне Мальты), однако нерешительного и неспособного действовать на более высоком уровне. Например, командуя французским арьергардом в Абукире, где Наполеон крепко набил морду подданным императора, он не сделал ровным счетом ничего, чтобы избежать этого. Вильнев чувствовал себя гораздо вольготнее в кабинетах министерства военно-морского флота, чем на мостике адмиральского корабля; он не обладал собственной волей и не принимал советов от других. В общем, как начальник гроша ломаного не стоил.

• Предыдущая
• 10/42
• Следующая