Королева Юга - Перес-Реверте Артуро - Страница 57
- Предыдущая
- 57/114
- Следующая
Медленно, делая паузы, как бы тщательно выстраивая слова одно за другим. Произношение у него было очень мягкое и ни капли не похожее на тот зверский акцент русских злодеев, террористов и контрабандистов, с которым они рычали в фильмах: «Я будет убивать амирикански врак». Да он и не выглядел ни мафиозо, ни гангстером: светлая кожа, большие, тоже светлые глаза ребенка с необычной желто-голубой радужкой, соломенные волосы, подстриженные коротко, почти по-солдатски. На нем были брюки цвета хаки и темно-синяя рубашка с засученными рукавами, открывающими сильные, покрытые светлыми волосками руки с «Ролексом» для подводного плавания на левом запястье. Эти руки, спокойно лежавшие по обе стороны пакета, не прикасаясь к нему, были крупными, как и он сам; на безымянном пальце поблескивало толстое золотое обручальное кольцо. Весь он выглядел здоровым, сильным и чистым. Пати О’Фаррелл сказала, что он очень опасен, и это самое главное его качество.
— Давайте проверим, правильно ли я понял. Вы предлагаете вернуть груз, который принадлежит мне. Вы. Если я снова заплачу. Как это называется по-испански?.. — Он на мгновение задумался, подыскивая слово; похоже, это казалось ему забавным. — Злоупотребление?.. Вымогательство?
— Это слишком сильно сказано, — ответила Пати.
Они с Тересой часами обсуждали это со всех сторон — с самого своего рейса в пещеры Маррахос вплоть до того момента, когда до встречи с Языковым оставался всего час. Каждое за и против взвешивалось десятки раз; Тереса не была уверена, что их аргументы окажутся настолько убедительными, насколько это кажется ее партнерше, но отступать было поздно. Пати — более сдержанный, чем обычно, макияж, дорогое платье, свободная манера держаться: одним словом, дама, вполне уверенная в себе — принялась объяснять по второму разу, хотя было очевидно, что Языков понял с первого, как только они положили пакет на стол Перед этим, извинившись — правда, совершенно нейтральным тоном, — русский приказал двум телохранителям обыскать их, чтобы проверить, не спрятаны ли где микрофоны. Технология, сказал он, пожав плечами. А после того, как телохранители закрыли дверь, спросил, не желают ли дамы выпить чего-нибудь — обе отказались, хотя Тереса чувствовала, что у нее пересохло во рту, — и уселся за письменный стол, готовый слушать. Все было чисто и аккуратно: ни единой бумаги на виду, нигде ни одной папки. Только стены того же кремового цвета, что и ковер, закрывающий весь пол, картины (дорогие и с виду, и, скорее всего, на самом деле), большая русская икона в массивном серебряном окладе, в углу факс, телефон с селектором и на столе еще один — сотовый. Пепельница. Зажигалка «Дюпон» — огромная, золотая. Все кресла обтянуты белой кожей. Из огромных окон кабинета, расположенного на последнем этаже роскошного жилого дома в квартале Санта-Маргарита, открывался вид на изогнутую линию берега с полосой пены вдоль пляжа, до самых волнорезов, мачты яхт у причалов и белые дома Пуэрто-Бануса.
— Скажите мне одну вещь, — вдруг перебил Пати Языков. — Как вы это сделали?.. Добраться туда, где он был спрятан. Привезти его, не привлекая внимания. Да. Вы подвергали себя опасности. Думаю. И продолжаете подвергать.
— Это не важно, — сказала Пати.
Гангстер улыбнулся. Не трусь, говорила эта улыбка. Расскажи правду. Ничего не случится. Такие улыбки, как у него, вызывают доверие, подумала Тереса, глядя на него. Или такое недоверие, что начинаешь доверять.
— Конечно, это важно, — возразил Языков. — Я искал этот продукт. Да. Я не нашел его. Я допустил ошибку. С Джимми. Я не знал, что вы знаете… Все было бы по-другому, правда? Как идет время! Надеюсь, что вы поправились. После того несчастного случая.
— Вполне поправилась, спасибо.
— Я должен поблагодарить вас за одну вещь. Да. Мои адвокаты сказали, что во время следствия вы не упоминали моего имени. Нет.
Пати саркастически скривилась. В декольте ее платья на бронзовой коже виднелся шрам, отмечавший место выхода пули. Это была бронебойная пуля, сказала она когда-то. Поэтому я жива.
— Я лежала в больнице, — сказала она. — С ранениями.
— Я имею в виду — потом. — Взгляд русского был почти наивным, — Допросы и суд. Это.
— Теперь вы понимаете, что у меня были на то свои причины.
Языков немного подумал над этими причинами.
— Да. Понимаю, — наконец произнес он. — Но своим молчанием вы избавили меня от многих проблем. Полиция думала, что вы мало знаете. Я думал, что вы не знаете ничего. Вы проявили терпение. Да. Почти четыре года… Должны были иметь мотивацию, правда? Внутри.
Пати достала еще одну сигарету. Русский, несмотря на то, что на столе перед ним лежал «Дюпон» с ладонь величиной, не сделал ни малейшей попытки предложить ей огня, хотя видел, что ей приходится рыться в сумочке, чтобы достать собственную зажигалку. Перестань дрожать, подумала Тереса, глядя на свои руки. Сдержи дрожь в пальцах, пока этот тип не заметил, и весь наш антураж крутых дамочек не развалился на кусочки, и все не пошло к черту.
— Пакеты находятся там же, где и прежде. Мы привезли только один.
Тот спор в пещере, вспомнила Тереса. Одновременно радостные и испуганные, они при свете фонариков пересчитывали пакеты. Один возьмем сейчас и будем думать, что делать дальше, а остальное пусть пока лежит здесь, настаивала Тереса. Везти все сейчас — просто самоубийство, так что давай-ка, не глупи сама и меня не заставляй. Я знаю, что в тебя стреляли и все такое, но я приехала в твою страну не туристкой, черт тебя побери. Не вынуждай меня рассказывать в подробностях историю, которую я тебе вообще никогда не рассказывала. Историю, ни капельки не похожую на твою, потому что в тебя, наверное, и стреляли-то пулями, надушенными «Каролиной Эррера». Так что не дури. В таких делах тише едешь — дальше будешь.
— А вам не приходило в голову, что я могу установить за вами слежку?.. Нет?
Пати опустила руку с сигаретой на колени.
— Разумеется, приходило. — Она затянулась и снова положила руку на колени. — Но это нереально. Вам не удастся проследить за нами до самого места.
— Хм… Таинственная. Вы таинственные сеньоры.
— Если вы это сделаете, мы поймем и исчезнем. И будем искать другого покупателя. Пятьсот килограммов — это много.
Языков ничего не ответил, хотя его молчание говорило: да, пятьсот килограммов — это слишком много во всех отношениях. Он продолжал смотреть на Пати и лишь иногда коротко взглядывал на Тересу, которая сидела в другом кресле молча, не куря, не шевелясь: она слушала и смотрела, сдерживая взволнованное дыхание и держа руки ладонями вниз на коленях джинсов, чтобы не потели. Голубая трикотажная рубашка с короткими рукавами, кроссовки — на случай, если придется удирать — и только браслет-неделька из мексиканского серебра на правом запястье. Резкий контраст с элегантным туалетом и высокими каблуками Пати.
Они находились тут потому, что Тереса настояла на этом решении. Вначале ее партнерша склонялась к другому варианту — распродать кокаин небольшими порциями, однако Тереса убедила ее, что рано или поздно его хозяева сообразят, что к чему. Лучше прямо пойти к ним, сказала она. Это дело верное, хоть мы и потеряем кое-что. Хорошо, согласилась Пати. Но говорить буду я, потому что я знаю, что представляет собой этот чертов большевик. И вот они сидели здесь, и Тереса с каждой минутой все больше убеждалась, что они совершили ошибку. Она с детства научилась распознавать таких мужчин. Их язык, внешность и привычки могут меняться, но суть всегда одна. Все это ни к чему не приведет, думала она; вернее, приведет к тому же самому. В конце концов — она поняла это слишком поздно, — Пати всего лишь избалованная барышня, невеста такого же избалованного богатого парня, который занимался этими делами не по нужде, а ради каприза. Он сам полез на рожон, как лезут многие, и получил то, что заслужил — опять же, как многие. А Пати прожила всю жизнь в некой призрачной, нереальной действительности, не имеющей ничего общего с настоящей, и срок в тюрьме еще больше ослепил ее. В этом кабинете она не была Лейтенантом О’Фаррелл — она не была никем, а истинная власть и мощь смотрела на них голубыми с желтым ободком глазами. И еще большую ошибку совершала Пати — уже после того, как они по собственной глупости явились сюда, — сейчас, ставя вопрос так, как она его ставила. Освежая память Олега Языкова по прошествии стольких лет.
- Предыдущая
- 57/114
- Следующая
